Литмир - Электронная Библиотека

И поскольку пепел Самашек и Грозного стучит в моё сердце, напишу я, преследовавшийся за то, что всегда публично называл кровную столицу ингушей — Базоркино, а не насажденным взамен этого осетинским именованием Чермен, напишу я вот что:

Мне-то оно известно во всех ипостасях, но в потаенных сводках отдельных ведомств оно также отражено. От покалеченности судеб, разочарований в жизни — много ли в веках на Руси существовало бродяжничества, нынешним языком говоря — бомжевания? Много, ой, много. И малюсенькая Чечено-Ингушетия, не в пример больше любой республики СССР — давала приют тысячам тысяч РУССКИХ мужчин и женщин с исковерканной судьбой. Отверженным любого возраста. Почему они стекались сюда? Да, тут большую часть года тепло. Хотя отнюдь не это было главным. Здесь (может быть, потому, что сами навидались любого горя?) давали незамысловатый приют и никогда не обижали неприкаянных русских бродяг. В романе "Асан" с его "правдой о Чечне" — ухитрился автор ушмыгнуть от любых примет бытописательства очень ярких в своей этнографии народов. Даже нигде тут нет упоминаний о национальной кухне. Когда, допустим, вайнах вкушает восхитительный чапельгиш или употребляет из плошки жижиг-галнаш.

А при домах моих знакомых Магомеда Идигова, Кюри Батаева, Салмана Тангиева, Султана Татаева и др., др. — всегда могли рассчитывать на дармовую тарелку жижиг-галнаша и рулончик чапельгиша от двух до шести постоянно проживающих при доме русских немощных, сирых и отверженных Которых никто не попрекал куском, вынуждая батрачить и отрабатывать этот кусок.

И глядь (по военному времени) — появилось множество душераздирающих замет и телесюжетов, что вот там чеченцы нашего плененного солдата обратили в рабство средь горных захолустий, и еще в нескольких отшибных местах Чечни произошло подобное.

А мне идут на ум американские президенты. До чего же это беспросветная голытьба! Ибо имеют они всего одну госрезиденцию — бревенчатый Кэмп-Дэвид. И даже, представьте, не в оцилиндрованном бревне, а диковидном. Тогда как в России даже средней руки расхититель не возведет себе хором менее чем в оцилиндрованном шведском бревне!

И как не счесть алмазов в каменных пещерах — так не счесть у нас тайных и явных президентских резиденций, дворцов, и в беспортошной стране воздвигаются всё новые.

А ныне почивший патриарх Алексий № 2, он же немец Ридигер, выдававший себя за эстонца, он же агент КГБ по кличке Дроздов, он же обладатель почетной грамотки от КГБ? О, бездну резиденций как в России, так и за рубежом имел этот пастырь и окормитель. Одна из них — в подмосковном Софрино. Отсюда выезжал окормитель и исповедник окроплять и освящать любые объекты. Как знать, может, окропил бы он и невданный даже по нашим временам замок, воздвигнутый рядом с ним, по соседству. — не возьми замок штурмом спецназ.

Наперечет имевшие место случаи рабства в Чечне? Ну-ну. А здесь, под боком у Москвы, смахивали слезу от увиденного уж никак не сентиментальные бойцы спецназа. Ибо всего-то микрскопическому нашенскому административному прыщу возвели за бессчетные миллионы долларов замок ДЕСЯТКИ МЕСЯЦАМИ СОДЕРЖАЩИХСЯ В РАБСТВЕ ТАДЖИКОВ И УЗБЕКОВ. В НОЖНЫХ И РУЧНЫХ КАНДАЛАХ, С КОЛОДКАМИ НА ШЕЕ. А сколько таких объектов остались неразглашенными и в самой Москве, и в Подмосковьи?

И ныне восплакивают назначенные к тому СМИ о зверствах иудеев в Газе. Но там, в Палестине, счет ведется на каждую загинувшую душу. А нам опять даже с точностью до десяти тысяч неизвестно, сколько мирных жителей истреблено в Чечне: 170 тысяч или все-таки 190?

Давно, на линии Маннергейма, девятилетним, в 1945 году я испытал единственный в своей жизни СМЕРТЕЛЬНЫЙ страх. Да возьмись в тех обстоятельствах хоть Илья Муромец, Гастелло или Талалихин — такой же страх испытали бы и они.

А вот смертельных стыдов за свою последующую жизнь испытал я более тридцати. И когда академик Владимир Петрович Харченко, удачно распилив меня в области грудной клетки почти пополам — выпустил меня из реанимации в палату, возле палаты ко мне обратились два красивых, не отведешь глаз, мальчугана:

— Дядя, а больной Эльмурзаев в какой палате?

— В восьмой, ребятки. Только он сейчас на облучении. Приходите вечерком.

Почему сказал я мальчикам — приходите вечерком? Потому что думал: это — НАШИ, с третьего этажа, из детской онкологии. Ведь недаром у мальчиков какой-то дефект в походке, тяготение при ходьбе держаться за стенки. Но они были не с третьего этажа. Они были племяшами, которых привезли из Грозного проведать родственника. А ходили, держась за стенки, потому, что русский дяденька со штурмовика обронил бомбу на их дом. И Тугану раздробило обе ноги выше ступней, а Вахе левую. Ниже колена.

Таков был мой очередной смертельный стыд. За то, что я тоже русский дяденька.

А за кремлевскими стенами и на Арбатской площади тем временем размышляли в торопливом запале: нет-нет, нельзя никого оставить чистенькими! Надо все рода войск, пусть даже и самых сторонних, замарать о кровопролитие в Чечне!

Так была брошена на Чечню и матушка моя, укрывшая меня, вражонка н народа в 1938 году — морская пехота.

А надо ли объяснять, пусть даже и Маканину, какой любовью у фронтовиков в черной форме, что рядовых, что офицеров действующей армии может пользоваться единственный тут мальчишка? У фронтовиков, чьи живые дети где-то далеко, а многие знают, что их дети погибли. Так что пойдем, Шуруп, поучаствуешь во взрыве дотов на линии Маннергейма.

И что там нынешние экстремалы! Вот пойдем-ка, Шуруп, учалим ялик к учебной немецкой торпеде да ка-ак дунем, что ялик встает чуть ли не на транец. А как сжатый воздух срасходуется в торпеде — финкой хвать по линю: отдыхай на дне, матушка.

Славный лекцион хотя бы о ножах и сталях прочел я, выросший внутри войны, приблудившемуся к теме войны Маканину. О палашах, кортиках, ножах гуркхских, навахах, стилетах, ножах меркаторских, ножах американских рейнджерских для выживания в тяжелых условиях (хотя ножи такого назначения первей всего полагалось бы производить и распространять в СССР и России). И про кубачинской работы кинжалы, оружие скорее бутафорское, нежели функциональное. И про нож, гармоничней, продуманней и многоцелевей которого нет и быть не может — про, естественно, финский нож.

С таким вот ножом на поясе, с мелкашной винтовкой 5,6 мм, но при снайперском прицеле, позволял я себе далеконько и без призора удаляться от расположения бригады, а сухим пайком брал в нагрудный карман энцефалитки пару плиток американского ленд-лизовского пористого шоколада, который Америка предназначала советским подводникам. (Теперь по России наплодилось множество ненавистников Америки. Так вовсе о малой малости хотелось бы мне сказать этим людям, одичавшим и вскипающим от немотивированной злобы: ведомо ли вам, что в войну американские школьники, не ориентированные на это американским комсомолом и пионерией — общенационально отказывались от школьных завтраков и обедов, чтобы Америка могла послать больше провианта воюющему СССР? Среди прочего — было и это.)

Было и такое: во взрослости встречал я замшелых человеческих шерстистых носорогов и птеродактилей, на которых со священным трепетом показывали пальцами:

— Он видел Ленина!

Встречался мне и один из носителей бревна на известном и множественно воспетом субботнике. И если суммировать воспоминания всех соносителей бревна с Ленным на субботнике, то бревно это должно бы иметь длину от Ярославля до Архангельска. Да что там: рассказывали мне вдумчивые люди, что было в стране и потаенное ателье по тиражироваиию пальто Ильича, простреленного на заводе Михельсона Фаиной Каплан. (Чтобы не замусоливать оригинала, таская пальто для экспонирования из музея в музей, а всякому периферийному музею — по собственному простреленному пальто Ильича.)

Ну, пусть кто-то обмирал от счастья, что видел Ленина, — а я по сию пору горжусь тем, что видел Лунина. Личного врага Гитлера, который так торпедировал грозу морей, германский линкор "Тирпиц", что всю-то войну простоял "Тирпиц" на ремонте в доках.

4
{"b":"818782","o":1}