ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
поясняющая, почему Матвей Канюка включился в борьбу за трезвость
Нет ничего удивительного в том, что даже такой скромный и малозначительный человек, как Фаддей Скурихин, испытал чувство удовольствия от факта публичного признания его успеха. Признания и самовыражения искали и другие члены ЖСК «Лето». Лекция Теоретика подхлестнула их и заставила лихорадочно думать, в какой сфере бизнеса следует применить им свои силы. Поразительно было другое: эти же мысли, не лишенные оттенка честолюбия, одолевали последнее время и Матвея Лазаревича Канюку.
Казалось бы, ему дано было все: он вел прекрасно налаженное мясное дело, заправлял солидным финансовым хозяйством кооператива. Что еще человеку надо? Но если бы можно было копнуть в душе Канюки поглубже, то сразу бы обнаружились два терзавшие его чувства. Одно давнее, застаревшее: чувство неудовлетворенности от того, что ему до сих пор не удалось в полной мере возместить финансовые утраты, понесенные при несправедливой, как он считал, ликвидации хозяйства отца. А другое родилось недавно, но не утихало, а все росло. Это было ощущение незримой, но цепкой зависимости от Диогенова. Мечтой Канюки было убить сразу двух зайцев — открыть неиссякаемую золотую жилу и открыть совершенно самостоятельно, чтобы утереть нос этому книжнику-буквоеду, навсегда отучить его от снисходительного тона в разговоре с ним, Канюкой. Хотя мясник и сдерживался, по поучения Теоретика теперь его просто бесили. Подавить возомнившего о себе интеллигентика финансовой мощью, поставить на колени — вот что задумал Канюка.
И открытие пришло к нему случайно, как это нередко бывает у людей, обремененных великими задумками.
Мы уже имели повод упомянуть об одной слабости Матвея Лазаревича: он стал выпивать. Строго воспитанный старым Лазарем, Матвей до двадцати лет не знал вкуса спиртного. Потом уже, когда сын стал самостоятельно выполнять ответственные задания отца, тот разрешил ему при благоприятном завершении сделки пригубить стопку, что сын всегда делал с величайшим отвращением.
И вот наступила война, а с ней и неизбежные фронтовые сто граммов. И хотя в тылу они были не положены, галаховский госпиталь, числящийся за каким-то фронтом, по неизвестным причинам состоял на этом водочном снабжении, у истоков которого стоял Матвей Лазаревич как госпитальный завхоз. Говорят, что капля камень долбит. Ежедневное одноразовое употребление законной порции потянуло Канюку, располагавшему в этом отношении практически неограниченными возможностями, на вторую и третью порции, правда, уже не имевшими под собой строго законного основания. Короче, к концу тяжелых военных лет Канюка приобрел устойчивую потребность в алкоголе.
Но автор еще не раз просит читателя обратить внимание на примененный им термин выпивать. Очень плохо, если человек пьет. Еще хуже, когда он пьянствует. Но если этот человек просто выпивает, то обычно считают, что еще ничего трагического не случилось. У Матвея Лазаревича Канюки было как раз это вполне благополучное состояние.
Когда он возвращался домой после десятичасового бдения в своем насквозь продуваемом мясном киоске, Агния Леонидовна вместе со щами и хорошо прожаренным мясом всегда ставила на стол граненый графин водки, настоянный либо на лимонных корочках, аккуратно очищенных дольках мандарина или на чесноке. Матвей Лазаревич обычно выпивал две полные «домашние» стопки настойки и, порядочно захмелев, ложился спать. Так продолжалось изо дня в день. Потом Агния Леонидовна стала замечать, что муж хмелеет уже от первой стопки, и испугалась. Что делать?
Отказать единственному и притом усердному кормильцу семьи в удовольствии согреться этими двумя стопками она не могла. Больше всего Агния Леонидовна боялась, что, обиженный дома, Матвей Лазаревич начнет шастать по пивнушкам, и тогда — пиши пропало! Серьезно поразмыслив над возникшей острой проблемой, Агния Леонидовна пустилась на чисто женскую хитрость: она стала добавлять в графин лимонный или мандариновый сок в надежде, что муж ничего не заметит. Но она заблуждалась: Матвей разгадал ее уловки и устроил скандал, пригрозив жене, что в следующий раз устроит ей выволочку. Он даже как-то в мимолетном разговоре рассказал об этом Диогенову.
— Напрасно вы рассердились на свою супругу, — заметил Теоретик. — В сущности, ее побуждения были глубоко гуманными — она хотела защитить ваш организм от слишком высокой концентрации сивушных масел. И потом, если расценивать ее поступок с исторических позиций, то Агния Леонидовна просто оказалась на высоте. Знаете ли вы, что в древней Греции подвергали строжайшему наказанию лиц, употреблявших неразбавленное вино?
Матвей Лазаревич этого, конечно, не знал. Но сообщение Кая Юльевича поразило его. Тут со всех сторон он только и слышал, что того или ту посадили за добавление в стопки и стаканы посетителей воды. А у них, этих древних греков, все было наоборот…
— А зачем они так делали? — спросил Канюка.
— Чтобы люди не спивались, — ответил Теоретик. — Одна из оригинальных и, пожалуй, наиболее эффективных мер борьбы за трезвость в обществе.
Тут Кай Юльевич Диогенов невольно затронул одну из острых проблем, волновавших многие умы. О ней говорили хозяйственники и экономисты, наглядно убеждавшиеся в том, как злокозненные загулы расшатывают трудовую дисциплину и пробивают зияющие бреши в производстве. Били тревогу медики, с цифрами и фактами в руках доказывая, что алкоголь подрывает здоровье нынешних и будущих поколений. И наконец криминалисты на тысячах примеров показывали, что алкоголизм и преступность связаны одной пуповиной. Борьба с пьянством вырастала в большую по масштабам и продолжительности шумную кампанию.
Вполне понятно, что в ходе дискуссии на страницах специальной и общей прессы высказывались и крайние взгляды. Предлагалось запретить водку и ввести сухой закон, на что эрудированные оппоненты выкладывали совершенно небитые козыри в виде освященных временем традиций отечественного самогоноварения. Высказывалось предложение ссылать много выпивающих и мало закусывающих граждан на какой-нибудь необитаемый остров. Но когда спросили об имеющихся возможностях географов, то они смогли назвать лишь расположенный в Аральском море остров Барса-кельмес, присовокупив при этом, что находящиеся здесь дикие куланы от общения со вновь присланным контингентом могут одичать еще больше. Под давлением активистов из ассоциации покровительства животным этот в общем-то перспективный проект также был забракован.
Так вот, ни шатко ни валко, то есть без блистательных успехов, но и без особенно чувствительных провалов, развертывалась кампания по борьбе с пьянством, когда в нее несколько неожиданно включился Матвей Канюка.
Навидавшись на своем веку всякого, мясник давно и безоговорочно осудил жуликоватых людей, которые химичат по мелочам. Он твердо знал, что эти людишки, колдующие трясущимися от страха руками над стопками, стаканами и кружками захмелевших клиентов, по сути дела обречены. И с тайной усмешкой наблюдал, как быстро, не успев развернуться, менялись продавцы и продавщицы разного рода питейных заведений. Матвей Лазаревич решил, что незавидная участь мелких дельцов не для него. Он желал для себя большего. И, однажды отважившись на такое большое дело, Канюка задумал поставить его на широкие и даже, можно сказать, индустриальные рельсы.
Здесь следует упомянуть о трудностях, с которыми он столкнулся.
Сравнительно легко было заниматься фальсификацией спиртных напитков в то время, когда на винокуренных заводах закрывали бутылки обыкновенными пробками. С помощью купленного в любой аптеке медицинского шприца можно было извлечь из бутылки определенное количество водки, коньяку и добавить туда воды или чая крепкой заварки. И хотя, например, водочные бутылки заливались белым сургучом, отчего такая водка получила ласковое название белой головки, справиться с сургучом, как очень податливым материалом, не представляло больших трудностей.
