Занятия живописью оставили заметный след в творчестве Майкова-поэта: это проявилось в повышенном внимании к точности изображения предметного мира и в колористической выразительности рисунка. Вместе с тем увлеченность эта повлекла за собой и некоторые издержки: «линеарная» красота нередко заслоняла у него интерес к красоте внутренней, пути к которой проходят через познание сущности явлений.

Поэтическое творчество Майкова 1843-1846 годов характеризовалось заметным преодолением антологической заданности. В духе «натуральной школы» поэт создает в «Очерках Рима» небольшую галерею портретов различных обитателей древнего города, в каждом из которых просвечивает та или иная черта итальянского национального характера («Нищий», «Капуцин», «Lorenzo» и др.). Тематика этих набросков не оригинальна. Мы не увидим здесь образов итальянских крестьян или тружеников города, хотя к ним и весьма близок портрет обладающего чувством личного достоинства и бесстрашного чичероне Пеппо («В остерии»). Вместе с тем даже в традиционно экзотических типах римских лаццарони, в портретах «эмансипированных», игривых и лукавых итальянок мы замечаем известное тяготение поэта к изображению народной жизни.

«Очерки Рима» не стали выдающимся событием в истории русской поэзии. В развитии же самого поэта они явились значительной вехой, обогатив его изобразительные средства и подсказав ему новые возможности для раскрытия собственного дарования.

«Жизнь Майкова, — писал в конце прошлого века Д. Мережковский, — светлая и тихая жизнь артиста, как будто не наших времен. ...Судьба сделала жизненный путь Майкова ровным и светлым. Ни борьбы, ни страстей, ни врагов, ни гонений»^[4]. Эта ультрасуммарная характеристика весьма далека от истины. В действительности жизненный путь поэта не походил на укатанную дорогу, и отнюдь не благосклонной была к нему судьба. В одном из стихотворений, созданном в 1843 году и не вошедшем в «Очерки Рима» (хотя оно и было присоединено к этому циклу много лет спустя), поэт писал:

Во мне сражаются, меня гнетут жестоко

Порывы юности и опыта уроки.

Меня влекут мечты, во мне бунтует кровь,

И знаю я, что всё — и пылкая любовь,

И пышные мечты пройдут и охладятся

Иль к бездне приведут... Но с ними жаль расстаться!

Мечты Аполлона Майкова в период, к которому относится цитируемое стихотворение, имели непосредственное отношение к социал-утопическим проектам передовой молодежи. Именно в это время и приобщается А. Майков к движению петрашевцев, в которое еще в большей мере, чем он, был вовлечен его младший брат Валериан. Впоследствии, летом 1854 года, в письме к М. А. Языкову Майков напишет следующее: «При этой сбивчивости общих идей, все-таки вращался я в кружке, где были систематическое преследование всех действий правительства и безусловное толкование их в дурную сторону, и многие радовались — пусть путают, тем скорей лопнет»^[5].

В письме же к П. А. Висковатову, написанному в 1880-х годах, А. Майков рассказал не только о своем участии в собраниях петрашевцев, но и о том, что Ф. М. Достоевский в 1848 году доверительно поделился с ним сведениями об организации петрашевцами тайной типографии и т. д.^[6].

В связи с раскрытием в мае 1847 года тайного Кирилло-Мефодиевского общества царское правительство повело усиленную атаку как на действительные, так и на мнимые очаги вольномыслия. Задавшись целью парализовать политическую активность молодежи, оно реорганизует систему жандармского надзора в университетах, призывает к повышенной бдительности цензуру и т. п. В начале 1849 года царской агентурой были обнаружены признаки деятельности кружка петрашевцев. Арестами членов кружка и устроенной над его «зачинщиками» инсценировкой смертной казни 22 декабря 1849 года царизм продемонстрировал свою беспощадную решимость бороться с «инакомыслящими». Общественную атмосферу после «дела Петрашевского» охарактеризовал впоследствии Н. А. Некрасов в стихотворении «Недавнее время»:

Молодежь оно сильно пугнуло;

Поседели иные с тех пор,

И декабрьским террором пахнуло

На людей, переживших террор.

Одним из «поседевших» с той поры был и А. Н. Майков. Он долго находился под страхом надвигающегося ареста, его вызывали на допрос в Петропавловскую крепость, и избежать заключения под стражу ему удалось лишь потому, что степень его близости к «центру» петрашевцев осталась для следствия не до конца раскрытой.

Впрочем, преувеличивать стойкость «социалистических» убеждений Майкова нет оснований. Со временем в увлечениях своей молодости он увидит даже слепое следование идеям французской революции 1848 года — «много вздору, много эгоизма и мало любви», утопизм, не соответствующий «идеалу человеческого нравственного совершенства».

Став на позиции примирения с существующей действительностью и с «прочим образованным обществом», Майков постепенно отмежевывается идейно от западнически настроенных сотрудников журнала «Современник». Западнический «блок», на плечах которого лежала основная тяжесть издания этого журнала, был, как известно, образованием весьма непрочным. Во второй половине 1850-х годов либеральная часть этого «блока» (А. В. Дружинин, И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой и др.) вступит в конфликт с радикальной его частью (Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Н. А. Некрасов), что и приведет его в 1860 году к распаду. Расходясь во взглядах и с либералами и тем более с радикалами «Современника», Майков в начале 1850-х годов отдает свои симпатии «молодой редакции» славянофильского журнала «Москвитянин». Не останавливаясь на полпути в эволюции своих общественно-политических взглядов, Майков достигает крайних пределов — откровенно монархических убеждений, до которых, кстати сказать, не доходил друживший с поэтом духовный глава «молодой редакции» Аполлон Александрович Григорьев.

Годы 1848-1852 были периодом крушения и ломки социал-утопических воззрений автора, чем и следует, по-видимому, объяснить относительно слабую в это время его творческую активность. Только начавшаяся в 1853 году Крымская война пробудила Майкова к интенсивной поэтической деятельности, итоги которой были объединены в сборничке «1854-й год. Стихотворения». В нем автор прямо осуждал свое ведав, нее недоверие к утилитарному искусству.

В стихотворении «Клермонтский собор» (1853) Майков выступает в роли публициста, развивавшего мысль об исторической заслуге России, преградившей полчищам Батыя путь на Запад и предотвратившей тем самым возможную гибель европейской цивилизации:

Уж недра Азии бездонной,

Как разгоравшийся волкан,

К нам слали чад своих мильоны:

Дул с степи жаркий ураган,

Металась степь, как океан, —

Восток чреват был Чингисханом!

И Русь одна тогда была

Сторожевым Европы станом,

И уж за веру кровь лила...

Об исторической миссии России примерно в таких же словах говорил в письме своем к П. Я. Чаадаеву (19 октября 1836) Пушкин («Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары... отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена»). Однако письмо Пушкина к моменту написания «Клермонтского собора» еще не было напечатано, и, следовательно, автор последнего в данном случае от Пушкина не зависел.