Я дико извиняюсь. У меня душа горит на этого комика. Я ему устрою… Я ему сейчас сделаю дружеский сарж… А шо с им чикаться, граждане? Он со мной чикался? Ему лишь бы меня взять, продраить, пропесочить, прокачать, показать кузькину мать… Пятьдесят лет! Слушай, пятьдесят лет почти! Как он на сцене появился, так мне житья не стало. Режет он меня на куски, рвет он меня на части, кушает меня с маслом…
Да, я бюрократ. Это я говорю: «Бу сделано», а сам на этих криводуев-посетителей пилюю. Да, я алкоголик. Это я в какой-то гробнице в греческом зале булькал без стакана. Да, это я завсклад, директор магазин, товарувед. Это я создаю списфисский дюфсит. Это я хычник! Но ему-то что, этому артисту, этому сатирику? Я его трогал? Я его кусал? Я его обштопывал, обмишуривал, объегоривал? Лично?
Нет, ты выступай, ты смеши народ — весь наш трудовой народ! — но так смеши, чтобы у меня был покой, порядок, личный покой прежде всего! А сейчас я кто? Дудак такой. Набитый дудак такой. Псих ненодмальный…
Я так скажу: бум с ним бороться, бум, бум!.. Теперь ведь он чего отчебучил? Ой! Сыночка своего единоутробного, Константина, значит, в театр к себе взял. Чтобы на меня, мерзопакостного, в четыре руки навалиться. Дескать — айн, цвай, драй — урря-я! — и я уже покорен? Хе-хе-хе!
Ну, давай, давай. Делай на меня саржи, делай. Я в долгу не останусь. Я еще дам вам жизни! Привет! Не кашляй! Я дико извиняюсь…
ЛАМПОЧКА ЭДИСОНОВА
телеспектакль из цикла «Наши соседи»
Скромная шестикомнатная квартира молодоженов Морковкиных. Всё здесь просто и красиво: недорогой импортный гарнитур, ковер на стене, палас на полу. Гена Морковкин, скромный, простой и красивый слесарь, стоит у кульмана и вычерчивает график работы своей бригады на предстоящую пятилетку. Нюра, его жена, скромная, простая и красивая чесальщица камвольного комбината, плачет.
НЮРА. Не могу я так больше! Сил моих нету!..
ГЕНА (весь в своих мыслях). Да-да, нету…
НЮРА. Жена я тебе или не жена? Одной радости — штамп в паспорте! А всю дорогу мотаюсь с нашими незамужними девчатами — и на концерт из произведений композитора Дебюсси, и на выставку гобеленов, и в музей имени Бахрушина!
ГЕНА (не отрываясь от графика). Да-да, в музей…
НЮРА. Всё! В общежитие к девчатам перехожу! Точка!
Идет в прихожую, распахивает дверь и сталкивается с их соседом по лестничной клетке Эдисоновым.
ЭДИСОНОВ. Прощения просим… Лампочка у нас в семействе долго жить приказала. Не дадите лишнюю какую заимообразно?
НЮРА (в сердцах). Пожалуйста! Берите любую! Мне все равно! (Плачет.)
ЭДИСОНОВ. Э-э, девонька, да у вас, я гляжу, в семейной жизни полная расфокусировка получается. Ну-ка давай выкладывай, что стряслося?
НЮРА. Генка мой на меня — ноль внимания. Всё дела да дела! Будто не жена я ему, а так просто — инфузория-туфелька!
ЭДИСОНОВ (обиженно). Но-но! Ты давай, девка, того… Геннадия не порочь! Ясно? Он, знаешь, что? Вместо тридцати трех по норме тридцать четыре делает! И в институте вечернем экзамены сдал за себя и за того парня! А трудного подростка Федьку Забабакина увлек художественной резьбой из бумаги! Во какой! А ты говоришь «туфелька»…
НЮРА. Да вы… Да я… Да если б я знала! Демьян Аверьяныч! Спасибо вам за слова такие!
ЭДИСОНОВ. Геннадию своему спасибочки говори. А я что? Наше дело соседское. Ежели соседи друг дружке помогать не будут, тогда и вовсе дестабилизация выйдет. Вот так-то, девонька! (Уходит.)
Нюра вбегает в комнату, скромно, красиво и просто становится у дверей.
НЮРА. Прости меня, Геночка, дорогой…
ГЕНА (отрываясь от кульмана). А?
НЮРА. Ты разве ничего не услышал?
ГЕНА. Нет. А разве что-то произошло?
НЮРА. Да! Я люблю тебя, глупенький…
Молодожены бросаются друг другу в скромные, простые и красивые объятия. Звучит музыка из произведений композитора Дебюсси.
ПОДРОСТОК: КУДА И ОТКУДА?
педагогические раздумья
В редакцию приходят письма. Большие и маленькие, толстые и тонкие. Но смысл их один: встречаются еще кое-где в подворотнях отдельные нетипичные подростки, которые дают жизни всем остальным типичным хорошим людям. Отчего это происходит? Давайте поразмышляем вместе.
Начнем с примера. В семье А. было неблагополучно. Папа А., работавший грузчиком, любил выпить. Мама А. трудилась в торговле и тоже воровала. В нетрезвом виде папа бил маму и соседей. Иногда к папе приходили хмельные дружки, и тогда они били соседей вместе.
В такой вот нездоровой обстановке неожиданно родился Вова А. С самого детства, которого его лишили, перед юным взором представали картины безобразия. Неудивительно, что в 3 года Вова пристрастился к сигаретам, в 4 замучил кошку, а в 5 подстерег в темном переулке воспитательницу своего детского садика и лишил ее самого дорогого — часов с браслетом. Дальше больше. Став повзрослее, мальчик отпустил длинные волосы, надел протертые джинсы и написал у себя на майке нецензурное слово английскими буквами. Вова стал грозой улицы и завсегдатаем милиции. Он запугал школу и терроризировал жэк. Что может получиться из этого подростка? Да все что угодно!
Другой пример. В семье Д. тоже было неблагополучно. Мама Д. любила выпить. Папа Д. работал в торговле. Мама била папу. У них родилась дочь. Но, несмотря ни на что, она в 3 года играла на баяне канцоны Таривердиева, в 4 решала уравнения с семью неизвестными, а в 5 поступила на химический факультет МГУ. Вот вам и проблема? Она по плечу только Макаренко, по зубам только Песталоцци.
Однако читатели вправе спросить: а что же посоветуем мы? Нам думается, что лучше все же родиться в благополучной семье. Так надежнее. Хотя и в них бывает не без урода…
ТАНЯ И БЫЧОК
читаем, поем и пляшем Агнию Барто
Перед началом спектакля зрителям вместе с программкой раздается либретто:
Наша Таня громко плачет:
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь —
Не утонет в речке мяч!
А также:
Идет бычок, качается.
Вздыхает на ходу:
«Ох, доска кончается.
Сейчас я упаду!»
Далее зрители видят следующее. Из зала на сцену проложены шаткие мостки, олицетворяющие изменчивость Фортуны. Сцена покрыта чем-то ядовито-синим, которое олицетворяет розовое и голубое. Справа, на пригорке, сидит Таня. Она олицетворяет девочку с трудной судьбой. Слева сидит рок-группа, олицетворяющая бит-ансамбль. Группа играет. Таня плачет. На сцене появляется толпа хиппующе-неунывающих девушек и юношей, которые тоже, очевидно, что-то олицетворяют.
ХОР (поет, протягивая к Тане руки). Не плачь! Не плачь, Таня!
ТАНЯ (берет микрофон, рыдает в него).
Как же мне не плакать, если
Мяч от меня ушел, как песня,
Мяч от меня уплыл, как любимый,
Как я его любила!..
(Умывается слезами.)
