Annotation
«Библиотека Крокодила» — это серия брошюр, подготовленных редакцией известного сатирического журнала «Крокодил». Каждый выпуск серии, за исключением немногих, представляет собой авторский сборник, содержащий сатирические и юмористические произведения: стихи, рассказы, очерки, фельетоны и т. д.
booktracker.org
СЛАВНЫЕ РЕБЯТА
АНОНИМКА
ШТАМП НА ВОДОПАДЕ
ЗАРАЗИТЕЛЬНЫЙ ПРИМЕР
БЕЛЛА
КОВЕР
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛИФТЕ
ШАШЛЫК ИЗ ВОРОН
ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ
ПОДАРОК
ЧЕЛОВЕК В ШЛЕПАНЦАХ,
УДАРНИК ПО ЖРЕБИЮ
НЕ ПОВАРА МЫ И НЕ ПЛОТНИКИ…
ТО В ЖАР, ТО В ХОЛОД…
ЯВКА НА РАБОТУ
ГДЕ ЭТА УЛИЦА, ГДЕ ЭТОТ ДОМ
СТРАТЕГИЧЕСКАЯ РАДОСТЬ
Более подробно о серии
INFO
ЭДУАРД ПОЛЯНСКИЙ
ШАШЛЫК ИЗ ВОРОН
*
Рисунки Г. ОГОРОДНИКОВА
© Издательство «Правда».
Библиотека Крокодила. 1982 г.
Автошарж
Сатирико-юмористическая биография Эдуарда Полянского началась 16 лет назад, когда он поступил на службу в «Крокодил». О предшествующих 26 годах автор весьма сожалеет, так как они прошли вдали от веселого цеха. Хотя, надо сказать, что цеха, в которых ему довелось трудиться (токарный, наборный и др.), также не были лишены сатирико-юмористического начала. Порой и в этих цехах автор не чурался смеха. Что в конце концов и привело его в «Крокодил».
СЛАВНЫЕ РЕБЯТА
Сам я не пью, но изымите из продажи спиртные напитки, и жизнь моя сделается неполноценной. Без привычного окружения пьющих я быстро зачахну. Они всегда были рядом со мной, вселяли в меня бодрость и оптимизм.
Особенно это касается моих соседей. В последние пятнадцать лет я трижды менял место жительства, и всякий раз судьба одаривала меня соседом-выпивохой.
Сначала я жил в двухкомнатной квартире с подселением. Это наилучший вариант коммунальной квартиры, но многое зависит и от того, кого к вам подселят. Если это старушка или непьющий аспирант, то в пределах своей квартиры вы обречены на нудное существование, от которого у вас через годик-другой начнет звенеть в ушах, а от постоянного пересыпания вы всегда будете ощущать приподнятость духа, что не приведет к добру: вы либо женитесь, либо, что еще хуже, начнете сочинять стихи.
Мне с соседом повезло: его выгрузили из машины вместе с мебелью и, подняв на пятый этаж на руках, словно шкаф, швырнули на узлы.
Утром, протрезвев, он решил, что находится в вытрезвителе, и некоторое время называл меня гражданином начальником. А когда сообразил, где находится, схватился за узлы и первым делом извлек на свет божий бутылку водки.
— Выпустим джинна на свободу? — довольно образно спросил он.
Узнав, что я совсем не пью, он очень удивился и долго разглядывал меня, как реликтовое существо.
— Чем же мы будем заниматься по вечерам? — растерянно спросил он.
— Когда в шахматишки перекинемся, а когда и о последних научных достижениях поболтаем, — ответил я.
Насчет достижений я попал в точку. Новости науки моего соседа, которого звали Потапыч, крайне занимали. Правда, как выяснилось впоследствии, на определенной стадии опьянения.
В зависимости от количества выпитых условных рюмок — условных, потому что Потапыч пил только из стаканов, — интересы его менялись. Одна треть бутылки — это беседы о науке. Две трети — бренчание на гитаре, бутылка — педагогическая деятельность, направленная на мое перевоспитание, бутылка и одна треть — лирические воспоминания, бутылка и две трети — полив цветов.
Благодаря Потапычу кругозор мой заметно расширился. Где-то в полночь я получал любопытную информацию о явлениях, происходящих в созвездии Тельца после вспышки там сверхновой звезды, в час ночи прослушивал полную трагизма песню об одном воре-карманнике, который мечтает о встрече с возлюбленной, но встретиться им не суждено — когда на воле он, она в тюрьме, освобождается она — он снова садится. Около двух часов Потапыч вешал гитару на гвоздик и вел разговоры о коллективизме («не пить — это вызов обществу»). Мне было очень стыдно, всей душой хотелось восстановить утраченную связь с обществом, но, увы, индивидуалистические наклонности все-таки брали верх.
Убедившись, что я не поддаюсь перевоспитанию, Потапыч ударялся в лирику и с нежностью вспоминал своих бывших собутыльников, которых он потерял после переезда. А глотнув следующую порцию, впадал в сентиментальность и с умилением на лице поливал мои цветы (за неимением своих).
Как видите, до звона в ушах мне было далеко, пересыпание также не грозило.
Потом я получил однокомнатную квартиру. Веселый человек Антон, или Антик, как его звали многочисленные друзья, жил подо мной. Меня его друзья привыкли видеть в трусах, так как, путая этажи, частенько звонили в мою квартиру. А визиты Антику они предпочитали наносить ночью.
Через некоторое время я догадался повесить на свою дверь объявление: «Антик живет этажом ниже». Но и объявление не всегда срабатывало. Приятели Антика все равно вытаскивали меня из постели. Они понимали, как скучно мне одному, жалели меня и потому из врожденной деликатности делали вид, что не замечают записки.
В то время я писал диссертацию и был крайне признателен этим славным ребятам за бессонницу, которой они меня одарили. В результате, работая и по ночам, я защитился вдвое быстрее. На защите чуть ли не каждую фразу я завершал странным словосочетанием «где-где». Профессору сначала показалось, будто я от волнения потерял оппонента и спрашиваю, где он, но затем сообразил, что это я от переутомления заговариваюсь.
А гдегдекание мое объяснялось просто. Антик, как и Потапыч, любил музыку. Но услаждал он свой слух не щипковым инструментом, а проигрывателем. Любимая его пластинка с песней про Вологду и крутилась целые сутки. Помните? В этой песне певца как бы заедает на Вологде: то у него получается Вологда-гда, то Вологде-где. Ну, и я так полюбил эту песню, что, пока не переехал на новое место, при любом удобном случае гдакал и гдекал.
А переехал я в дом-новостройку, поселившись в нем одним из первых. Поселился и по ночам слушаю, где-где раздадутся дорогие сердцу звуки. Раздались сверху.
Зовут его дядя Костя. Он играет на гармошке и пляшет. Все пьющие люди музыкально одарены. Иногда дядя Костя приходит ко мне и просит рубль. Это несколько скрашивает мое существование. Я даю ему рубль насовсем и прошу разнообразить репертуар. По моим заявкам дядя Костя разучил несколько новых плясовых мелодий. Думаю, и докторскую напишу в рекордно короткий срок.
АНОНИМКА
Пока мне не стукнуло сорок, никто не удосужился написать на меня анонимку. Отчасти это было обидно: на других пишут, а я чем хуже? Ведь что-то анонимщиков привлекает в людях, хватает за живое, а я, очевидно, всю жизнь был для них пустым местом.
