Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Владимир Торин, 2023

© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2023

Снег. Он идет, как незнакомец. Казалось бы, совсем рядом – руку протянуть, и коснешься, и все же он так далеко – за окном. Снег будто манит… манит пальцем: выйди, забирайся ко мне под пальто, пойдем со мной.

Мальчику одиннадцати лет по имени Финч нестерпимо хотелось выйти прямо через покрытое изморозью круглое окно на третьем этаже школы и исчезнуть, уйти со снегом. Но он не мог. Он был наказан. А наказали его за то же, что он делал и сейчас: думал о своем и не слушал того, кто не любит, когда его не слушают.

На партах тускло горели газовые лампы, но все равно в классе было темно.

Финч сидел в последнем ряду, почти под самым потолком, – места учеников поднимались ступенями, в то время как учительский стол тонул во мраке в глубине помещения. Там, внизу, едва заметно шевелилось нечто, кажущееся бесформенным, грубым и древним.

В классе было жутко… жутко сонно.

На учительском столе тикали часы, порой кто-то приглушенно кашлял, скрипели перья чернильных ручек. Что-то хриплым голосом бормотало существо, грузно расхаживающее у доски, ну а Финч все глядел в окно.

Снег окутал собой улицу, дома и крыши – в этом городе он шел всегда. Внизу, у здания школы, проходила аллея с двумя рядами скрюченных деревьев, побелевших и простуженных. Фонари на чугунных столбах еще не зажгли, и до того, как они задорно загорятся по одному, оставалось совсем немного. Ни прохожих, ни экипажей на мостовой видно не было. Город словно вымер. Будто заснул, убаюканный тишиной и покоем зимнего дня.

Финч глядел на эту меланхоличную картину в белых тонах, и глаза его слипались. Он уже и сам почти заснул, когда за окном вдруг что-то начало происходить.

На аллее появился человек с черным зонтиком. В смоляном пальто и цилиндре он походил на размытое чернильное пятно – крайне неуместное и мрачное пятно среди заснеженных деревьев. Незнакомец озирался по сторонам, словно не понимал, где находится.

Финч мог бы поклясться, что всего мгновение назад на аллее никого не было – он даже поймал себя на нелепой мысли: «А что, если этот человек просто вдруг выбрался из падающего снега?»

Незнакомец между тем прекратил оглядываться и присел на скамейку. Но в тот же миг, как он ее коснулся… исчез, рассыпавшись снегом, а на том месте, где он только что находился, появилось несколько нахохлившихся черных ворон.

Финч вздрогнул. Сонливость как рукой сняло.

Он пригляделся: никаких следов джентльмена в цилиндре – только птицы на скамейке бродят туда-сюда и раскрывают клювы, что-то крича.

Мальчик перевел взгляд на одноклассников: может, кто-то из них видел то же, что и он? Но кругом были сплошь грустные безразличные затылки. И как в такое время можно что-то писать?! Как можно не замечать, что происходит что-то странное?!

Тем не менее никто ничего не замечал – всех заботили только собственные скучные тетради и унылые закорючки, которые там появлялись.

Финч снова поглядел в окно, но даже ворон больше не было. Лишь, как и мгновение назад, падал этот бесконечный снег…

– Вы все поняли, мистер Финч? – раздался надтреснутый голос от доски.

– Я ничего не понял, – пробормотал Финч. – Куда он исчез?

– Что вы сказали?

Финч встрепенулся:

– Ничего, мадам. Я вас внимательно слушаю…

– Тогда, надеюсь, вы готовы вместе со всеми перейти к заключительному параграфу…

Ветер выл в дымоходах, эхо от него долетало в класс и сливалось с монотонным бормотанием карги в огромных круглых очках с выпуклыми стеклами. Карга стояла, сгорбившись у черной грифельной доски, и указывала на что-то указкой. Ее сухие потрескавшиеся губы медленно шевелились, а сморщенное застывшее лицо белело в потемках, и издалека казалось, что оно висит в воздухе отдельно от тела.

Карга провела указкой по доске, очевидно, намереваясь процарапать в ней прореху и надеясь, что из раны потечет кровь. Она сморщила клювообразный нос, принюхиваясь.

Порой Финч думал, что в этом дряхлом существе жутковатую каргу видит только он. На остальных же наказанных миссис Оул, престарелая учительница по Странным числам, нагоняла лишь нафталиновую тоску.

– Ойт – это десятичная мера снега, – говорила миссис Оул, – которую забирает один ковш для переработки в подземных фабриках-гремпинах. В одном ойте – десять нилей. В одном ниле – десять клаптингов. Вы записываете, мистер Финч?

– Да-да, мадам.

Финч торопливо макнул ручку в чернильницу и кривобоко вывел: «10 клаптингов». При этом на странице образовалась жирная уродливая клякса.

– Вы ведь знаете, что вы безнадежны, мистер Финч? – спросила миссис Оул – учительница словно увидела со своего места медленно и неотвратимо впитывающееся в записи пятно.

Финч молчал. Он это знал, однако поделать со своей рассеянностью ничего не мог. Дедушка говорил, что рассеянность – признак необычного ума и живой фантазии. А учителя говорили, что Финч просто отсталый. Так как Финч до сих пор не замечал у себя признаков необычного ума и не представлял, какое он имеет отношение к живой фантазии, то был склонен согласиться с мнением учителей.

«Не зря меня вечно наказывают, – думал он. – Кажется, я и правда отсталый…»

За что же наказали Финча в этот раз?

Что ж, если бы время можно было отмотать к моменту, когда все произошло, то стоило бы вернуться в класс «Странные числа» миссис Оул примерно на час назад.

Финч, щуплый мальчишка с взлохмаченными синими волосами, сидел там же, у окна. Он и не думал записывать то, что рассказывала миссис Оул, – вместо этого, подпирая голову рукой, глядел на самый ненавистный для него в этом классе затылок.

– Мерзкая-премерзкая, гадкая-прегадкая, сопливая-пресопливая… – шептал он себе под нос, с презрением и досадой наблюдая поверх голов одноклассников за девочкой, сидящей через две парты от него.

Финчу эта девочка не нравилась до такой степени, до какой только одна вредная самовлюбленная зазнайка может не нравиться мальчишке, который считается самым большим чудаком в классе. То есть она ему крайне не нравилась.

К таким, как она, любимчикам учителя обычно относятся как к своего рода маленьким заместителям. «Карликовые заместители», – называл их про себя Финч. Такие важные персоны всегда мнят о себе невесть что: как будто им сам господин директор школы предписал вместе с формой носить задранный нос и поджатые губки. А эта мисс Джей в особенности! Всюду лезет со своими знаниями и, как назло, неизменно отвечает на все вопросы учителей «Н. О.», то есть «На Отлично», да еще с таким видом, будто вызубрила всю энциклопедию Болестуса Брауна наизусть. И при этом еще считает себя самой большой красавицей в школе, несмотря на веснушки, курносый нос и два рыжих хвостика, глядя на которые вечно боишься обжечься.

А ее имя! А-ра-бел-ла! Фу-ты ну-ты… Вон Финч – просто Финч, и ничего, не пропадает. А тут, видите ли, «мисс Арабелла Джей, первая леди класса». Смешно просто. Сидит, сложив перед собой на парте ручки, с ровной, как в «Большом сборнике школьных правил», спиной, будто ее отходили по ней кочергой, и едва не дрожит вся – готовится ответить на еще не заданный учительницей вопрос. Вот было бы забавно…

– Мистер Финч, позвольте спросить, чем это вы занимаетесь?

В мальчика вонзился взгляд двух совиных глаз, округленных стеклами очков в роговой оправе. Будь у взгляда когти, Финчу в этот миг стало бы невыносимо больно.