В петлицу бережной рукой

Вдеваешь, с медленной улыбкой...

Ласковая бережность, сказывающаяся в движении руки и в улыбке,оправдание третье. Однако здесь же сформулировано и преступление: "Цветок, погубленный тобой". Следующие строфы повествуют о гибели цветка: пыль и зной (повторенные в обеих строфах, 4-й и 5-й) его убили. В строфе 6-й, последней, решение нравственной проблемы, но решение странное, неожиданное: человек, "убийца", ни в чем не повинен, ибо "он" - цветок - "был создан для того, / Чтобы побыть одно мгновенье / В соседстве сердца твоего". Это - четвертое оправдание: твоя прихоть бесконечно важнее его жизни. Но ведь первоначально отношения казались равноправными? Как же так? "Напрасно сожаленье" или все же не напрасно?

Конечно, о человеке и цветке рассказана история символическая; речь идет о судьбе женщины, которую "ты" погубил своей любовью. Можно ли морально оправдать губителя? Для того, чтобы поставить эту нравственную задачу, использована метафора-притча: человек и цветок. Поэт непоследователен; его рассказ не ведет к заключительному выводу. Рассказ слишком подробен, когда речь идет о жертве, и поверхностен, когда о губителе. Художественная сила стихотворения еще и в том, что цветок написан без скидок на его метафоричность; он материален. Достаточно перечислить эпитеты: "в роще темной", "в траве весенней, молодой", "цветок простой и скромный", "в траве росистой", "свой запах чистый", "свой первый запах", "стебель зыбкой", "в тени спокойной", "утренним дождем".

Почти все эти эпитеты двусмысленны - они могут относиться и к прелестной девушке, "спаленной" любовью, и к ландышу, сорванному прохожим. Стихотворение, несмотря на его примиряющий конец,- неразрешенная и, видимо, неразрешимая трагедия. Это понял Достоевский, поставив несколько измененные последние три стиха эпиграфом к "Белым ночам" (1848):

...Иль был он создан для того,

Чтобы побыть хотя мгновенье

В соседстве сердца твоего?..

Иван Тургенев

Герой "сентиментального романа" Достоевского, "мечтатель" (вспомним подзаголовок: "Из воспоминаний мечтателя"), полюбил Настеньку - девушку, случайно встреченную им белой ночью на петербургской набережной. Настенька исполняется доверия и нежности к собеседнику, рассказавшему ей свою жизнь, открывшему ей душу, и поверяет Мечтателю собственную историю: она любит другого, но тот, как ей кажется, бросил и забыл ее. И внезапно, в тот миг, когда возможен союз молодых людей, появляется этот третий. И Настенька, сердечно поцеловав Мечтателя, исчезает со счастливым соперником. Повесть кончается такой тирадой:

"Но чтоб я помнил обиду мою, Настенька! Чтоб я нагнал темное облако на твое ясное, безмятежное счастие, чтоб я, горько упрекнув, нагнал тоску на твое сердце, уязвил его тайным угрызением и заставил его тоскливо биться в минуту блаженства, чтоб я измял хоть один из этих нежных цветков, которые ты вплела в свои черные кудри, когда пошла вместе с ним к алтарю... О, никогда, никогда! Да будет ясно твое небо, да будет светла и безмятежна милая улыбка твоя, да будешь ты благословенна за минуту блаженства и счастия, которое ты дала другому, одинокому, благодарному сердцу!

Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?.."

Если после этого заключения повести перечитать эпиграф, то окажется, что стихи Тургенева и в самом деле продолжают и обобщают его и что местоимение "он" читается здесь как Мечтатель (а не как цветок). Различия, однако, велики. У Достоевского повествование ведется от имени человека, добровольно, даже с радостью избравшего собственную долю и уверенного в том, что "целая минута блаженства" дороже всей жизни. У Тургенева, несмотря на рассказ во втором лице ("ты"), повествование ведется от имени губителя, и вывод делается им же. Это как если бы Настенька произнесла заключительные слова повести Достоевского, например, так: "Целая минута блаженства! Да разве этого ему мало хоть бы на всю его жизнь?" Может быть, в эпиграфе Достоевского есть спор с Тургеневым, стремление опровергнуть безнравственность его стихотворения. Напомним, что за два года до "Белых ночей", в 1846 году, Тургенев (вместе с Белинским и Некрасовым) сочинил злое стихотворение, адресованное Достоевскому и начинавшееся строфой:

Витязь горестной фигуры,

Достоевский, милый пыщ,

На носу литературы

Рдеешь ты, как новый прыщ...

Едва ли Достоевский так скоро и легко обо всем этом забыл. В любви его герой полон самоотвержения, герой Тургенева - эгоистического самолюбования.

Стихотворение Афанасия Фета прямо посвящено ландышу - оно и называется "Первый ландыш" (1854):

О первый ландыш! Из-под снега

Ты просишь солнечных лучей:

Какая девственная нега

В душистой чистоте твоей!

Как первый луч весенний ярок!

Какие в нем нисходят сны!

Как ты пленителен, подарок

Воспламеняющей весны!

Так дева в первый раз вздыхает

О чем - неясно ей самой,

И робкий вздох благоухает

Избытком жизни молодой.

Фетовская лирическая миниатюра - о загадочном пробуждении еще невнятных, неназванных чувств в душе юной девушки. Она посвящена рождению нового, ведь и главное слово в ней - слово "первый", четырехкратно повторенное:

Первый ландыш (заглавие)

О первый ландыш!..

Как первый луч...

Так дева в первый раз...

Дева метафорически приравнена к ландышу. Как всегда у Фета, стихотворение неоднозначно, но скорее всего читать его надо так:

Строфа 1 - от автора

Строфа 2 - от ландыша (или - от девы)

Строфа 3 - от автора

При таком чтении окажется, что местоимение "ты" имеет разные смыслы: в строфе 1 автор обращается к ландышу, который "просит солнечных лучей", в строфе 2 - обращение к первому лучу; "ты" - это луч, и луч - это "подарок воспламеняющей весны".

А цветок и дева соединены словами, относящимися к обоим. О ландыше: "Какая девственная нега / В душистой чистоте твоей!" - так поэт мог сказать о девушке (девственная нега, чистота). О деве: "...вздох благоухает..."; этот глагол относим и к ландышу. Вторая же строфа двусмысленна потому, что слова "весенний", "весна" по традиции обозначают не только время года, но и пору жизни, а "нисходят сны", "воспламеняющая" - это о человеке, и уже только метафорически - о цветке.

У Фета ландыш - образ, позволяющий наиболее верно передать в словах неуловимые и словесно не обозначенные движения внутренней жизни.

Перед нами маленькое стихотворение Ивана Бунина "Ландыш" (1917):

В голых рощах веял холод...

Ты светился меж сухих,

Мертвых листьев... Я был молод,

Я слагал свой первый стих

И навек сроднился с чистой,

Молодой моей душой

Влажно-свежий, водянистый,

Кисловатый запах твой!

Два четверостишия, противопоставленные друг другу. Первое дробится на четыре предложения, не совпадающих к тому же по строкам (кроме 1-го и 4-го); особенно выразительно второе, с переносом,- оно разрушает цельность строчек: "Ты светился меж сухих, / Мертвых листьев..." Второе - единое, цельное предложение, устремленное к подлежащему "запах", которое венчает строфу; ему предшествует и сказуемое, и предложное дополнение, и цепочка определений. Отметим также: каждая часть предложения, составляющего вторую строфу, гармонично укладывается в два стиха.

Итак, оба четверостишия противостоят друг другу как:

раздробленность - и цельность,

отрывистая речь - и плавный напев,

прозаичность - и поэзия.

Ландыш относится к мертвой зиме, как первый созданный поэтом стих к его предшествующей бесплодной жизни. Поэзия необъяснима и невыразима в прозе, как необъясним в обычной речи запах ландыша, о котором Бунин говорит словами странными и удивительными своей феноменальной, хотя и непонятной точностью: "влажно-свежий"? разве можно так сказать о запахе? а что значит "водянистый запах"? Да и как это запах сроднился навек с душой, "...с чистой, молодой моей душой"? Ведь это была душа юноши, он с тех пор изменился, как же так "навек"? Значит, обе строфы противостоят друг другу еще и как