Последовавшие за Иисусом живут ради Него, отрекшись от личных притязаний. Он нарекает их, кротких, блаженными. Захоти они, после того, как отказались от всего ради Него, встать на такую позицию, то они перестали бы следовать Ему. Итак, здесь нет более ничего, кроме дальнейшего наречения блаженства.
Ветхозаветный закон берет право возмездия под божественную защиту. Никакой злодей не должен остаться без возмездия. Ведь речь идет об установлении правильного единения, о преодолении и изобличении зла, о его устранении из единства Божьего народа. Этому служит право, сохраняющееся в силе через возмездие.
Иисус принимает эту волю Божью и подтверждает силу возмездия — изобличить и одолеть зло и хранить сообщество учеников как истинный Израиль. Через правое возмездие должно быть устранено попрание права, а ученик должен блюсти себя в следовании Христу. Такое правое возмездие заключается, по слову Иисуса, единственно в том, что не следует противиться злому.
Этим словом Иисус изымает свою общину из политико-правовых порядков, из национального обличья народа Израилева и превращает ее в то, что она есть в действительности, а именно: в общину верующих, не связанную ничем национально-политическим. Если по воле Божьей возмездие среди богоизбранного народа Израиля имело одновременно и политический характер (ответ ударом на удар), то для общины учеников, которая уже не может иметь притязания ни на что национально-правовое, оно состоит в претерпевании ударов, чтобы к злому не прибавлялось злое. Вот так была основана и сохранена община.
Здесь становится ясно, что воспоследовавший, если ему причинена несправедливость, более не апеллирует к своему праву как к собственности, которую надо защищать при всех обстоятельствах; но что, будучи полностью освобожден от всякой собственности, он связан единственно с Иисусом Христом, и именно в этом он выказывает эту связь только с Иисусом, связь, которая творит единственно приемлемую основу единения и предает грешников в руки Иисуса.
Одоление другого происходит теперь тем, что его злоба должна выдохнуться, она не находит того, что ищет, а именно: сопротивления и, значит, нового зла, от которого она может распалиться еще больше. Тем самым зло, не находя объекта, не встречая сопротивления, обессиливается — ведь оно послушно переносится и претерпевается. Здесь зло наталкивается на противника, которого ему не превзойти. Конечно, это наличествует только там, где нет и последних остатков сопротивления, где налицо отказ возмещать зло злом. Здесь зло не может добиться своей цели — сотворения зла — и остается в одиночестве.
Страдание минует тем, что претерпевается. Зло находит свой конец в том, что мы терпеливо сносим его. Бесчестие и позор открывается как грех не в том, что последовавший обходит их, но в том, что он переносит их, не противясь. Причинение насилия осуждается тем, что не наталкивается на насилие. Несправедливое притязание на мою рубашку будет посрамлено тем, что я добавлю к ней и верхнюю одежду; использование в корыстных целях моих услуг станет явным как таковое в том, что я не устанавливаю ему предела. Готовность оставить все, о чем ни попросят, — это готовность довольствоваться единственно Иисусом Христом, чтобы следовать единственно Ему. В добровольном отказе от сопротивления подтверждается и проявляется безусловная связь воспоследовавшего с Иисусом, свобода, освобождение от собственного «я». И именно исключительностью этой связи только и можно победить зло.
При этом речь идет не столько о зле, сколько о самом носителе зла. Иисус называет злого — злым. Для меня суть состоит не в извинении и оправдании чинящего насилие, притесняющего меня. Не то чтобы я так уж желал в моем страждущем терпении выражать сочувствие к притязанию злодея. С такими сентиментальными соображениями Иисус не совершил бы ничего. Позорящий удар, причинение насилия, корыстное деяние остаются — злом. Ученик должен знать это, и он должен засвидетельствовать это, как это засвидетельствовал Иисус, — именно потому, что иначе зло не может быть поражено и побеждено. Однако как раз потому, что это зло, относящееся к ученику, не имеет оправдания, ученик и должен не противиться, но, страдая, привести зло к его прекращению и так победить злодея. Послушная жизнь сильнее зла, она — смерть для зла.
Итак, нет такого мыслимого дела, в котором зло было бы столь велико, чтобы потребовалось изменить позицию христианина. Чем страшнее зло, тем большую готовность к страданию должен проявить ученик. Носитель зла должен попасть в руки Иисуса. Не я, но Иисус будет иметь с ним дело.
Реформаторское толкование проводит в этом месте решительно новую мысль, а именно: что надо проводить различие между обидой, нанесенной мне лично, и обидой, нанесенной мне в моем служении, т. е. в моей на меня перед Богом возложенной ответственности. Если я в первом случае буду действовать, как повелевает Иисус, то во втором случае я этим не связан, будучи обязанным во имя истинной любви действовать наоборот — употребить силу против силы, чтобы противостоять вторжению зла. Отсюда оправдывается точка зрения Реформации на войну, на использование любого оправданного средства для защиты от зла. Иисусу же чуждо это различение между мной как частным лицом и — носителем служения, если оно — мерило моих поступков. Он не говорит нам об этом ни слова. Он обращается к воспоследовавшим как к таковым, оставившим все, чтобы следовать Ему. «Личное» и «служебное» должно целиком и полностью покориться заповеди Иисуса. Слово Иисуса не подразделяет их притязаний. Он потребовал неделимого послушания. Названное различение в самом деле оставляет нас в неразрешимом затруднении. Где я частное лицо в текущей жизни, а где занимаюсь только служением? Разве я, чем бы ни занимался, не являюсь одновременно отцом моих детей, пастором моей общины, политическим деятелем моего народа? Разве я не обязан на этом основании отражать каждое посягательство, исходя как раз из ответственности перед моим служением? Не есть ли я в каждый момент моего служения опять-таки я сам, предстоящий только перед Иисусом? И стоит ли при таком различении забывать, что последовавший всегда один, всегда он сам, одинокий человек, который в конце концов может действовать лишь от себя и решать за себя? и что прямо в этом поступке лежит серьезнейшая ответственность за все, повеленное мне?
Но как же тогда высказыванию Иисуса оправдаться перед опытом, согласно которому зло, воспламеняясь как раз бессилием, раздувается непрепятствованием беззащитных? Слова Иисуса — не просто идеология, не связанная с реальностью, скажем мы, считаясь с греховностью мира. Эти слова, быть может, могли бы иметь право на существование внутри общины. По отношению же к миру они кажутся прекраснодушным взглядом на грех. Поскольку мы живем в мире и мир зол, то эти слова не могут иметь силы.
Но Иисус говорит: Поскольку вы живете в мире и поскольку мир зол, эти слова имеют силу: вы не должны противиться злу. Вряд ли Иисусу можно сделать из этого укор — разве Ему ведь неведома власть зла, Ему, Который с первого дня Своей жизни встал на борьбу с дьяволом? Иисус называет зло злом, и именно поэтому так говорит с теми, кто последовал Ему. Как это возможно?
То, что Иисус говорит последовавшим, было бы в самом деле чистым прекраснодушием, если бы мы это воспринимали как отвлеченную этическую программу, если бы высказывание: зло надо побеждать единственно добром — понималось бы только как отвлеченная мирская и жизненная мудрость. То были бы в самом деле безответственные фантазии о законах, которым мир никогда не повинуется. Беззащитность как принцип мирской жизни — это нечестивое разрушение порядка в мире, полученном через Божью благодать. Однако здесь ведь говорит не доктринер — здесь об одолении зла говорит Тот, Кто был одолен злом на Кресте и Кто из этой поверженности вышел, победив зло. И, кроме Его собственного Креста, ничего другого нельзя дать в оправдание этой заповеди Иисуса. И если кто в этом Кресте Иисуса находит веру в победу над злом, только тот и может повиноваться Его заповеди и только в таком послушании обретет свое обетование. Какое обетование? Обетование приобщения к Его Кресту и обетование Его победы.
