– Тут это… В общем… Нужно твое присутствие. Вскрытие я успел провести. Мак, подгребай.

Макаров поднял воротник пальто, замер на ступенях участка с тоской глядя на засыпанную снегом старую машину. Проще до морга пешком дойти, нежели пытаться завести дизельного мастодонта. Мороз, черт бы его побрал. Где была его голова, когда он слушал советы Семы, из которого шофер, как из говна пуля? Взял бы бензиновую коняшку. И сейчас не морозил бы сопли, шляясь по закоулкам.

Капитан спустился с обледеневших ступеней и нырнул в ближайший темный проулок. Так ближе. Дворами, между гаражей, минут десять ходьбы.

Неприятное чувство, обжигающее, режущее, поселилось в районе лопаток. Грудь заломило. Но эта боль в последнее время стала уже привычной. Он уже и внимания не обращал. Отпустит.

А вот другое что-то, похожее на чужой взгляд, постоянно следящий за ним. От этого ощущения он не мог отделаться уже несколько дней.

Макаров пересек пустой двор, ежась будто от ветра. Чужой взгляд, преследующий, не выпускающий.

Люди не смотрят вверх. Аля свесив ноги, сидела на ветке голого дерева. Холод ей не мешал, а вот сапоги казались слишком тяжелыми.

Она скинула проклятые колодки, и медленно скользнула по ветке. Один рывок. Мягко приземлилась на пушистое снежное покрывало. Босые ступни утонули по самую щиколотку. Девушка зажмурилась от удовольствия и сорвалась с места.

Макаров остановился. Показалось, что он слышит за своей спиной легкие шаги. Даже не легкие, воздушные. Сердце пропустило удар. Безлюдно. Слишком даже для этого времени. Хотя. Народ предпочитает сидеть по домам в такую погоду.

Ему показалось, что он увидел огненный всполох, но лишь на миг. Прикрыл глаза, гоня наваждение. Еще метров десять и он на месте. Раз-два-три, начал считать шаги. Его мама учила, давно, в детстве. Когда приближается паническая атака – считать. Макар уж и не помнил, когда начал страдать от приступов страха, скручивающих его душу в тугой узел. Наверное и профессию выбрал, такую, где надо было бояться. Всегда. Постоянно.

Он умирает. Али это чувствовала. Но смерть для таких, как они – всего лишь неизбежность. Это даже не смерть, переход в нормальное состояние. Сущность. Втянула носом сладкий аромат боли. Надо же. Когда она перерождалась, боли не было. И страха не было. Был восторг. А тут…

Макаров толкнул дверь морга в тот самый момент, когда она взлетела на крышу приземистого здания. Точнее, она воспарила. Полеты ей стали недоступны в тот самый момент, когда… Когда…

– Ну что тут у вас? – спросил капитан, глядя на трясущегося мужичка, глядящего безумными глазами сквозь него.

– Сторож утверждает, что снегурочка ушла, – хмыкнул Лева, озадаченно размешивая какое-то лекарство в прозрачной пробирке.

– Как это? Своими ногами? – голос Макарова был не удивленным. Даже на издевку не осталось сил. Грудь снова кольнуло, так сильно, что рука самопроизвольно прижалась к больному месту. Эксперт с тревогой взглянул на опера. – Слушай, этот калдыр скоро белок у вас ловить начнет. Трупы не ходят.

– Одежда исчезла из подвала. Размер подходящий. Вообще, странно очень. Мы камеры просмотрели. Ты должен глянуть. Кстати, девка не замерзла. Умерла своей смертью. Я успел ее вскрыть. Там знаешь…

– Боже, Лева, ты туда же. Не ходят покойники, не воруют одежду, тем более разрезанные.

– Мак ты в порядке? – вид побледневшего опера медику не понравился.

– Да, устал просто. Давай свои записи.

– Слушай. У девки сердца не было почти, – прошептал Лева. – Я такого в жизни не видел. Молодая баба, цветущая. А в груди… Как у старухи, выработанное на сто процентов. А на камерах. Помехи, именно в тот момент, когда она… Хм… исчезла. Слышишь? Макаров. Ты чего?

Ничего. Он почти не слышал голоса Льва. Уставился застывшим взглядом в окно, через которого на него смотрели изумрудные, светящиеся глаза беглянки. Живой беглянки.

– Сколько вам лет, батенька? – доктор, похожий на врача из записок Булгакова, смотрел на Макарова сквозь стеклышки очков, с каким-то мерзким сожалением.

– Тридцать два. То есть, тридцать три уже, – поправился капитан. – Исполнилось два дня назад.

– Да с, возраст Христа. Отдохнуть вам надо, батенька. В вашем юном возрасте заработать предынфарктное состояние, еще потрудиться нужно. Да с. Хотя, сейчас болячки молодеют. Хорошо товарищ ваш среагировал правильно. На то он и медик. Вам ведь вроде путевки положены. Санатории у МВД прекрасные, прекрасные. Воздух, прогулки пешие, правильное питание, больше времени с семьей, и все у вас будет хорошо. Вот к примеру, чем вы сегодня завтракали, юноша?

Дмитрий Макаров молча начал застегивать пуговицы на рубашке. Завтракал он сегодня кофе, впрочем, как и вчера и каждый божий день. Мерзкой жижей из отделовской кофе машины, которую не мыли, наверняка с момента ее приобретения. Обедал он, в сущности, тем же.

– Нет у меня семьи, доктор. А гуляю я, дай бог каждому.

Семья. Мать давно умерла, а отец. Ну, не сложилось. Он, от чего-то винил сына в смерти любимой жены. Сколько лет уже не виделись. Черт его знает, Макаров давно сбился со счета. А своя семья. Ну какая может быть ячейка общества с его собачьей работой. Так, кажется сказала его бывшая жена, бросив ему в лицо разорванное свидетельство о браке. Он ушел, оставил квартиру, которую получил от МВД, все что нажил. Все оставил. Ждет его только комната в общаге, да единственная выжившая рыбка в аквариуме. Дмитрий скривился в горькой усмешке.

– Вы на больничном. Это не шутки, – наносную интеллигентность снесло с доктора, как гнилой лист с умирающего дерева. – Не остановишься, капитан, будешь не водичку минеральную хлебать на курорте, а примеришь деревянный пинжачок, при чем это лишь дело времени. Очень короткого его промежутка. Документы подпишите в регистратуре. И вот…

Перед Макаровым легла длинная бумажная лента ЭКГ. Хаотичные кривые линии начертанные на ней, извивались, словно ехидные злобные, зубастые улыбки. Опер ухватил со стола чертову кардиограмму, как ядовитую змею и, пошатываясь вышел из кабинета врача.

Замер на месте, пытаясь совладать с удушающей панической атакой.

– Простите, – легкий толчок, спас его от очередного, скручивающего внутренности в узел, приступа.

– Ничего, – даже не глянув на девушку, спасшую его, Макаров дернул ворот рубашки на шее и пошел в сторону регистратуры.

Али улыбнулась озадаченно, проводив взглядом крепкую, но какую-то неухоженную мужскую фигуру. Его страх не был сладким сегодня. И это ее удивило. Врач обманул Дмитрия. Спастись ему не удастся, хоть обгуляйся.

– Девушка, мне бы талончик к кардиологу, – сверкнув улыбкой пропела Али. В кепке с козырьком, закрывающим ее лицо и бесформенном пуховике красавчик ее не узнал. Да он и не смотрел по сторонам особо. Зато она не сводила с него глаз, уже несколько дней. Бросила работу, ради которой бродила по земле, проклятой. – Ой, а кардиологи бессердечных то принимают?

– Всяких принимают, – буркнула тетка неопределенного возраста. – Полис давай.

– Нету у меня, – хихикнула фурия.

– Так вали тогда. Без полиса не принимаем.

– Жаль. Кстати, вы себе запишите, через год примерно артерия у вас закупорится бляшками. Даже ничего не успеете почувствовать. Боль будет кратковременной. Уйдете на рабочем посту как герой. Я бы на вашем месте перестала жрать всякую гадость, в тренажерный зал записалась. И мужика смени, он из тебя жизненные силы пьет, – тихо прошептала Али. Но женщина услышала каждое ее слово.

– Пошла вон, – прохрипела несчастная. – Пошла…

Но Али уже не было возле окошка. Она выскочила на порог поликлиники следом за Макаровым, говорящим по телефону, и обернувшись тенью, легко заскользила за ним. Нельзя терять из виду того, кто сокрыт от любого из их рода. Его тридцать с лишним лет искали, не нашли. А ей повезло. Потерять такое везение, ну уж нет.

Макару все время казалось, что он не один. Словно кто-то незримый присутствует рядом, реагирует на каждое его движение. Сердце от этого вело себя странно. Он задыхался.