Актрису Жорж и Фиеве;^[5]

Все тропки знаю булевара,

Все магазины новых мод;

В театре всякий день, оттоле

В Тиволи и Фраскати, в поле.^[6]

Как весело! какой народ!

Как счастлив я! — итак, простите!

Простите, милые! и ждите

Из области наук, искусств

Вы с первой почтой продолженья,

Истории без украшенья

Идей моих и чувств.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Против окна в шестом жилье,

Откуда вывески, кареты,

Всё, всё, и в лучшие лорнеты

С утра до вечера во мгле,

Ваш друг сидит еще не чесан,

И на столе, где кофь стоит,

«Меркюр» и «Монитер» разбросан,

Афишей целый пук лежит:

Ваш друг в свою отчизну пишет;

А Журавлев уж не услышит! ^[1]

Вздох сердца! долети к нему!

А вы, друзья, за то простите

Кое-что нраву моему;

Я сам готов, когда хотите,

Признаться в слабостях моих;

Я, например, люблю, конечно,

Читать мои куплеты вечно,

Хоть слушай, хоть не слушай их;

Люблю и странным я нарядом,

Лишь был бы в моде, щеголять;

Но словом, мыслью, даже взглядом

Хочу ль кого я оскорблять?

Я, право, добр! и всей душою

Готов обнять, любить весь свет!..

Я слышу стук!.. никак за мною?

Так точно, наш земляк зовет

На ужин к нашей же — прекрасно!

Сегюр у ней почти всечасно:

Я буду с ним, как счастлив я!

Пришла минута и моя!

Простите! время одеваться,

Чрез месяц, два — я, может статься,

У мачты буду поверять

Виргилиеву грозну бурда;

А если правду вам сказать,

Так я глаза мои защурю

И промыслу себя вручу.

Как весело! лечу! лечу!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Валы вздувалися горами,

Сливалось море с небесами,

Ревели ветры, гром гремел,

Зияла смерть, а N.N. цел!

В Вестминстере свернувшись в ком,^[1]

Пред урной Попа бьет челом;

В ладоши хлопает, на скачке,

Спокойно смотрит сквозь очков

На стычку Питта с Шериданом,

На бой задорных петухов

Иль дога с яростным кабаном;

Я в Лондоне, друзья, и к вам

Уже объятья простираю —

Как всех увидеть вас желаю!

Сегодня на корабль отдам

Все, все мои приобретенья

В двух знаменитейших странах!

Я вне себя от восхищенья!

В каких явлюсь к вам сапогах!

Какие фраки! панталоны!

Всему новейшие фасоны!

Какой прекрасный выбор книг!

Считайте — я скажу вам вмиг:

Бюффон, Руссо, Мабли, Корнилий,

Гомер, Плутарх, Тацит, Виргилий,

Весь Шакеспир, весь Поп и Гюм;

Журналы Аддисона, Стиля...

И всё Дидота, Баскервиля!^[2]

Европы целой собрал ум!

Ах, милые, с каким весельем

Всё это будет разбирать!

А иногда я между дельем

Журнал мой стану вам читать:

Что видел, слышал за морями,

Как сладко жизнь моя текла,

И кончу тем, обнявшись с вами:

А родина... всё нам мила!

   1803

305. ПАРОДИЯ{*}

Седящий на мешках славяно-русских слов,

От коего мы спим, а цензоры зевают,

Кто страшен грациям, кого в листочках Львов,

А Павлом Юрьичем домашни называют,

Рек сам себе: «Я врать досель не уставал,

Так подурачимся ж еще мы для забавы».

Он рек — и вмиг свахлял из щепочек

«Храм славы!»

Сотиньус, рот разинув, пал,

А Львов вприсядку заплясал.

   1803

306. НОВОСТИ ЛИТЕРАТУРЫ{*}

«Что за журнал?»

— «Не хватский».

— «Кто же читал?»

— «Посадский».

— «А издавал?»

— «Сохацкий!»

   1804

307{*}

«Что легче перышка?» — «Вода», — я отвечаю.

«А легче и воды?» — «Ну, воздух». — «Добрый знак!

А легче и его?» — «Кокетка». — «Точно так!