-- Итак, в санитарной карете привезли в город тетушку Розу, -- сказал Шрив. Квентин не ответил, он даже не сказал: Мисс Розу. Он просто лежал, пристально, не мигая, глядел на окно и вдыхал пьянящую, морозную, чистую, сверкающую снегом тьму. -- И она легла слать, потому что теперь все было кончено, теперь не осталось ничего, теперь там не было ничего, кроме этого слабоумного парня, который будет прятаться в этом пепле среди четырех обгорелых труб и будет выть до тех пор, пока кто-нибудь не придет и не прогонит его прочь. Поймать его было невозможно, и, кажется, никто никогда не мог отогнать его подальше от этого места -- он просто на некоторое время переставал выть. А потом снова слышался вой. Итак, она умерла. -- Квентин ничего не ответил; он пристально смотрел на окно; потом он не мог даже сказать, видел ли он действительно самое окно или всего лишь отражение бледного четырехугольника окна на своих веках, хотя через секунду оно начало появляться опять. Оно начало материализоваться и теперь, вопреки закону всемирного тяготения, приняло ту же странную позицию, словно, утратив свой вес, превратилось в сложенный пополам листок бумаги, который принес с собою летний день в Миссисипи, аромат глициний, запах сигары и беспорядочную суету светляков. -- Юг, -- сказал Шрив. -- Юг. О господи. Не удивительно, что все вы переживаете самих себя на много-много лет. -- Листок теперь был виден совершенно четко; скоро он сможет разобрать отдельные слова -- скоро, через секунду, вот-вот, сейчас, сейчас, сейчас.

-- В двадцать лет я старше множества людей, которые уже умерли, -- сказал Квентин.

-- А умерло гораздо больше, чем дожило до двадцати одного, -- сказав Шрив. Теперь он (Квентин) мог его дочитать, кончить -- это ироническое письмо, написанное косым затейливым почерком, письмо, пришедшее из штата Миссисипи в эти суровые снега:

{... хотя и не исключено, что это возможно. Разумеется, никому не повредит уверенность в том, что она отнюдь не лишилась права быть оскорбленной, права изумляться и не прощать, а, напротив, сама достигла того места, предела, где объекты сострадания и оскорблений уже не призраки, а настоящие живые люди, способные воспринимать и ненависть и сочувствие. Никому не повредит надежда -- видишь, я написал надежда, а не мысль. Поэтому пусть так и будет надежда -- на то, что одному достанется порицание, безусловно заслуженное, а другим сочувствие, которого они, будем надеяться (пока мы еще надеемся), страстно желали, хотя бы только потому, что они вот-вот его получат -- хотят они того или нет. Погода была прекрасная, но холодная, и землю для могилы пришлось долбить кирками; однако в одном из поднятых с глубины комков я заметил рыжего дождевого червя -- он, без сомнения, был живой, хотя к вечеру снова замерз}.

-- Итак, чтобы избавиться от старика Тома, понадобились Чарльз Бон и его мать; чтобы избавиться от Джудит -- Чарльз Бон и окторонка; чтобы избавиться от Генри -- Чарльз Бон и Клити; а чтобы избавиться от самого Чарльза Бона -его мать и бабушка. Итак, чтобы избавиться от одного Сатпена, нужны двое черномазых, верно? -- Квентин не ответил; Шрив сейчас явно не ждал ответа, он почти без передышки продолжал: -- И это хорошо, великолепно; это окончательно подводит итог, и теперь ты можешь вырвать из гроссбуха все страницы и спокойно их сжечь, и остается только одно. Знаешь что? -- Возможно, на этот раз он надеялся получить ответ, а возможно, просто остановился для пущего эффекта, ибо ответа он не получил. -- Остается один черномазый. Один черномазый Сатпен. Конечно, его нельзя поймать, его даже не всегда можно увидеть, и от него никогда не будет никакого проку. Но он все равно еще там. Иногда его еще слышно ночью. Ты его слышал?

-- Да, -- сказал Квентин.

-- И знаешь, что я думаю? -- Теперь он и в самом деле ждал ответа, и теперь он его получил.

-- Нет, -- сказал Квентин.

-- Ты хочешь знать, что я думаю?

-- Нет, -- сказал Квентин.

-- Ну так я тебе скажу. Я думаю, что со временем Джимы Бонды покорят все западное полушарие. Конечно, это будет не при нас, и конечно, по мере того, как они будут продвигаться к полюсам, они снова побелеют -- как кролики и птицы, чтоб не так ярко выделяться на снегу. Но это все равно будет Джим Бонд, и потому через несколько тысяч лет окажется, что я -- тот, кто смотрит на тебя сейчас, -- тоже потомок африканских царей. А теперь, пожалуйста, ответь мне еще на один вопрос. Почему ты ненавидишь Юг?

-- С чего ты взял, что я его ненавижу? -- быстро, поспешно, мгновенно отозвался Квентин. -- Это неправда, -- сказал он. Это неправда думал он, задыхаясь в холодном воздухе, в суровом мраке Новой Англии. {Неправда! Неправда! Это неправда, что я его ненавижу! Неправда! Неправда! Неправда!}

ХРОНОЛОГИЯ

1807 Томас Сатпен родился в горах Западной Виргинии, в многодетной семье белых бедняков англо-шотландского происхождения.

1817 Семья Сатпена переехала в Тайдуотер, штат Виргиния. Сатпену десять лет.

1818 Эллен Колдфилд родилась в Теннесси.

1820 Сатпен в возрасте четырнадцати лет убежал из дома.

1827 Сатпен вступил в первый брак на Гаити.

1828 Гудхью Колдфилд переехал в Джефферсон, округ Йокнапатофа, штат Миссисипи, с матерью, сестрой, женой и дочерью Эллен.

1829 Чарльз Бон родился на Гаити.

1831 Сатпен узнает, что в жилах его жены течет негритянская кровь, отрекается от нее и от ребенка.

1833 Сатпен появляется в округе Йокнапатофа, штат Миссисипи, приобретает землю, строит себе дом.

1834 Клитемнестра (Клити) родилась у негритянки-рабыни.

1838 Сатпен женился на Эллен Колдфилд.

1839 Генри Сатпен родился в Сатпеновой Сотне.

1841 Родилась Джудит Сатпен.

1845 Родилась Роза Колдфилд.

1850 Уош Джонс с дочерью поселился в заброшенной рыбачьей хижине на плантации Сатпена.

1853 У дочери Уоша Джонса родилась Милли Джонс.

1859 Генри Сатпен и Чарльз Бон встречаются в Университете Миссисипи. Джудит и Чарльз встречаются на рождестве этого же года. Чарльз Этьен Сент-Валери Бон родился в Новом Орлеане.

1860 На рождестве Сатпен запрещает Джудит выйти замуж за Бона. Генри отрекается от семьи и уезжает с Боном.

1861 Сатпен, Генри и Бон уходят на войну.

1862 Эллен Колдфилд умирает.