Насколько могу судить при таком неполном знакомстве, со всем найденным материалом, существенные дополнения к тому, что дают находки 1928 г., могут быть внесены только в. одном отношении — по вопросу о существовании на месте Елисаветовского городища в доантичную эпоху поселения, аналогичного «доскифским» поселениям области нижнего Дона. Эти дополнения состоят, как я уже указывала, в установлении факта существования в данном месте поселения, предшествовавшего проникновению сюда греческого импорта, что доказывается обнаружением слоя, лежащего ниже всех слоев с греческими находками; этот ранний слой содержал обломки керамики, сопоставленные А.А. Миллером с материалом кобяковских культур I и II. В этом — главное достижение работ 1927 г.; но и до того находки «доисторической» керамики встречались неоднократно на территории Елисаветовского городища: в проделанном в 1910 г. раскопе были найдены отдельные, но весьма показательные экземпляры (см. рис. 50a, 1–3), а среди обломков, собранных в 1924 г. на поверхности городища, имеется свыше 20, принадлежащих к группам, аналогичным частью кобяковской культуре II, частью — даже и кобяковской культуре I[254]. Общее количество найденных на территории Елисаветовского городища обломков, аналогичных двум указанным группам, достигает в настоящее время 60.

По тому же вопросу о раннем местном поселении небезынтересно вспомнить также раскопки Хицунова в 1871 г. Мимоходом, не придавая, по-видимому, особенного значения сделанному наблюдению, Хицунов отмечает в прорытых канавах и ямах «обломки глиняных грузил для сетей и толстых костяных игол, рыбьи кости и толстые слои рыбьей чешуи, заставляющие предполагать, что и древние обитатели этой местности подобно нынешним казакам преимущественно занимались рыболовством»[255]. Для нас это наблюдение в высшей степени ценно. Ведь, эти остатки рыболовных приспособлений и особенно толстые слои рыбьей чешуи — как раз то, что так хорошо знакомо всем тем, кто присутствовал при открытии донских поселений догреческой эпохи; вместе с тем, такая картина не характерна для слоев Елисаветовского городища IV–III вв. до н. э. Весьма вероятно, что Хицунов в своих канавах наткнулся на неповрежденные слои, принадлежащие догреческой эпохе существования Елисаветовского городища.

Что же касается эпохи более поздней, характеризующейся применением в обиходе Елисаветовского городища греческих привозных изделий, то находки за все более ранние годы не вносят ничего существенно нового в ту картину, которая устанавливается на основании рассмотренного нами материала 1928 г. Все эти находки относятся к периоду с конца V до середины или конца III в. до н. э. и распределяются они по тем же группам, которые были нами установлены. Дополнения, которые может дать этот материал, будут состоять, таким образом, только в выяснении некоторых новых типов или разновидностей типов сосудов; даже и эти дополнения не могут быть значительны, и касаться они будут главным образом чернолаковой керамики, аттической и ионийской.

В непосредственной близости к городищу лежит многократно и основательно исследовавшийся курганный некрополь. Детальная характеристика этого некрополя не входит в мою задачу; остановлюсь лишь на некоторых моментах. Не подлежит сомнению, что все раскопки погребения этого некрополя принадлежат туземному населению. Повторяющийся в громадном большинстве курганов обряд погребения с характерными негреческими чертами[256], оружие скифского типа и другие свойственные скифским погребениям предметы[257], представляющие постоянную составную часть инвентаря погребений Елисаветовского некрополя, — все это создает в общем характерную картину негреческого некрополя[258], действительно, «отнюдь не картину греческого некрополя и даже не картину некрополя смешанного, как мы его наблюли в соседстве Нимфея, Горгиппии и полуэллинских городов устья Днепра и Буга, раскопанных Гошкевичем и Эбертом»[259].

В то же время несомненна тесная связь этого некрополя с городищем[260], и именно с городищем того периода, который характеризуется появлением в нем греческих вещей. За исключением Ушаковского кургана, принадлежащего к концу VI в. до н. э.[261], и некоторых курганов с одной только «доисторической» керамикой, вся масса расследованных курганов падает на краткий период IV–III в. до н. э., и если время до указанного периода представлено всего лишь отдельными находками, то позже III в. нет вообще ни одного кургана. Среди всей массы происходящего из этих курганов материала я не нашла ни одного сосуда, типичного для позднеэллинистической эпохи, вроде «мегарских» чашек, эллинистической керамики с резным и накладным орнаментом по коричневому или красному полю, александрийской керамики и т. д., ни одной амфоры, принадлежность которой даже II в., не говоря уже о I, доказывалась бы или формой сосуда, или клеймами. Везде мы имеем дело с материалом, типичным для классической, самое позднее раннеэллинистической эпохи, т. е. для того периода, которому принадлежит и весь рассмотренный нами материал городища.

Тесная связь некрополя с городищем обнаруживается также и в характере вещей. Не только основные группы, с преобладанием группы ионийской, будут одни и те же здесь и там; еще характернее, что даже типы и разновидности типов, встречаемые в городище, повторяются в некрополе в том же самом виде. Также и немногие имеющиеся экземпляры расписной керамики опять-таки почти идентичны в городище и некрополе. Различие между инвентарем курганных погребений и материалом городища состоит главным образом в отсутствии в большинстве курганов характерной для городища грубой лепной керамики и в очень небольшом количестве простой боспорской посуды. Это приходится приписать тому, что в расследованных курганах погребены по большей части представители более богатого слоя туземного населения, у которых грубая лепная керамика была только кухонной утварью, а не посудой, предназначенной и для приготовления, и для потребления пищи; кухонную же утварь мы вообще обычно не встречаем в погребениях. Что касается боспорской простой посуды, то она вообще была мало распространена в быту негреческой части причерноморского населения. Экономическое и социальное положение погребенных в курганах сказывается также в присутствии золотых предметов, иногда очень дорогих.

Все эти факты, устанавливающие связь некрополя с городищем, в том числе, подчеркиваю, и связь во времени, заслуживают самого внимательного к себе отношения. Сосредоточение здесь богатых скифов, во всяком случае рост их притока, стоит в несомненной связи с существованием здесь торгового пункта.

К вопросу о некрополе и конкретном содержании, которое надо вкладывать в понятие связи между городищем и некрополем, нам еще придется вернуться.

Переходя к формулировке основных обобщений, которые позволяет сделать рассмотренный материал, я считаю нужным еще раз подчеркнуть, что все эти обобщения должны рассматриваться как предварительные: во-первых, потому, что вопрос о Елисаветовском городище, его характере и значении для всей области нижнего Дона может быть решен только при рассмотрении данного городища на фоне всех поселений той же области, между тем работа над нижнедонскими поселениями еще далеко не закончена; во-вторых, потому, что и Елисаветовское городище, и остальные расследовавшиеся поселения той же области расследованы так мало, что приходится учитывать возможность обнаружения в дальнейшем совершенно нового материала и новых явлений, из-за которых, может быть, все мое построение должно будет подвергнуться коренному пересмотру. Итак, перехожу к основным выводам, вытекающим из рассмотрения материала Елисаветовского городища.