— Лишь искупления вины и исправления собственных ошибок, я знаю. Но вот что я тебе скажу… Есть цели, которые не достичь, всецело им не отдавшись. Победа над Аресом — одна из таких.

Пандора ушла, ничего не ответив, но в ее голове еще долго звучали слова Медеи.

Лицо Ариадны после ее рассказа стало бледным до серости. Доркас грызла ногти, Никиас ни на кого из них не смотрел, устремив взгляд на алеющее за окном небо.

— Ты не просто вытягиваешь силу из химер, ты ее поглощаешь. Словно в пифосе, запираешь в себе, — с широко раскрытыми глазами прошептала Ариадна.

— Звучит жутковато, — не стала спорить Пандора. — Но это помогает уничтожить химер.

— И какой ценой?

Она послала Ариадне долгий взгляд. Отчеканила:

— Той, которую я могу заплатить.

— Если бы я могла только забрать часть этой тьмы…

Пандора благодарно улыбнулась Ариадне. Если бы та и могла… Нет, эта роль уготована ей.

— Я понимаю, что тебя не отговорить. Просто прошу — не позволяй себе дойти до предела. Не выжигай собственную душу кипящей внутри тебя тьмой.

— Я знаю, что ты до последнего готова бороться за чистоту моей души. За мой рассудок. За жизнь, которая ждет меня… если я выстою в этой битве. Но я не могу позволить себе сдерживаться. Слишком многое поставлено на карту. Слишком многое. А я впервые по-настоящему могу повлиять хоть на что-то.

— Обещай, что остановишься, когда окажешься на самом краю, — настойчиво потребовала Ариадна. — Обещай, что не шагнешь в пропасть.

Пандора прикрыла глаза. Слова ее были тихим шелестом:

— Обещаю.

— Я смотрю, методы моей дражайшей племянницы ничуть не изменились, — донесся напевный голос со стороны двери.

Пандора обернулась, готовая увидеть Цирцею, но увидела лишь ее призрачный образ, сияющий полупрозрачный фантом. Доркас ахнула, с первого взгляда распознав колдунью, Ариадна улыбнулась, Никиас остался равнодушен, будто каждый день видел полубогов.

— Будете отговаривать меня? Говорить, что оно того не стоит?

Цирцея хохотнула.

— Некоторые из героев, раз за разом, поколение за поколением умирающих в Эфире, убили бы за подобный дар. Да и мне, как и многим жителям Алой Эллады, хорошо известно, что у любой магии есть цена, и порой она бывает непомерна. Я лишь хочу дать тебе один совет. Я знаю, сколь опьяняющей может быть сила. И сколь разрушительной может быть тьма. Попытайся сохранить в себе свет. Не позволь ему угаснуть.

— Как?

— Цепляйся за тех, кто тебе дорог. Они все здесь, верно? Не считая одну из твоих матерей.

Пандора стрельнула взглядом в сторону Никиаса, и, натолкнувшись на его, неожиданно пытливый, жгучий, отвела свой.

— Да, — неохотно ответила она.

Пусть думает, что хочет. Пусть знает, что дорог хотя бы одному человеку.

— Теперь, когда твою память больше не затеняет вуаль забвения, вшей себе под кожу воспоминания о них. Пусть они будут для тебя маяком, светом…

Глаза Ариадны сверкнули, она подалась вперед.

— Нитью Ариадны. — Она смутилась оттого, что использовала понятие, включающее ее собственное имя. — Сверкающую нить воспоминаний, которая выведет тебя из лабиринта темноты.

— Медея думает, что это меня сдерживает. Что мои… привязанности сдерживают меня.

— О, я совершенно не удивлена, — фыркнула Цирцея. — Могу представить, как соблазнительны ее уроки, что обещают тебе едва ли не безграничную власть над собственным даром. Однако царицы чудовищ известны тем, что от своей силы сходят с ума.

Ее образ, ее фантом поблек, чтобы мгновением спустя растаять. Такие, как она, не прощались. Воцарившуюся в комнате тишину нарушил Никиас.

— Что будет после того, как ты овладеешь своим даром?

Ответить на этот вопрос сложнее всего. Но не оттого, что Пандора не знала ответа.

— Я отправлюсь в Эфир.

Доркас округлила губы, стрельнула взглядом в сторону Ариадны.

— Я отправлюсь с тобой, — вдруг сказал Никиас.

— Ты не обязан…

— Знаю. Но хочу. Хватит бежать от самого себя. Хватит прятаться. Если ты — девушка, которую я прежде винил во всех грехах — готова шагнуть в самую бездну, но помочь Зевсу победить… какое я имею право оставаться в стороне?

Губы Пандоры сами собой растянулись в улыбке.

— Сейчас, значит, не винишь?

Ответом ей снова был долгий, проникновенный взгляд. Никиас не был хорош в словах и не разбрасывался ими понапрасну. Но в его глазах Пандора прочитала то, чего так хотела.

— И я, — дрогнувшим голосом сказала Доркас. — Я с вами. Я же Искра, в конце концов.

Пандора качнула головой.

— Вы не обязаны рисковать для того, чтобы стать моей поддержкой. Мне достаточно понимания, что она у меня есть.

— Брось, ты же будущая повелительница тьмы и укротительница монстров, — нервно хохотнула Доркас. — Рядом с тобой нам точно ничего не грозит.

Ариадна прерывисто вздохнула.

— Я, прости, не пойду.

Пандора улыбнулась ей.

— Я знаю.

Первой, крепко обняв ее на прощание, спальню покинула Ариадна. Доркас — следом за ней. Никиас направился было к выходу, но у порога остановился.

— Ты и впрямь никогда не сдаешься, верно? — тихо спросил он.

Пандора бездумно рисовала на стекле лабрис. Замерев при звуке голоса Никиаса, она развернулась к нему.

— Если свою душу мне уже не спасти, я хочу изменить память людей о себе. Память о Пандоре. Пусть она будет глупой, любопытной женщиной, которая легко поддается соблазну. Но не той, что поможет Аресу завоевать Олимп, попутно уничтожив миллионы жизней.

— В новой жизни ты даже не вспомнишь, кем была.

Пандора вскинула голову, в упор глядя на Никиаса.

— Ты считаешь, это важно?

Он лишь пожал плечами. Легкий способ не отвечать на вопрос.

— Это неважно. Я просто хочу однажды, проснувшись в Алой Элладе, увидеть голубое небо над головой.

— Да, я… могу это понять. Если бы кто-то сказал мне, что моя тьма поможет мне победить Ареса… Но она бессмысленна, как и все мое существование.

— Но при этом ты хочешь отправиться вместе со мной в Эфир.

— Чтобы сделать то, что я должен был сделать уже давным-давно. Ты жертвуешь своей душой, а я был настолько труслив — да, это все же трусость, — что не мог пожертвовать своим телом. Пусть в следующей инкарнации на мне не останется живого места, а из трещин будет постоянно вырываться тьма… — Никиас вернул Пандоре ее собственные слова, сопроводив их призрачным намеком на улыбку: — Оно того стоит.

Она улыбалась ему, прижимая к груди руку. Взволнованная, охваченная вихрем противоречивых чувств, медленно подошла. Их взгляды по-прежнему были прикованы друг к другу, перевиты в один жгут.

— Я не знаю, что будет с нами в будущем, но хочу, чтобы ты услышал это от меня. Ты не должен себя винить за тьму в собственной душе. Ты не обязан носить маски чудовищ. Ты — не чудовище, ты — не один из них.

— Но ведь и они свою судьбу не выбирали, верно? Изуродованная Цирцеей Сцилла, которую возненавидел весь людской род. Брошенные родителями Лернейская гидра, Орф и Цербер. Минотавр, рожденный Пасифеей от противоестественной связи с божественным быком. Сын, которого она боялась и стыдилась.

— И все же часть из них свое место, свой дом нашла. Может, Медея и вовсе не приручала чудовищ? Может, они просто нашли человека, который не будет ни бояться, ни стыдиться их, и не будет считать их чудовищами? Который захочет быть рядом?

«Может, все, что тебе нужно, найти такого человека? Или же признать, что он уже… есть?»

Глаза Никиаса вспыхнули, будто он смог прочесть то, что пульсировало в голове Пандоры.

— Ты правда не боишься меня? Не считаешь меня монстром, уродом, исчадием?

— Ты прекрасен… по-своему. Ты словно две стороны этого мира. Нюкта-ночь и Гемера-день. Воинствующий Арес и Зевс-миротворец. Свет и тьма. И не страшно, что тьмы в тебе больше. Ее больше и во мне.

Пандора нежно коснулась тыльной стороной ладони лица Никиаса. Его красивого лица. Он прикрыл глаза, наслаждаясь этой нехитрой лаской. Она не остановилась. Стоило коснуться полумаски, Никиас, напрягшись, стремительно перехватил ее ладонь. Он не боялся выставить напоказ свое уродство, обнажить трещины, что испещрили его лицо, словно разбитое зеркало. Она уже видела их. Нет, его страх заключался в другом.