Новый автор детективно-приключенческих творений ласково погладил себя по голове, блаженно откинулся на спинку кресла, и перед ним встревоженной голубиной стаей замелькали новенькие сторублевые бумажки.

Но увы! Разжав кулаки, Кристиан Агатов увидел на ладонях лишь чернильные пятна.

— Все равно будете мои! — уверенно произнес он и повторил сказанное ему Робертом Неуловимым: — За детективно-приключенческий роман ухватится любое издательство. Это тебе не сатира! — И добавил: — Вот сейчас поедем с Робертом в издательство, заключим договорчик, получим авансец…

Кристиан Агатов хотел рассмеяться — победоносно, как хохотал Иван Бесстрашный, унося на мускулистых плечах начальника гестапо, но тут случилось неожиданное: рукопись вдруг вспучилась почти до потолка, из нее, чертыхаясь, вылез сам Иван Бесстрашный, жадно глотнул свежего воздуха и влепил новому детективщику-приключенцу оплеушину.

— Для начала, — пояснил он, брезгливо вытирая ладонь носовым платком. — Не стыдно? — продолжал он, кинув платок. — Превратить меня, советского разведчика, в героя детективно-приключенческого романа! Разведка — это не детектив и не приключение. Взял бы тебя в гитлеровский тыл, чтобы сам убедился, да ненадежный ты человек. За деньги все продашь!

— Спасите, грабят! — закричал Кристиан Агатов.

— Что? Рукопись украли? — встревоженно спросил Роберт Неуловимый, входя в комнату.

Пугливо поглядывая на рукопись, Кристиан Агатов рассказал о привидевшемся.

— Чудак! — рассмеялся Роберт Неуловимый. — Мне тоже как-то один разведчик пытался говорить, что, мол, разведка не детектив и не приключение, но я авторитетно ему разъяснил, что это — вредное мнение. Тебе доверительно доскажу: для нас, авторов детективно-приключенческих произведений. Мы имеем полное право преподносить разведку как занимательное похождение. Впрочем, что о пустяках говорить. Поехали. Договорчик уже готов, только подписать тебе осталось. Тираж, конечно, массовый. Поздравляю, Кристиан Агатов? Не забудь, как договорились: с тебя пятьдесят процентиков!..

СКАЗКА О РОТОЗЕЕ

Жил-был Ротозей по прозванию Ротозеевич. Обличье Ротозей имел привлекательное, однако на работу его не принимали и жениться ему также не удавалось.

Поэтому Ротозей был на иждивении бабушки, которая кормила его с ложечки.

Водку Ротозей пил самостоятельно.

Однажды бабушка не выдержала, призналась соседкам, что несет крест господний, и попросила помочь устроить Ротозея на любую должность.

— Нам совесть не позволяет рекомендовать Ротозея на государственную службу, — ответили соседки. — Если не брезгуешь, обратись к Ашметкову. Он на все способен. Нигде не работает, а отдельную квартиру получил; на какие средства живет — неизвестно, а всегда у него есть то, что в порядке живой очереди ни в одном магазине не достанешь.

— Уж больно личность-то темная! — вздохнула бабушка. — Сплошной пережиток!

Но положение ее было безвыходное.

Выслушал Ашметков бабушку, заглянул в разинутый рот Ротозея и недоверчиво спросил:

— А Ротозей-то твой настоящий?

Бабушка обиделась даже.

— Что я тебе, очковтиратель? Вестимо, настоящий. Намедни на улице штаны с него стянули — и не заметил.

— Это хорошо, что настоящий! — обрадовался Ашметков и потер ладони. — Мне как раз директор магазина нужен.

— Ротозея — директором?! — испугалась бабушка. — Что ты!

И руку подняла перекрестить Ашметкова, да не решилась: вдруг исчезнет от крестного знамения.

— Ротозеи, — засмеялся Ашметков, — они поверх законов ходят. С них, как с грудных младенцев, спросу нет. Не бойся, помогу.

Не сразу, но успокоилась бабушка. Медленно, но повеселела даже. Надела на Ротозея новые штаны и благословила его директорствовать.

— Только ты, — обязала она Ротозея, — докладывай, как там у тебя получаться будет.

Пришел Ротозей со службы, докладывает:

— Руковожу, бабушка. Принял я в свой магазин кассира. Целый день меня расхваливал, а к вечеру куда-то вышел, да так неожиданно, что даже выручку не успел сдать.

— А как звать-то этого проходимца? — встревожилась бабушка. — В милицию сообщить надо.

— Совестно было спрашивать, бабушка. Уж такой обходительный-преобходительный!

— Спрашивай, Ротозеюшка, спрашивай, когда на государственную работу принимаешь.

На другой день пришел Ротозей со службы, ругает бабушку:

— Научила, старая! Спросил я, как звать нового кассира, ответил: «Семен Семенович» — и еще хуже: кроме выручки, зачем-то из моего директорского стола печать и бланки прихватил. Не иначе как в спешке.

Дотянулась бабушка до сердечных капель, хватила тройную порцию, говорит:

— Имя спросить — это еще не все, Ротозеюшка. А документы его ты проверил?

— Как же это, бабушка, у незнакомого человека — и документы проверять? Неудобно!

Прошла неделя, вторая, третья. И каждый вечер Ротозей рапортует бабушке, улыбаясь:

— Все в порядке, старая! Овладел торговым секретом!

Поверила бабушка Ротозею на слово, бдительность ее и притупилась.

Не сразу заметила, что Ротозей стал приходить домой пьяненьким. А потом и деньги стал приносить сверх положенных. Не рубли — сотни.

Спохватилась бабушка, когда Ротозей принес сразу тыщу.

— Откуда, Ротозей, деньги? — учинила бабушка допрос. — Государство обворовываешь? Не позволю!

— Что ты, бабуля! — смеется Ротозей. — Что государству положено — все сдаю до копеечки. А это просто-напросто пересортица.

— Ты по-торговому не выражайся. По-русски говори.

— Сразу видно, старая, никогда в торговой сети не кормилась. К примеру, получил я в магазин тысячу килограммов яблок. Из них первого сорта пятьсот, второго — четыреста и нестандартных — сто килограммов. Все продал первым сортом. Что государству положено — сдал, а разницу по-честному с Ашметковым разделили. Он, благодетель, научил не обманывать государство.

— Ох ты, горе-злосчастье, крест ты мой господний! — запричитала бабушка. — Садиться тебе придется!

— Куда, бабуля?

— В тюрьму, Ротозеюшка!

— А на что? — удивился Ротозей.

— На что посадят, Ротозеюшка. Креслов там нету.

— Совсем с ума спятила! — хохочет Ротозей. — У нас с благодетелем…

Не успел Ротозей договорить, выросла из-под пола милиция, схватила Ротозея за белы руки и увела.

Исправляться.

ЦЕНА ЕГО ЖИЗНИ

Иван Иванович никак не ожидал, что на его похороны придет так много сотрудников, и чувствовал себя неловко, что он — рядовой работник общества «Знание» — причинил хорошим людям беспокойство. Извиниться бы, сказать, что так уж получилось нелепо, но голос не повиновался.

В то же время невольно было приятно, что вот из-за него, а пришли, и, значит, уважают, считают неплохим человеком, и, следовательно, жизнь прошла не напрасно.

Это даже как-то примиряло со случившимся, и уже непроизвольно хотелось знать, кто пришел, — глаза, к счастью, закрылись не полностью и — хотя были непривычно неподвижны: могли смотреть только прямо, но положили его удачно, ногами к двери, распахнутой во всю ширь, — и довольно отчетливо различали, кто входит.

Повезло!

Каждый входил неслышно и медленно, с застывшим виноватым выражением и так же неслышно, но уже невидимо, сбоку, подходил к нему. Теперь были видны только вздрагивающие руки, осторожно рассыпавшие по выходному костюму, причем нечувствительно, роскошные цветы, которые он любил и которыми любовался издали, потому что такие богатые розы, пионы, тюльпаны продавали спекулянты и стоили они дорого. Сейчас цветы — они почему-то не пахли! — вызывали не радость, а лишь тревожное, все усиливавшееся беспокойство: а вдруг они заслонят от него людей? Что тогда делать?..