– Пять лет, – со вздохом говорит тетя Кармен. – Уж на сей раз мы ее хорошенько побалуем, чтобы она больше не отлучалась так надолго. – Тетя склоняет голову набок в знак солидарности с остальными тетушками и кузинами.

– Бесполезно, – говорит тетя Флор. – Вы, четыре девочки, пропадаете там, наверху. – И с улыбкой показывает подбородком в небо.

– Ну, так как вы поживаете, четыре девочки? – с хитринкой во взгляде спрашивает Лусинда. В подростковом возрасте Йоланда и ее сестры приезжали на летние каникулы и шокировали кузин с Острова рассказами о своих эскападах в Штатах.

На хромом испанском Йоланда докладывает о делах сестер. Стоит ей перейти на английский, как ее одергивают: «¡En español!»[6] Тетушки настоятельно уверяют, что чем больше она будет практиковаться, тем скорее вспомнит родной язык. Да, а потом она вернется в Штаты и обнаружит, что стала внезапно забывать английские слова или, подобно своей матери, путаться в устойчивых выражениях. Впрочем, на сей раз Йоланда не уверена, что вернется. Но это секрет.

– Расскажи нам, чем конкретно ты хочешь заниматься, пока будешь здесь, – говорит Габриэла, красивая молодая жена Мундина, принца семейства. Своей бледной кожей и выразительными темными глазами героини любовного романа она вновь напоминает Йоланде о сцепленных на груди руках любовника. Хотя сама Габриэла донельзя прямолинейна. – Если у тебя нет планов, то, поверь мне, тебя завалят приглашениями, от которых ты не сможешь отказаться.

– Назови нам любой, даже самый маленький antojo! – подхватывает тетя Кармен.

– Что такое antojo? – спрашивает Йоланда.

Так и есть! Тетушки правы. После стольких лет вдали от родины она начала забывать испанский.

– Честно говоря, это слово не так-то просто объяснить. – Тетя Кармен обводит вопросительным взглядом остальных. Как бы выразиться точнее? – Antojo – это когда тебе очень хочется что-то съесть.

Габриэла раздувает щеки.

– Калории.

– Antojo, – продолжает тетушка постарше, – это старинное испанское слово. Оно употреблялось, когда этих ваших Соединенных Штатов еще и в помине не было, – язвительно замечает она. – Собственно, в сельской местности до сих пор можно встретить campesinos[7], которые используют его в старом смысле. Альтаграсия! – подзывает она одну из служанок, сидящих в другом конце патио.

К женщинам подходит крохотная старушка с собранными в тугой седой пучок волосами. Ее просят объяснить Йоланде, что такое antojo. Она прячет свои коричневые руки в карманы униформы.

– U’té que sabe, – вполголоса отвечает Альтаграсия. «Вам лучше знать».

– Полно тебе, Альтаграсия, – укоряет ее хозяйка.

Служанка повинуется.

– У меня в campo[8] мы говорим, что у человека есть antojo, когда в него вселяется santo[9], который чего-то хочет. – Альтаграсия пятится и, поскольку никто ей не препятствует, поворачивается и отправляется назад к своему табурету.

– Я скажу вам, чего хочет мой santo после этих пяти лет, – отвечает Йоланда. – Мне не терпится поесть гуав. Пожалуй, сорву парочку через несколько дней, когда поеду на север.

– В одиночку? – при этой дикой мысли тетя Кармен качает головой.

– Здесь тебе не Штаты, – со снисходительной улыбкой замечает тетя Флор. – В этой стране женщины не путешествуют одни. Особенно в нынешнюю пору.

– Ничего с ней не случится, – успокаивает остальных Габриэла. – Мундин будет в отъезде, так что можешь взять одну из наших машин.

– Габи! – Лусинда закатывает глаза. – Ты с ума сошла? «Вольво» в глубине страны при нынешней обстановке?..

Габриэла вскидывает ладони.

– Ладно, ладно! Есть еще «датсун».

– Не хочу никому причинять неудобства, – отвечает Йоланда. Все это время она держала рот на замке, надеясь, что могучая волна традиций прокатится по ее жизни и разобьется о какие-нибудь другие женские берега. Когда ропот иссякнет, она планирует снова всплыть на поверхность и поступить по-своему. Краем глаза она видит Илюминаду, входящую с коробком спичек на маленьком серебряном подносе. – Я поеду на автобусе.

– На автобусе!.. – Родня разражается единодушным хохотом. Маленькие кузены подходят ближе, чтобы присоединиться к смеху и поучаствовать во взрослом веселье.

– Йоланда, mi amor[10], ты слишком долго отсутствовала, – поддразнивает ее Лусинда. – Только представьте! – веселится она. – Йойо залезает в старенький camioneta[11] вместе со всеми campesinos, их бойцовыми петухами, козами и свиньями!

Смешки и покачивания головами.

– Я могу за себя постоять, – заверяет их Йоланда. – И о каких бедах вы все время твердите?

– Не слушай их, – Габриэла машет рукой, словно отгоняя назойливую муху. У нее длинные, заостренные пальцы; свадебное кольцо спаяно с помолвочным в один толстый обруч. «Так проще», – как-то объяснила она, дав Йоланде его померить.

– За последнее время случилось несколько досадных инцидентов, – говорит тетя Кармен тихим голосом, не терпящим возражений. Все-таки именно она правящая глава семьи.

Будто в подтверждение ее слов по стороне патио, выходящей на задние сады, проходит частный охранник, бряцая оружием. На нем армейская форма цвета хаки, на плечо вскинуто ружье. Высокая стена окружала этот участок, сколько Йоланда себя помнит. В детстве она была убеждена, что эта стена нужна, чтобы удержать море, если во время шторма оно поднимется до склона холма, на котором построены дома их семьи.

– Положение не сулит ничего хорошего. – Тетя Флор снова лучезарно улыбается. В книге для актеров эпохи Возрождения эту застывшую улыбку назвали бы «Дама, застигнутая за невольной улыбкой». – Да будет тебе известно, что ходят разговоры, будто в горах свирепствуют guerrillas[12].

Габриэла морщит нос.

– Мундин говорит, что это всего лишь сплетни.

Бесшумно подкравшаяся к ним Илюминада подает хозяйке спички. В меркнущем свете патио выражения ее смуглого лица не разглядеть.

Тетя Кармен встает и подходит к торту. Она зажигает свечи и кладет догоревшие спички на поднос, протягиваемый Илюминадой. Один огонек за Санто-Доминго, один за Сантьяго, один за Пуэрто-Плату. Дети умоляют, чтобы им разрешили поджечь оставшиеся города, но не тут-то было: тетя Кармен говорит, что они могут только задуть свечи и, конечно же, съесть торт. А зажигать – дело взрослых. Когда все свечи оказываются зажженными, кузины, тетушки и дети собираются вокруг торта и задорно поют Bienvenida a ti[13] на мелодию «С днем рождения».

Йоланда смотрит на торт. Перед ней пылает маршрут, который она составила для себя на карте: через горы к северу от города на побережье. Когда песня подходит к концу, кузины требуют, чтобы она загадала желание. Йоланда наклоняется вперед и закрывает глаза. Она хочет столь многого, что сложно выбрать единственное желание. За последние двадцать девять лет, прошедшие с тех пор, как ее семья покинула этот остров, на ее пути было так много остановок. Они с сестрами вели слишком бурную жизнь: много мужей, домов, работ, неверных поворотов. Но только взгляните на ее кузин – женщин со своим домашним хозяйством и уверенными голосами. «Пусть это окажется моим домом», – загадывает Йоланда. Она представляет себе тихую, загадочную группу служанок в конце патио, Альтаграсию, держащую ладони на коленях.

Но к моменту, когда она решает открыть глаза, полдюжины ее маленьких заместителей уже задули все свечи. Семейство хлопает в ладоши. При дележке городов вспыхивают небольшие ссоры: оба мальчика Лусинды хотят Сантьяго, поскольку ездили туда летать на планере на прошлых выходных; и дочь Лусинды, и дочь Карменситы требуют столицу, потому что обе там родились, хотя одна из них готова поступиться столицей ради Ла-Романы, где у семьи есть пляжный домик. Но, разумеется, Ла-Романа уже отдана маленькой крестнице тети Флор. Девочка страдает астмой, а потому ей нельзя перечить. Охрипшая от укрощения этой шумной ватаги, Лусинда протягивает нож Йоланде.