В городской да и в сельской местности подъемный край теперь столь обычен, что на него уже никто не обращает внимания. Но если вы изобразите в альбоме вашего четырехлетнего внука кусочек городской или сельской улицы без этой непременной детали современного пейзажа, внук обязательно спросит:
— А где же подъемный кран?
Да, именно так обстоит дело сегодня. Но в пору, когда ЖСК «Лето» приступил к осуществлению своей строительной программы, все выглядело иначе. Строили тогда мало — в особенности коттеджей, замков, гасиенд и прочих экзотических бунгало. И когда ходоки «Лета» обратились с челобитной относительно проектов, леса, кирпича и цемента, планирующие и проектирующие товарищи встретили их как пришельцев с другой планеты:
— Дачи? Какие еще дачи, что вы выдумываете?
Посланцы сообщили, что они представляют ЖСК, который официально утвержден и даже получил кредиты.
— Кредиты? Вот и прекрасно! Вот и идите туда, где нам разрешали и финансировали. А нам не мешайте работать. Дачи! Придумают же люди!
Лицам, занятым подсчетами, сколько потребуется для общежитий Магнитки березовых веников, жестяных бачков и чайников, в самом слове «дача» слышалось что-то чуждое, буржуазное. И уж во всяком случае нечто весьма далекое от социализма с его коллективным трудом, коллективным бытом…
Столкнувшись с непробиваемой стеной, Матвей Канюка начал искать обходных путей. Из рассказов отца, да и по своему собственному опыту он знал, что нет на свете таких препятствий, которые нельзя было бы обойти. И эти обходные пути вскоре открылись. Сработала старая, как мир, формула: спрос рождает предложение.
Однажды, когда Матвей, закрыв лавку, направился домой, его остановил незнакомый человек.
— Разрешите поинтересоваться, — сказал он, — я слышал, что вы собираетесь строиться?
— Ну, допустим, собираюсь, а вам-то какая забота?
— Да никакой. Но говорят, будто вы целый кооператив сколотили.
— Ну, сколотили. Опять же не вашего ума дело.
— Напрасно нукаете, гражданин-товарищ. Если вы не кустарь-одиночка, а представляете коллектив, я с превеликим удовольствием могу предоставить все, что пожелаете: кругляк, пиловочник, столярку. Ну и, само собой, кирпичики, бут, цемент. Со стеклом у меня худовато, но, думаю, выкрутимся и со стеклом.
— А вы, случайно, не волшебник? — спросил Канюка.
— Угадали, гражданин-товарищ. Всю жизнь в этой беспокойной должности состою.
Незнакомец ничуть не преувеличивал. Должность, в которой он состоял, требовала подлинного волшебства, и она — видит бог! — была очень, очень беспокойной! Дело в том, что этот внешне ничем не примечательный человек (его отличала только одна особенность — большие водянистые, как у судака, глаза навыкате, за что он впоследствии заслужил у галаховцев кличку «Лупоглазый») являлся снабженцем. Но снабженцем особого рода. Состоя в штате одного хиленького учреждения, он ворочал делами, какие и не снились никому из его сослуживцев. У него была двойная немецкая фамилия Штутгофф-Айсберг. Но справедливости ради следовало бы первую часть фамилии отбросить, чтобы она точно соответствовала характеру и размаху деятельности ее хозяина. Известно, что надводная часть скитальца полярных морей — айсберга — всегда бывает значительно меньше его подводной ледяной массы. Штутгофф, каким его знали и видели коллеги, представлялся мелким служащим. Штутгофф, которого они не знали и которого видеть им не полагалось, был глыбой.
Так они встретились: человек, жаждавший услуг могущественного добытчика, и сам добытчик, готовый включиться в предприятие, сулящее солидный куш, но вполне легальное. Точнее говоря, не влекущее за собой отсидку, конфискацию имущества и последующее поражение в гражданских правах. Все эти вещи Лупоглазый однажды уже испытал и запомнил не как самое приятное, что может подарить человеку жизнь. И если он, как, вероятно, уже догадался читатель, решил по рекомендации вездесущего Диогенова встретиться с председателем кооператив «Лето», то причиной был расчет: а) на солидное вознаграждение за труды и б) на то, что эти труды ввиду их кажущейся законности ни в коем случае не придут в столкновение с Уголовным кодексом.
Вскоре Лупоглазый, снабженный удостоверениями, доверенностями и аккредитивами, отбыл в северном направлении. Говорили, что куда-то на Вятку, где леса растут, как грибы, а боровики, подосиновики и грузди можно косить косой. Но кооператоров волновало, естественно, не это грибное изобилие, а нечто другое. Они теперь с надеждой взирали на высокую железнодорожную насыпь, жадными взглядами встречая и провожая каждый товарный состав. Не замедлит ли он свой стремительный бег? Не зажжется ли красный свет семафора? Но товарняки мчались мимо, а запасные пути, куда обычно загоняли вагоны и платформы с галаховскими грузами, по-прежнему пустовали.
Лупоглазый не давал о себе знать. То ли заблудился в далеких дремучих лесах, то ли медведь его задавил или задрали свирепые лесные волки. И все же, как ни страшны были эти предположения, кооператоры подозревали худшее. Им мерещилось, что Лупоглазый изменил кооперативному делу и, воспользовавшись их доверчивостью, укатил с кооперативными деньгами так далеко, куда никакой рукой не дотянешься. Встревоженный этими разговорами, Матвей Канюка под покровом темной ночи явился к Диогенову.
— Как думаете, Кай Юрьевич, не обвел нас этот мазурик вокруг пальца? — без обиняков спросил он.
— Если обвел, думать об этом уже поздно. И не в моих правилах думать задним числом. Ведь вы, кажется, спрашивали у меня, можно ли доверять Штутгоффу или нет?
— Спрашивал.
— И что я вам ответил?
— Вы сказали, что подумаете. А на другой день дали согласие.
— Вот видите! Значит, все в порядке. И никаких причин для волнения нет.
Матвей ушел с конспиративной встречи вполне успокоенный. А тут подоспело срочное дело, заставившее кооператоров выбросить из головы недобрые мысли о плутовских проделках Лупоглазого. Нужно было разделить отведенную кооперативу землю, нарезать участки, то есть размежеваться. Прибыли представитель областного отдела землеустройства, агроном, депутат поселкового Совета — и дело началось. Потешное, прямо скажем, дело.
Казалось бы, чего проще? Отмерь положенное число метров по передней линии массива, отсчитай какое-то их количество в глубину, забей колышки — и дело с концом. Но так на проблему размежевания могут смотреть лишь верхогляды. А вот если опуститься на грешную землю…
При ближайшем рассмотрении земля оказывается крайне неоднородной. Здесь, скажем, под влиянием многих природных факторов образовался довольно глубокий слой перегноя, дальше идут супесь, суглинок и даже вполне откровенная глина или просто песок. Почвоведы скажут, что такого не бывает. Они будут правы, поскольку мыслят большими категориями, включая в почвенные карты сразу несколько административных областей и сводя их к одному общему знаменателю. Но когда начинаешь разбираться с конкретными полосками — делянками, тебе может открыться нечто, способное поразить воображение самого Докучаева.
А потом — рельеф… Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, какое значение имеет он в жизни человека? Ведь это только в роман можно втиснуть такое бездумное описание: «Перед взором героя расстилалась холмистая, изрезанная впадинами местность. Милая, близкая сердцу родная природа! Она радовала глаз». Скажите, пожалуйста, чей глаз может радовать такая местность? Обдуваемые всеми ветрами холмы, где культурные растения будут испытывать вечный недостаток влаги. Или впадины, куда стекают дождевые потоки и где впору выращивать лягушек, а не разводить огороды и тем более плодоносящие сады.
Так шли они от участка к участку, споря до хрипоты из-за каждого пригорка и любой канавки. Особенные же раздоры вызвали дикорастущие, то есть деревья и кустарники. В свое время природа не учла, что этот кусок подмосковной земли станет предметом дележа, и разбросала свои дары кое-как, без всякой видимой системы. В одном месте она сгрудила стройные сосны и ели, в другом — белые березки, в третьем — малоценную осину и ольху. Памятуя, что леса служат не только украшением планеты, но и представляют собой ценный поделочный материал, кооператоры отстаивали любое отдельно взятое дерево. Вот тут, на самой разграничительной линии вымахал высоченный дуб. Но кому он будет принадлежать — соседу справа или соседу слева? Вопрос посложнее, чем не разрешенная до сих пор проблема Атлантиды. Существовала ома или нет — в конце концов, не столь уж важно, поскольку на нее никто не претендует. А вот как быть с дубом? На чей баланс его зачислить?