Милан с удивлением смотрит на нас.
— И все?
— Да, — отвечаю я. — Это не как в кино. Большого ящика, на котором надо нажимать рычаг, здесь нет, и взрыва в виде гриба тоже.
Он улыбается:
— Не забывайте, я из Сараева. Я привык, что бабахает немножко сильнее.
— А нам и этого пуканья хватит, мы же никого не хотим покалечить, — говорит Йоуханнес и открывает на мониторе таблицы и изображения. Он почесывает бороду, и лицо у него встревоженное. — Или как?.. Анна, я ни хрена не вижу!
— Да и я пока тоже, — замечаю я, пробегая глазами по открывшемуся мне изображению: типичная лава и туфовые образования, насколько хватает глаз, уходящие в коренную породу.
— Вот зараза! — Йоуханнес не в силах скрыть разочарование.
— Успокойся, ты же сам знал, что действуешь наугад. И хотя мы не видим никаких признаков подъема магмы, также ничто не указывает и на изменения геотермальной зоны. Пока что мы исключили Трёдладингью и можем сосредоточиться на других территориях.
— Магма здесь, — бурчит Йоуханнес. — Я уверен. Я это чую. Мы просто не там ищем или не спустились на нужную глубину. Она могла быть и гораздо глубже.
— Или где-нибудь в другом месте, или на сто лет вперед в будущем, — замечаю я. — У нас нет никаких других сведений, кроме тех, что здесь все в полнейшем порядке. Наша оценка должна основываться…
— …на фактах и научных выводах, да-да. Господи, вот заладила — прямо как будто у тебя пластинку заело! — бурчит Йоуханнес. — Я просто знаю. Но ведь она может там быть, даже если мы ее не найдем. Эти толчки неестественны, тут каждый день открываются новые трещины, а целые озера исчезли.
— А в каком другом месте может быть магма? — спрашивает Милан.
Я пожимаю плечами:
— Да где угодно! На полуострове Рейкьянес пять вулканических систем, не считая других — в океане. На самом краю полуострова — Рейкьянес, затем Эльдвёрп и Свартсенги, где расположена Голубая лагуна, потом идет Фаградальсфьядль. Мы сейчас в Крисувикской зоне, которая делится на три роя трещин: к северу — Трёдладингья, Свейплюхаульс и собственно Крисувикское скопление трещин у озера Клейварватн. Пятая зона — это горы Бреннистейнсфьёдль. Туда также часто относят гору Хейнгидль, хотя она в строгом смысле находится не на Рейкьянесе. Вообще, весь полуостров — одна сплошная череда сейсмоактивных точек, которые могут активироваться абсолютно в любой момент.
— Вы ищете какую-то… полость с магмой?
— Магматическую камеру? Нет, под вулканическими системами полуострова магматических камер нет. Для этого нужны хорошо развитые главные кратеры, как, например, Гекла, или Катла, или Эрайвайёкюдль. А здесь всего лишь незамысловатый рой трещин, земная кора тоньше, чем во многих других местах, всего пять — десять километров толщиной, так что, когда кора трескается, магма легко устремляется вверх. Но на поверхность она вытекает редко, в основном ее подъемы находятся под землей.
Йоуханнес усмехается:
— Это можно назвать адским ремонтом трещин. Дьявол пускает в ход свой шпаклевочный пистолет.
Милан смотрит на монитор, на изображение, которое показали нам отраженные волны взрыва.
— Это очень интересно, — он морщит лоб, — но едва ли даст нам повод менять режим готовности.
Я пожимаю плечами:
— Вполне. Это ничего и не меняет, но зато и не подкрепляет теорию Центра энергетики, что виной всему геотермальность. У нас нет никакого основания думать, будто мы имеем дело с чем-нибудь иным, а не с подъемом магмы и движением земной коры. Я думаю, для вящей безопасности нам следовало бы ввести режим ЧС.
— И сколько может продлиться такой режим?
— Нельзя сказать. Недели или годы; может, десятилетия.
Милан мотает головой:
— Тогда не будем ничего менять. Если ввести чрезвычайное положение на слишком долгий срок, люди перестанут с ним считаться. Подождем, пока что-нибудь не изменится.
— Чушь, — возражает Йоуханнес. — Полуостров уже тронулся. Я это прямо нутром чую.
— Посмотрим, — отвечаю я, поднимаюсь и отряхиваю пыль со штанин. — Чтобы образумить Научный совет, нам надо отыскать эту магму.
Негрони
Оливин — это минерал, магнезиально-железистый силикат с формулой (Mg2+, Fe2+)2SiO4. Составляет основную часть земной мантии и является самым распространенным минералом Земли по объему. На поверхности земли разрушается и исчезает. Кристьяун Саймундссон, Эйнар Гуннлаугссон. Исландские минералы. 1999
— Добро пожаловать! Проходите, раздевайтесь.
— Рада вас видеть!
— Спасибо за приглашение. Дом просто шикарный!
— Расположен отлично!
— Привет дружище! Что, старик, постригся?
— Ишь, какой ты стал!
— Платье потрясающее, где ты его купила?
Гости начинают собираться часам к семи: не слишком рано и не слишком поздно; гостиную заполняет гул голосов. Мужчины худые, обветренные, щеки серые, бороды подстриженные; женщины с аккуратным макияжем, распрямленными волосами и пастельным лаком на ногтях. Первые хотят пиво с хмелем, вторые пьют итальянские коктейли из резных хрустальных бокалов.
Встречать их всех и провожать в гостиную выпадает мне: муж дежурит у гриля с тремя цифровыми термометрами, воткнутыми в жаркое из говяжьих ребрышек.
— Может, сделать что-нибудь попроще? — предлагала я ему. — То, что мы точно умеем. Например, баранью ногу зажарить?
Но это члены его велоклуба, они вместе тренируются для летних гонок, и я уже начинаю замечать, что они постоянно соревнуются между собой: и не только на своих дорогущих, легких как перышко велосипедах из карбонового волокна. Их гонка касается домов и машин, карьеры и доходов, привлекательности, накачанности пресса, привилегий, обхвата талии супруг и школьных отметок детей. А еще гриля: тут конкурируют «Weber» и «Landmann», угольные и газовые модели. При виде чека из мясного магазина мне становится не по себе:
— Шестьдесят тысяч крон за кусок мяса? Ты с ума сошел?
— У нас вполне хватает на это денег, — ответил он, — так что один разок можно, ведь что-нибудь новенькое — это так весело!
Только сейчас ему, судя по всему, не очень-то весело: он стоит над грилем, волнуется и пытается выслушивать противоречивые советы своих друзей: «Закрой крышку; угли лучше положить вот здесь, справа; налей на алюминиевый поддон побольше воды; крышку открой; осторожнее, у тебя с краю пригорает; а еще пиво у тебя есть?»
Мужчины, бодрые и серьезные, стоят на веранде, поглаживая бутылки, женщины осматривают комнаты, позвякивая льдинками в бокалах, болтая и вышагивая на своих шпильках, словно большие нарядные болотные птицы. Я с ними раньше встречалась, но помню с трудом: вон ту веселую, шумную, зовут Элин или Эмилия, она начальник по персоналу в какой-то страховой компании; а вот эта стюардесса, другая — физиотерапевт. Маркетолог, юрист, диетолог, Альда, Ли́са, Гюрри, Анита Рун — они беседуют о полях для гольфа, семенах чиа и сериалах, и все эти люди мне незнакомы. Они вежливо спрашивают меня о моей работе, я что-то лепечу о спутниковых снимках и сейсмографах, заглядываю в их пустые глаза и с отчаяния предлагаю им посмотреть дом. Вся группа семенит за мной по комнатам, в кухню, в спальни на нижнем этаже, а я обливаюсь потом от страха; я вдруг вижу собственный дом глазами того дизайнера интерьера: белые стены и светлая мебель — это так убийственно бледно и безлико, а картины как будто выбирали для декорации. Этот дом мне незнаком, он скучный и серый, точно оболочка без души, и я чувствую себя так, словно обманываю их: притворилась, что живу здесь, и исполняю роль хозяйки дома, который не знаю.
— А здесь что? — спрашивает одна из женщин, до половины поднявшись по лестнице, ведущей в мой рабочий кабинет.
— Там рабочее место, бардак ужасный, — отвечаю я. Но не успеваю остановить ее. Остальные поднимаются за ней, стоят, толпятся и рассматривают книжные полки, старый персидский ковер, письменный стол из дерева махагони у окна, откуда открывается вид на озеро и лес, горы Хейнгидль и Кейлир. Я не ждала, что гости зайдут и сюда, прибраться не успела; круглый столик с резными ножками завален книгами и картами, один из старых шкафов для бумаг наполовину открыт, из папок вылезают листы. Салка сидит на полу с папиной старой геологической коллекцией, не обращая на нас внимания, расставила вокруг себя жеоды и рассматривает в большое увеличительное стекло красивый цеолит.
