Вот так, изящно боксируя, под присмотром старшины, командиров взвода и батареи, а также милиции коммунист Борев получил первое офицерское звание – лейтенант.
Через некоторое время звание коммуниста стало не столь почетным, а затем и вовсе девальвировалось, но это никак не повлияло на жизненный стиль Борева, и свою неординарность он продолжал доказывать с завидным упорством.
Поскольку служба его начиналась в Германии, он, как и подавляющее большинство офицеров купил перед первым отпуском автомобиль «Москвич».
Возможно, машина и была в приличном состоянии, а вот права на вождение автомобиля у Вовы были особенные. Иначе чем объяснить тот факт, что в Варшаве, попутав на светофоре первую скорость с задней, он пиз@анул «Мерседес», расплатившись с поляком на месте (сумму отката даже страшно представить), а затем, разогнав свое авто на трассе он умудрился включить на полном ходу заднюю скорость!!! Свидетели данного происшествия говорили, что коробка передач тут же отвалилась и сама докатилась до государственной границы.
Некоторые однокашники, не верившие доселе в отечественный автопром, стали им очень гордиться и решили попробовать ворваться в элиту мирового автоспорта, повторив подвиг Борева. Для этого они купили у немцев недорогой «Москвич», накатили для допинга «Смирновки» и отправились на полигон, но, даже, в таких идеальных условиях им не удалось достичь уровня мастерства Борева – они не смогли включить заднюю передачу ни на какой скорости и, почувствовав себя опозорившимися, крепко напились.
Борев же, починив этот «Москвич», и почувствовав, что они друг другу не подходят, продал его себе в убыток, а на вырученные деньги тоже напился с товарищем, чем снял с себя автомобильное проклятие. Подтверждением чему стал удачный перегон им из Германии еще двух машин, но уже импортного производства. Правда, однокашник, помогавший перегонять ему эти машины в качестве штурмана, потом долгие годы отказывался ездить на передних пассажирских сидениях в автомобилях любого типа и с любым водителем, справедливо полагая, что второй раз ему уже так не повезет, как в случае его вояжа с Вовой Боревым.
В остальном, Борев ничем от других не отличался, служил исправно и, говорят, дослужился до подполковника.
Душевные люди
Даже в армейской жизни, кажущейся посторонним зарегламентированной донельзя, находится место душевным порывам, идущим параллельно с требованиями руководящих нормативных документов, а иногда и наперекор им.
И ничего удивительного в этом нет. Армия – это часть общества и люди там собираются точно такие же каких мы видим вокруг себя каждый день, только более приспособленные к армейской жизни. И проблемы у этих людей точно такие же как у всех, иногда, правда, с поправкой на армейскую специфику, и ничто человеческое им не чуждо.
Вот, к примеру, мой знакомый майор Пальцев, работая командиром учебного дивизиона в одном из военно-политических училищ частенько говаривал: «Можно, конечно, половину батареи выгнать за всякие нарушения, но кто тогда служить Родине будет. Лучше создавать курсантам такие условия, чтобы они эти нарушения не совершали». И, во многом, он был прав. Если выгонять людей налево и направо, то кто же тогда в армии останется.
Пальцев с подчиненными курсантами и офицерами панибратства не допускал, был в меру строг и любил хорошую армейскую шутку.
Между собой курсанты звали командира дивизиона Федя, за сходство его комплекции с фигурой одноименного персонажа из культового советского кинофильма про приключения Шурика.
Да, Федор Михайлович Пальцев был толст. Никто и никогда не видел его делающим какие-либо упражнения на перекладине или брусьях, а общевойсковая полоса препятствий, располагавшаяся на территории военного училища сразу за спортивным городком, и вовсе забыла, как он выглядит, но это не мешало ему оставаться на хорошем счету у начальства и стращать отчислением курсантов, плохо успевающих по физической подготовке.
Наверное, он не мог личным примером повести за собой отстающих по физической подготовке, зато был неплохим психологом, зная когда курсанта нужно просто отругать, а когда сделать это с пристрастием. Как правило, в зависимости от тона и речевых оборотов Феди, курсанты понимали дошел он до предела или нет.
Если он говорил: «Товарищ курсант, я Вас накажу», то это означало, что на этот раз пронесло и достаточно будет какой-то отговорки, повествующей о твоих чистых помыслах при совершении проступка.
А, вот, если Пальцев, делая акцент на букве «О», говорил: «Товарищ курсант Вы подлец и негодяй, я Вас отчислю», это означало, что дела того, к кому он обращался, были плохи – мог и наряды вне очереди схлопотать, но отчислять нарушителя пока никто не собирался.
Еще Пальцев употреблял приемы из НЛП (нейро-лингвистическое программирование) еще в те времена, когда о нем в нашей стране широкие слои населения и не слышали. В воспитательных беседах с курсантами он называл возглавляемый им учебный дивизион не иначе как «наше отличное подразделение», чем, безусловно, формировал в головах подчиненных ощущение сопричастности к чему-то хорошему, которое своими проступками они пытаются превратить в плохое.
К тому же, Федя делал все зависящее от него, чтобы курсанты не попадали в нехорошие истории, из-за которых их, действительно, придется отчислять. Можно сказать, боролся за каждого человека.
Так, однажды, он спас курсанта Поликарпова, который из лучших побуждений, чтобы не идти в самовольную отлучку, решил отпроситься среди недели у Феди в увольнение на свадьбу, якобы, двоюродной сестры. На самом деле замуж выходила подруга его девушки и они оба были приглашены.
Майор Пальцев посмотрел на Поликарпова пронизывающе-снисходительным взглядом, покачал головой из стороны в сторону и ответил: «Понимаешь, Поликарпов, если я тебя отпущу на эту свадьбу, ты обязательно напьешься и набьешь кому-то морду. Вызовут милицию, протокол составят и это будет ЧП (чрезвычайное происшествие) для нашего отличного подразделения. Так?»
«Да, как Вы могли такое подумать, товарищ майор! – взмолился Поликарпов, который только недавно чуть не подрался в столовой с кем-то из параллельной батареи, – это же свадьба сестры!».
«Ну, хорошо, – казалось бы соглашался Пальцев, но потом продолжал гнуть свое, – не ты кому-нибудь морду набьешь, так тебе кто-нибудь ее набьет, за твои дурацкие шутки, и ты придешь сюда со свадьбы с разбитым лицом, все это увидят, руководство училища назначит разбирательство, а это опять будет ЧП для нашего отличного подразделения. Ты этого добиваешься?».
Поликарпов уже начинал понимать, что зря обратился к Феде и теперь придется рисковать вдвойне, идя в самовольную отлучку, поскольку командир дивизиона знает о свадьбе. Считая разговор оконченным, он уже хотел спросить разрешения идти по своим делам, но тут Федя махнул рукой и сказал:
«Ладно, Поликарпов, раз в увольнение ты не идешь, значит пойдешь в наряд по батарее».
«За что!?, – почти крича, вытаращив глаза спросил Поликарпов.
«Не за что надо спрашивать, а зачем, – уточнил Федя, – и я тебе отвечу. Вот, затем, что сейчас, ты уже думаешь, как сбежать в «самоход» и принести ЧП нашему отличному подразделению, а в наряде будешь под присмотром старшины и дежурного, трезвый, в тепле и, главное, никаких дурных мыслей у тебя в голове не будет».
Мимо как раз проходил старшина батареи, собиравшийся инструктировать заступающий наряд по батарее.
«Старшина, – позвал его Пальцев, – вот, Поликарпов изъявил желание сходить в наряд по батарее вместо самовольной отлучки. Думаю, парня надо в этом поддержать, ты поменяй его с кем-то из заступающих.
«Конечно, поддержим, – согласился старшина, – пойдем Поликарпов».
В глазах Поликарпова читались ужас и отчаяние. Еще пол часа назад он представлял себе свадьбу, невесту в белом, себя, рядом со своей девушкой, крики «Горько!», а теперь ничего себе представлять уже не надо, все и так ясно – штык-нож за поясом, мытье полов и почти сутки у всех на виду стоять перед входом в казарму.