Исследования семян сорта пшеницы за № 1818 показали хороший результат, и значит, вырисовывалась перспектива создания нового сорта, обладающего нужными качествами.

В лаборатории Маркин занимался в основном с Надеждой Сенкевич, а женщины народ старательный, ответственный, все у нее было зернышко к зернышку, стебель к стебельку. Надежда ничего не забывала, каждый сорт, отобранные семена обретали свое собственное место с коробочках, мешочках, снопах, а в журнале для записей все это значилось под своими номерами, названиями, проставлялись числа месяца, год, выверялись сроки, соблюдалась периодичность.

Они могли говорить о чем угодно, не уставали друг от друга, здесь же пили чай, перекусывали, задерживались допоздна, даже если дома ожидала какая-то работа. Они просто были друзьями, соратниками, людьми, преданными избранной профессии.

Доверительные отношения у Маркина сложились и с другими сотрудниками отдела, хотя Василий Степанович мог быть резким, требовательным, мог высказать в глаза все, что думает о человеке, но каждый его подчиненный знал, что заведующий отделом никогда не позволит себе обидеть товарища незаслуженно и, если это потребуется, придет на помощь, отдаст последнее, что у него есть.

Между тем весна 1934-го брала свое, и последние островки снега дотаивали на крышах, а веселая капель пробивала в слежавшемся снегу около домов глубокие, темные, точно отбитые по линейке, канавки, превращая тот снег в бугристые ледяные выступы, запнувшись о которые можно было упасть и сломать ногу, что иногда и происходило с людьми.

Куры уже копались в образовавшихся проталинах, а петухи хлопали крыльями и прочищали горло своим извечным «ку-ка-ре-ку…»

Менялось и небо, день ото дня высветляясь и устремляясь куда-то ввысь своей бездонной голубизной.

Ну вот, скоро опять в поле, – с радостной искоркой в глазах говорила Надежда.

Скоро, – соглашался с нею Василий, не забывая при этом напомнить. – Нужно еще раз семена проверить, отобрать те, что покрупнее. Правильный отбор семян будет генетически однороден, и сорт можно будет направлять на испытания.

На следующий день они снова и снова всем отделом занимались сортировкой семян.

Василий подходил к столу, пропускал пшеницу сквозь пальцы, говорил ласково сам себе:

– Ну что ж, зернышки, пора вам в землю ложиться, пора расти да колос вынашивать.

Надежда улыбалась, поглядывая на своего молодого начальника, и на душе у женщины, как и у других сотрудников отдела, было светло и спокойно. Уверенность Маркина, надежность, умение работать за троих вселяли надежду на получение новых прекрасных сортов пшеницы, которые, как им всем казалось, ожидали их в не столь отдаленном будущем.

В этот же день в дальнем углу хранилища Василий обнаружил зерна, которые не высевались лет пять. Он подержал их на ладони, пересыпал в другую, задумался, ведь времени прошло много, и неизвестно, сохранило ли оно свою всхожесть. И решил посеять залежавшееся зерно, может, это как раз то, что в дальнейшем понадобится для работы.

А весна все больше и больше набирала силу. Земля покрывалась зеленой порослью травы, не умолкая, заливались в небе жаворонки, с полей несло теплым, благодатным, полным тонких запахов воздухом.

Дорога от конторы до опытного поля в эти дни стала до удивительного длинной.

Во всякое утро Василий торопился пройти эти два километра от порога своего дома и сказать полю, как это вошло у него в привычку – поля, где теперь собрались, слились воедино его интересы, чаянья, заботы.

«Здравствуй, поле! Вот я пришел к тебе снова и буду приходить всегда, пока достанет сил. Буду лелеять тебя, обихаживать, готовить к тому, чтобы ты родило колос, а в том колосе – зерно. Такое зерно, чтобы всем на зависть. Всем на удивление. Всем в радость».

Он шел быстро, уверенно, а по обеим сторонам дороги уже вспыхивали первые цветы. Лес еще не наполнился листвой, и через ветки деревьев можно было рассмотреть черную кромку невспаханного поля, на котором появились сорняки – эти, как отмечал про себя Маркин, никогда не опоздают, создавая людям дополнительную заботу о чистоте будущих посевов.

А подошло время, отсеялись, уложившись в нужные сроки. В июне посевы зазеленели всходами, а в июле, в том памятном для него 1934-м, когда родилась дочь, по всей тулунской земле разлилось обычное для этих краев тепло. На опытном поле все зеленело, а в лесу цвели саранки и ландыши.

Оформив материалы по скрещиванию сортов, Маркин на метеостанции, проводил агрометеорологические наблюдения, пытаясь понять влияние климата на селекцию пшеницы. После завершения намеченной программы он послал отчет в Сибирский НИИ растениеводства и селекции.

А подошла осень, отдел его в полном составе занялся отбором и сортировкой полученного урожая с делянок, выбраковывая мелкое, слабое зерно.

Однажды его внимание привлекла линия гибрида, у которого зерно было крупнее, чем у остальных сортов, а стебель – короче и плотнее, что предполагало его устойчивость к полеганию. Разбирая отчеты станции, Василий выяснил, что еще в 1919 году Писарев, скрещивая с местными сортами североамериканские гибриды Маркиз и Прелюд, вывел новые линии. Канадские сорта отличались крепкой соломой и хорошим качеством зерна, а местные сибирские формы – скороспелостью. Оказавшись посеянными в условиях Сибири, иностранные сорта теряли свою урожайность, не выдерживали засухи, от них нельзя было получить полноценное потомство. Позже полученные гибриды опылили западно-сибирскими формами, в том числе и Балаганкой, как носителями недостающих гибридам качеств. Но и у этих линий также был недостаток, они плохо переносили весеннюю засуху. Последним, кто занимался гибридизацией, был Аркадий Аркадьевич Гусельников. Работая с оставленным Гусельниковым материалом, Василий обратил внимание, что селекционер проводил скрещивание гибрида Маркиз с местным сортом 85А/13, семена которого Василий отобрал, и они лежали на хранении. А вот что можно было ожидать от этого гибрида, ему и предстояло выяснить в ближайшие годы.

В один из предосенних дней Маркин с Мусатовым ехали тихой полевой дорогой. Остановились.

Василий шел медленно, забредая по пояс в пшеницу, перебирал пальцами колосья, щурил глаза.

– Виктор Степанович, иди сюда. Посмотри, благодать-то какая, – призывал Мусатова вместе с ним полюбоваться вызревающими посевами. – Завалимся хлебом к осени.

И Мусатов шел к нему, осторожно ступая, дабы не повредить лишние колоски. Вместе они считали зерна, а потом отправляли их в рот, пробуя на вкус.

С поля не забывали завернуть в лес, чтобы пройтись по траве, набрать в ладонь костяники, а то и грибов, из которых жены потом делали дома ароматную жареху.

В лесу особенно вспоминалось детство, и оба, наломав пустотелых дудок, принимались мастерить свистульки, которые пели на разные голоса.

По каким-то неуловимым приметам Василий находил гнезда птиц и, остановившись около муравьиной кучи, увлеченно рассказывал о трудолюбивой жизни ее обитателей, словно в этом и было главное, ради чего они каждый день приходили на опытное поле.

Виктор Степанович улыбался, поглядывая на Маркина: ему было приятно видеть своего товарища. Настроение молодого агронома передавалось и ему, и не могло не сказываться самым благодатным образом на всей их работе.

В тот день, когда Маркин с Мусатовым осматривали посевы, в лес зайти не удалось: подъехавший на лошади рабочий Данилин передал просьбу директора Ловенецкого зайти к нему в кабинет. Селекционеры отправились в поселок.

– Познакомься, это Иннокентий Ефимович Быков, ваш коллега-агроном, приехал к нам из Баяндаевского опытного поля, – увидев на пороге Маркина, сразу же заговорил Ловенецкий. – Покажи ему наши поля и подбери несколько образцов пшеницы для использования их в степной зоне Прибайкалья. Надо нам всем помогать друг другу, обмениваться опытом, брать друг от друга все то лучшее, что наработали селекционеры, вот тогда и будет толк.

Маркин и Быков кивнули Ловенецкому, вышли на улицу. Присели на лавочку в тени клена. Иннокентию Ефимовичу было лет сорок: высокий, худощавый, одет в кожаную куртку. Карие глаза внимательно смотрели на собеседника. Достали кисеты, скрутили цигарки и, закурив, повели разговор.