Остановившись в очередной раз, я подняла голову, желая понять, куда же мы идём, и ахнула. Метрах в двадцати над нами возвышался храм Триединого. Целый! Без единой трещинки на белоснежных стенах, а позолоченная крыша в виде треугольной пирамиды матово сияла сквозь пыльную мглу.

— Вы это тоже видите? — шёпотом спросила я спутника — Это не галлюцинация?

— Вижу, — внезапно севшим голосом ответил Евстафий Евстафьевич. — А для того, чтобы понять, что это не мираж, нам надо подойти поближе.

И мы начали карабкаться по почти отвесному склону, цепляясь за кусты, хватаясь за выступающие камни, помогая друг другу советами, куда лучше поставить ногу.

Храм был настоящий. И даже дверца в больших вратах была приоткрыта. Чувствуя непонятную робость, я вошла в прохладу просторного притвора и через центральную часть взглянула на амвон. Там в тусклом свете свечи истово молился коленопреклонённый рид.

Коллежский асессор, обошедший храм по периметру, остановился за спиной священнослужителя и тихонько кашлянул, привлекая внимание жреца. Тот, не прерывая молитвы, кивнул, давая понять, что посетителей он заметил.

— Подождём, — шёпотом предложил мне господин Венедиктов, я согласилась и тоже пошла осматривать храм.

Случилось так, что за всё время пребывания в этом мире я с религиями сталкивалась редко и опосредованно. А в храме и вовсе один раз только была, когда Таир на экскурсию возил. «Неужели надо было случиться катастрофе, чтобы я вошла в церковь?» — задала я себе вопрос, но ответить на него не успела.

— Рад видеть вас, добрые люди, — спокойно, словно ничего не случилось, поприветствовал нас рид. — Вы пришли за благословением Триединого или ищете утешения?

— Мы ищем убежище для себя и наших товарищей, — резко откликнулся Евстафий.

Рид осмотрел нашу странную одежду — коллежский асессор в запылившейся, местами порвавшейся пижаме, я выглядела не лучше, разве что не в одежде для сна, но грязи и прорех на моей блузке хватало, — и удивительно приподнял брови.

— Вижу, что вы попали в сложную ситуацию… — начал было жрец, но тут мой запас терпения, принятия мира и случившегося резко закончился.

— Очнись, старик! — взвизгнула я. Почему назвала его стариком, так и не поняла. Рид был средних лет, без приторной слащавости и нарочитой благообразности. Если бы встретила его не в храме, а на улице, никогда бы не подумала, что он священник. — Подойди к двери, высунь нос наружу, посмотри, что вокруг творится!

Подошёл, не поленился, вышел на паперть и замер в ужасе.

— Милость Триединого, да как же это? — ахнул он и опёрся спиной на стену храма. Потом посмотрел на нас глазами, полными боли, и спросил: — Что случилось?

— Сам не видишь? Землетрясение… — отчего-то мой спутник не питал к жрецу почтения. — Сам-то ты где был всё утро? Спал, что ли?

— Сегодняшнюю ночь я по обету Триединому провёл в молитве, — смаргивая слезы, текущие по лицу, ответил рид. — И вышел из транса общения со Всевышним только когда вы вошли в храм.

— Это как же молиться надо, чтобы не слышать происходящего вокруг ужаса, — фыркнул Евстафий.

Но жрец не стал объяснять нам таинство общения с богом. Он продолжал всматриваться в пустыню, образовавшуюся вокруг храма.

— Где ваши товарищи по несчастью? — спросил он обеспокоенно. — Есть ли раненые, дети, старики?

Коллежский асессор, чуть смягчившись, чётко обрисовал ситуацию:

— Из более сотни человек, выскочивших на улицу после первого толчка, в живых осталось двадцать три человека. Трое мужчин, остальные женщины. Вот эта храбрая барышня самая младшая из нас, а её бабушка самая почтенная, но вполне бодрая дама. Мы нашли прибежище на небольшом пятачке, находящемся ниже храма по прямой в метрах трёхстах. Я сейчас спущусь и приведу оставшихся людей. Нам понадобится вода, еда — у большинства маковой росинки во рту с утра не было, пледы — половина наших дам едва ли не в неглиже…

— … и духовное утешение, — закончила я фразу моего спутника.

Рид, слушая перечень необходимого, согласно кивал.

— Вода есть в источнике, еды не так много, но добрые люди всё время что-то оставляют у дверей храма. Из хлебов я сушу сухари, из фруктов делаю варенье — это сможет насытить страждущих. Пледы… посмотрю кладовые, может, и найдётся что-то. А утешение… Милость Триединого всегда с нами.

Евстафий на последние слова жреца ехидно фыркнул в усы, но сделал это неявно.

— Тогда мы пойдём за нашими товарищами, — подхватилась я.

— Роксаночка, послушайте старика, останьтесь с… хм… с…

— Меня зовут почтенный Исидор, добрый человек, — представился рид.

— Вот! С Исидором… хм… почтенным останьтесь, а я быстро за нашими сбегаю, — направился к спуску Евстафий. — Одна нога здесь, другая там.

Но я ухватила его за полу пижамной куртки:

— Есть правило, дорогой мой компаньон, вместе ушли — вместе и вернуться должны, — и, не выпуская спутника из цепких ручонок, пообещала риду: — Мы скоро, почтенный.

Глава 18

— Дверь прикрыть?

Евстафий стоял на пороге и ждал ответа. Но ему никто не ответил. Все вошедшие в храм были заняты: кто-то бросился к символам веры, пал на колени и благодарил за спасение, кто-то искал себе местечко для отдыха поудобнее, кто-то встал в очередь испрашивающих благословения рида.

Когда мы вернулись из нашей поисковой экспедиции с вестью, что нашли храм Триединого, наши товарищи по несчастью возбудились так, что были готовы немедленно следовать за нами. Но Глафира остановила торопыг. Она видела, что мы устали и нам необходимо отдохнуть, прежде чем пуститься в обратный путь.

— Друзья, — призвала она всех к вниманию, — хоть идти не очень далеко, но, как доложили наши разведчики, нам предстоит крутой подъём, значит следует подготовиться со всем тщанием. Проверьте обувь. У кого туфли без задников, попробуйте как-то закрепить их. У нас нет верёвок, но надо продумать, что могло бы их заменить. Может, стоит распустить один из пледов?

Раздав задания, бабушка подошла ко мне.

— Как ты, голубка моя?

— Ой, ба… — я оглянулась на суетящихся за спиной людей и ещё сильнее понизила голос. — Как-то всё случившееся неправильно.

Уголки губ Глафиры поползли вниз, глаза затуманились и тяжкий вздох вырвался из груди.

— Такое иначе назвать невозможно, — с горечью произнесла она. — Столько человеческих жизней унесла стихия едва ли за час. Сколько горя…

Я кивала в такт её словам, но при этом думала о другом.

— Ба, дымка начала рассеиваться. Здесь ещё плохо видно, но там, у храма, уже заметно. Пострадал только наш бугор. Словно лавина сошла. Дома на соседних горушках целы. Я видела толпы людей, которые суетились вокруг этого ужаса, — не зная, как назвать уродливо бугрившуюся почву, я просто ткнула в неё пальцем.

— Ты уверена? — переспросила княгиня.

Ответить я не успела, кто-то самый нетерпеливый воззвал:

— Господа, идёмте уже!

Я выглянула в приоткрытую дверь, чтобы ещё раз осмотреться. Солнце клонилось к закату, и в косых жёлтых лучах тени, отбрасываемые останками домов и деревьев, казались декорацией к фильму ужасов. Часть пыли уже осела, и вечерний бриз немного очистил воздух, но до полной прозрачности было ещё далеко.

— Любуетесь? — Евстафий встал рядом и открыл дверь пошире.

— Ужасаюсь, — также кратко ответила я, не зная, стоит ли поделиться с коллежским асессором своими наблюдениями. — Евстафий Евстафьевич, а вы по какому ведомству служите?

— Я, Роксаночка, чиновником для особых поручений при Министерстве финансов служу, — доложил собеседник. — А с чего вдруг вопрос такой?

Я потянулась было потереть лоб, но, почувствовав под пальцами колючую пыль на коже лица, руку отдёрнула. Умыться бы… Но это потом.

— Думала, может вы в землеустройстве что-то смыслите. Не находите, что землетрясение странное? Избирательное какое-то, — решилась задать я вопрос Евстафию.