Литмир - Электронная Библиотека

То ли под влиянием визита Похвистенко, то ли из-за оскудения кошельков, но посетители стали расходиться. Постепенно «Рюмочная» опустела. Надя вышла из-за стойки и принялась за уборку. Но тут открылась дверь, и вошел Матвей Канюка.

Если бы в этот момент посредине Стопкин-стрит разверзлась бездна или на буфетную стойку «Рюмочной» опустилась прилетевшая из космоса летающая тарелка, то такому происшествию Надя поразилась бы меньше, чем появлению главы ЖСК «Лето». Слухом земля полнится. Коренная жительница Галаховки, Надя, конечно, была наслышана о Матвее Лазаревиче Канюке как о человеке, обладающем необыкновенной властью и совершенно недоступном. И вот вам сюрприз: заправила кооператива «Лето» — собственной персоной! Чему же приписать этот визит? Не зашел же он сюда, чтобы пропустить рюмочку? Клиента такого ранга буфетчица Надя никогда и в глаза не видывала!

А Матвей Канюка совсем не спешил с сообщением о цели своего визита. Он по-хозяйски обошел «Рюмочную», брезгливо потрогал засаленные столы, расшатанные вдрызг стулья, придирчиво оглядел застекленную витрину прилавка и сказал:

— Бедновато и грязно живешь, хозяйка!

Надя виновато улыбнулась:

— Правильно говорите, Матвей Лазаревич, грязно у нас. Но с такими клиентами чистоты и не добьешься. А что касается бедности, то сами знаете…

Не дослушав, Канюка быстро спросил:

— Сколько продаешь водки?

— Бутылок шестьдесят. А в иные дни, если получка, и восемьдесят.

«Четыре ящика, — быстро прикинул в уме Канюка. — Игра стоит свеч», — решил он.

— А какие доходы?

— Известно, какие: оклад восемьдесят три рубля в месяц…

— А если считать с приварком?

Буфетчица изобразила на лице недоуменную мину:

— Не пойму вас, Матвей Лазаревич, о каком-таком приварке вы толкуете?

— Так уж и не поймешь? — рассмеялся мясник и, перегнувшись, глянул за прилавок, где стоял предательский чайник.

Надя сникла и в растерянности стала теребить не первой свежести передник.

— Виновата, Матвей Лазаревич, — упавшим голосом прошептала она.

Канюка еще раз обошел «Рюмочную» и, видимо на что-то решившись, сказал:

— Ты это баловство брось, Надежда. Не ровен час застукают тебя и дадут срок. А женщина ты еще молодая, тебе жить да жить…

Из глаз перепуганной буфетчицы брызнули слезы.

— И не распускай нюни! — сурово продолжал Матвей Лазаревич. — Будешь получать сто рублей чистыми. И торговать первосортным товаром, к которому сам черт не придерется. Согласна?

— А хуже не будет? — робко спросила Надя.

— Не бойся, — наставительно промолвил Канюка, — бог не выдаст, свинья не съест. Я тебе еще мясца буду подбрасывать, чтобы клиентуру привлечь. А то моришь голодом молодцов своих, вот они и спиваются здесь без закуски. А дурная слава тебе ни к чему…

На том и договорились. Расстались они довольные друг другом. Надя была счастлива, что наконец избавлена от ежечасных страхов. А Канюка испытал чувство удовлетворения от того, что сделал доброе дело хоть и не члену кооператива, а все-таки своему, галаховскому человеку…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

где происходит лишь одно событие: Теоретик дает урок Аграрию

Весьма колоритной фигурой среди членов кооператива «Лето» был Фаддей Скурихин, прозванный Аграрием.

Нельзя сказать, чтобы другие кооператоры были вовсе чужды земледелия. Каждый по мере сил копался на участке и что-то выращивал. Некоторых просто мутило от одного вида грядок, но и они, преодолевая отвращение, высаживали весной на скорую руку лук и редиску, окапывали приствольные круги вокруг яблонь и высевали вдоль дорожек противные, напоминающие дикий бурьян цветы, которые почему-то назывались «Разбитое сердце». Да и не могли поступать иначе, их обязывало положение дачевладельцев. Нельзя было сидеть на земле и игнорировать ее как производительную силу. Только однажды, но очень прочно втолковал им это Кай Юльевич Диогенов.

— Если бы каждый из вас, — говорил Теоретик в узком кругу активистов кооператива, — не погряз по уши в своих личных делах и уделял побольше внимания общекультурным вопросам, он не мог бы не заметить, что мы все чаще прибегаем к синонимам и омонимам. И уж, конечно, тогда вы все были бы в состоянии вдуматься в смысл некоторых из них. Очень часто люди говорят: «Она сшила себе платье из материи защитного цвета», или: «Он купил плащ защитного оттенка», вместо того чтобы сказать: «зеленого цвета» или «зеленоватого оттенка». Но почему, спрашиваю я вас, слово «защитный» предполагает именно зеленый, а не красный, синий и желтый цвета? Да потому, что окружающий нас мир значительную часть года бывает зеленым. И тот, кто хочет остаться незаметным, желает слиться с местностью, иногда искусственно приобретает этот защитный колер. Только поэтому вы никогда не видели синего артиллерийского орудия, красного танка или военной автомашины, разукрашенной голубыми полосами. Они все зеленые.

Участники беседы многозначительно переглянулись: конечно, Диогенов завел этот разговор неспроста!

— Зеленый цвет является защитным и для вас, мирных владельцев дачных строений, решивших вкусить от красот природы, — продолжал меж тем Теоретик. — Но прошу вас, не истолковывайте мои рассуждения слишком упрощенно. Слово «защитный» я применяю не в прямом, а, скорее, в переносном смысле. Представьте себе, что некий товарищ в милицейской форме проходит мимо вашего участка и видит сквозь щель в заборе заросший сад, неухоженные ягодники и огородные гряды, на которых пышно произрастает бурьян. На какие мысли наведет данного товарища подобное зрелище? На мысли о том, что дачевладелец занят какими-то очень посторонними делами, никак не связанными с его предполагаемым профилем труженика земли. И невольно, я подчеркиваю — невольно, товарищ в милицейской форме занесет ваше подозрительно не похожее на другие участки дачевладение в свою записную книжку… Может быть, кто-нибудь не согласен с такой трактовкой?

Собеседники хором поддержали Теоретика:

— Правильно говорите, Кай Юрьевич.

— Следовательно, — завершил свою мысль Теоретик, — перефразируя известное выражение о поэте и гражданине, я скажу так: великим растениеводом или ботаником ты можешь и не быть, но посредственным садоводом и огородником — обязан.

Так родился один из незыблемых принципов дачного кооператива «Лето», за соблюдением которого мясник Матвей следил самым строгим образом.

Короче говоря, из сотни плохих, посредственных и хороших кооперативных садоводов-огородников земледельцем номер один, бесспорно, являлся Фаддей Скурихин. Он был поэтом капустных грядок, творцом высококалорийного компоста, демиургом особо стойкой помидорной рассады, способной выдерживать самые суровые майские заморозки, при которых даже у дворовых псов «уши вянут».

Аграрий был способен рассуждать о преимуществах строчечного посева лука-порея, спорить до хрипоты на волнующие всех розоводов темы о наилучших способах зимнего укрытия цветочных клумб, читать взахлеб скучнейшие «Советы начинающим огородникам». Его дача была доверху завалена наставлениями, справочниками, монографиями и руководствами по садоводству и огородничеству. Он состоял подписчиком бюро вырезок Мосгорсправки, и каждый день почтальон приносил ему пухлые пакеты с заметками о садах и огородах, напечатанных в газетах самых различных климатических зон страны. Он яростно разрывал очередной пакет, жадно впитывал изложенный подслеповатой нонпарелью опыт своих коллег и бессильно опускал руки…

Почему же другие добиваются успехов, а у него, Агрария, ничего не получается?

Да, мы с сожалением и сочувствием должны констатировать, что практические результаты кипучей деятельности Агрария были равны нулю. Хоть он с самого раннего утра до позднего вечера копался, как крот, на своем вспаханном и перепаханном участке, удача ускользала от него, а неудачи и беды буквально преследовали по пятам. Выросшая с кулачок капуста вдруг останавливалась в своем развитии, словно заколдованная злым волшебником. Знаменитая по стойкости помидорная рассада действительно выдерживала самые суровые заморозки, но на этом ее достоинства и кончались. Мелкие, как пуговицы, ядовито-зеленые плоды годились разве что именно на пуговицы — так они были тверды и малосъедобны. На его плантации совершала набеги совка и начисто поедала лук-порей. К Аграрию собирались как будто созванные со всех участков долгоносики-цветоеды и за два-три ясных солнечных дня уничтожали все плодовые завязи на яблонях.

40
{"b":"818952","o":1}