Из местного, а не греческого погребения происходит и третий упомянутый нами памятник — сохранившаяся почти полностью, хотя и склеенная, «родосско-милетская» ваза. Курган на «Темир-горе» близ Керчи, в котором была найдена эта ваза, содержал ряд разновременных погребений; в ряде мест кургана оказались «кострища» с остатками тризны.
Интересующее нас погребение описано в отчете недостаточно подробно и ясно[175]. Оно было расположено под грудой камней, с северной Стороны кургана; в нем лежал человеческий костяк, окруженный вещами. Эти вещи — упомянутая нами «родосско-милетская» ваза[176] той же группы и того же периода, что и остальные рассматривавшиеся нами в данном исследовании, и мелкие украшения — бронзовый стерженек в золотой обкладке и ряд костяных изделий (шесть трубочек, восемь пуговок и цилиндриков, резное украшение); из них наиболее интересны обломки резного украшения в «скифском зверином стиле»[177].
Вместе с фрагментами новочеркасским и криворожским, это и все, что дошло до нас из найденных в области северного Причерноморья греческих изделий интересующего нас периода. Численно материал очень невелик; но он дает все же возможность сделать некоторые обобщения.
Из перечисленных находок три происходят из типичных погребений туземного населения северного Причерноморья и одна (черепки от нескольких сосудов) — из поселения, тоже туземного. Думаю, что мы в праве предположить аналогичное происхождение и для фрагмента Новочеркасского музея, только таким образом могущего оказаться в отдаленном Хоперском округе. Итак, мы видим, что в то время, когда из колоний северного Причерноморья существовало одно только поселение на острове Березани, в область северного Причерноморья, при этом в различные районы его, уже проникают привозные греческие вещи. Весь этот греческий импорт, во всяком случае весь, нам известный, совершенно однороден: это дорогие художественные изделия, представляющие, в полном смысле слова, предметы роскоши, а не предметы повседневного обихода. Характерные для местных погребений более позднего времени греческие амфоры с вином и маслом, также привозная посуда более простых, утилитарных типов здесь отсутствуют совершенно.
Характер инвентаря содержащих эти изделия погребений свидетельствует о том, что в них хоронили представителей состоятельного слоя местного общества. В то же время впечатление они производят гораздо более скромное, чем погребения верхушки местного общества в более позднее время. Нет высоких курганов с монументальными сооружениями, нет многочисленных разнородных предметов: вещей немного, курганные насыпи невысоки, могилы невелики. Очевидно, в это время верхушка туземного общества еще не была так богата, как после, при дальнейшем развитии греческой торговли.
Каким образом попадал в среду туземного населения северного Причерноморья этот ранний греческий импорт? Едва ли через колонии. Если для района Болтышки или Немировского городища мы и могли бы допустить импорт греческих изделий при посредстве греческих колоний, а именно при посредстве поселения на Березани, то из колоний области Боспора ни одна не существовала, по-видимому, в то время, которому принадлежат фрагмент Новочеркасского музея или ваза из Темир-горы. Естественнее предположить другое, а именно, что такие изделия завозились в Причерноморье греками еще до того, как покрылась сетью колоний приморская полоса этой области. Это, конечно, еще не была регулярная, организованная торговля, а лишь отдельные наезды, может быть, наезды рекогносцировочного характера — такие же, как путешествия фокейцев, о которых рассказывает Геродот[178]. Такая торговля, при которой находили сбыт греческие художественные изделия и вместе с тем выяснялась, очевидно, и возможность получать необходимые Греции товары северного Причерноморья, как раз и могла подготовить почву для основания новых колоний, при существовании которых эксплуатация данной области могла стать более организованной и регулярной.
Эта ранняя «доколонизационная» торговля доходила, как мы видим, также и до района реки Танаиса, причем привозимые сюда изделия проникали далеко в глубь страны. Было ли сильным ее воздействие на уклад туземного общества в данный период? Едва ли; никаких признаков этого мы, во всяком случае, не улавливаем. Правда, область Дона исследовалась очень мало. Но я думаю, что и при дальнейших расследованиях мы не найдем следов охвата торговлей кого-либо, кроме представителей родовой верхушки: масса населения, наверное, оставалась в стороне[179].
При всем том эта ранняя торговля несомненно начала оказывать известное воздействие на тот процесс, в результате которого образовалось уже сильно усложненное местное общество, представленное погребениями Елисаветовского некрополя. Пока это воздействие сказывалось в накоплении ценных вещей у отдельных представителей родовой верхушки общества, что усиливало имущественное неравенство между ними и остальной массой.
К середине VI в. положение дел в северном Причерноморье меняется. Возникает ряд колоний, из которых некоторые занимают тот район, который, естественно, должен был связаться и с областью реки Танаиса, а к концу V в. мы находим здесь, в дельте, уже и постоянный торговый пункт.
Насколько втянута была эта область в сферу греческой торговли в тот период, который отделяет основание крупных колоний Боспора от основания Танаиса? Дать ответ на этот вопрос мы пока не в состоянии: материал, относящийся к данному периоду, так ничтожен, что твердой почвы для каких бы то ни было обобщений он нам не даст. Все-таки рассмотрим его.
Среди исследованных нами находок Елисаветовского городища нам попалось несколько экземпляров привозной керамики, безусловно принадлежащих времени, более раннему, чем конец V в., принятый нами за самую раннюю дату основания Танаиса. Так, среди обломков остродонных амфор некоторые совершенно идентичны тем, которые мы находим в слоях VI в. (например, обломок № 320; также обломок № 628); сосуду конца VI в. до нашей эры принадлежал также чернофигурный обломок № 448. Мне не представляется возможным из-за этих единичных находок отнести дату основания Танаиса ко времени более раннему: вся масса материала Елисаветовского городища слишком определенно принадлежит более позднему времени, более позднему времени принадлежит и почти весь некрополь; слой, содержавший греческие находки в значительном количестве, везде должен быть отнесен ко времени не раньше конца V в. до н. э. Более вероятно другое. Мы знаем, что и до того, как на месте Елисаветовского городища был основан торговый пункт, здесь существовало. местное поселение типа поселений Кобякова и Гниловского; весьма возможно, что боспорские торговцы приезжали сюда для обмена товарами еще до того, как здесь был основан постоянный торговый пункт. Интенсивной и регулярной торговля, очевидно, еще не была; но в небольшом количестве греческие товары уже начали сюда ввозиться.
Особенно заслуживающим внимания представляется мне следующий факт. В 1927 г. в Елисаветовском городище был обнаружен слой, лежавший ниже «греческого» слоя конца V — начала IV в.; наряду с обломками местной керамики, родственной керамике «кобяковской культуры II», в верхней части этого слоя оказалось несколько обломков остродонных амфор VI–V вв. Думаю, что эти обломки как раз и свидетельствуют о той торговле греков с областью Придонья, которая была, может быть, слабо развита, не была постоянной и регулярной, но все же имела место в эпоху, непосредственно предшествующую основанию Танаиса.
Из содержащих привозные греческие вещи курганов Елисаветовского некрополя только один может относиться к этому периоду: это курган, раскопанный в 1901 г. И.И. Ушаковым[180]. О времени этого кургана много спорят, причем основанием для той или иной датировки служит меч в золотых ножнах, украшенных изображениями в «скифском зверином стиле»: Тальгрен[181] относит его к VII в. до нашей эры, Кизерицкий[182] — к VI, Ростовцев[183] — к V или IV веку; Ростовцев ссылается при этом также на сходство, обнаруживающееся в обряде погребения и погребальном инвентаре между Ушаковским курганом и расследованными А.А. Миллером курганами IV–II вв. Вопрос датировки так называемых скифских вещей пока слишком мало разработан, чтобы была возможность с уверенностью датировать Ушаковский меч на основании стилистических признаков; отмечу лишь, что датировка IV веком представляется мне совершенно исключенной — все фигуры животных производят впечатление гораздо более архаическое. В погребении были найдены два обломка чернофигурного сосуда, у которых от росписи осталось очень мало, но тип, тем не менее, ясен: это — ионийский чернофигурный сосуд второй половины, может быть, даже конца VI в. до н. эры. Думаю, что это время наиболее подходит и к стилистическим особенностям меча. Ушаковский курган относится, таким образом, к тому же интересующему нас периоду; чернофигурный сосуд и до нас, к сожалению, не дошедшие греческие амфоры принадлежат к числу привозных изделий тех же категорий, какие мы встретили в глубоких слоях городища. В том, что курган этот безусловно принадлежал представителю высшего слоя туземного общества, сомневаться не приходится — дорогой меч в золотых ножнах свидетельствует об этом достаточно определенно. Интересно, что обряд погребения Ушаковского кургана совпадает с тем, что дают более поздние курганы из раскопок А.А. Миллера.
