То состояние, в котором оказалась могила к моменту прихода Черноярова, не дает, к сожалению, ясного представления об обряде погребения. Тем не менее, ряд отмеченных в рапорте обстоятельств очень характерен. Мы находим здесь обычное для «скифских» некрополей расположений курганов на вершине горного хребта, здесь возвышающегося над долиной реки: сразу же вспоминается группа «Семибратных курганов» расположенных на высоком горном хребте над Кубанью, группа курганов над Цукурским лиманом на Таманском полуострове, курган на Темир-горе близ Керчи и многие другие. И самое устройство разрытого «весьма малого кургашка» встречает повторения в тех же группах: так, сходные черты (земляная неглубокая могила под завалом из камней) имело, по-видимому, раннее «скифское» погребение в кургане на Темир-горе близ Керчи[158]. Упоминающиеся в рапорте Черноярова копоть, перегорелые камни и земля и кусочки угля представляют, по-видимому, остатки погребальной тризны, место которой могло находиться в непосредственном соседстве с могилой: в поисках новых находок крестьяне перерыли, очевидно, и его. Все это не составляет сомнений в том, что здесь мы имеем дело с одним из типичных «скифских» погребений.
В раскопанном погребении были найдены: 1) «золотой обруч с загнутыми под прямым углом на наружную сторону краями, с изображением на внутренней части двух иероглифических знаков, большой и тяжелый (весом 1 ф. 47 зол.)»[159]; 2) «небольшая серебряная головка быка, отломанная от нижней части»[160]; 3) и 4) «два глиняных малых кувшинчика простой работы»; 5) «один большой кувшин лучшей работы, испещренный разными греческими узорами и изображениями», горлышко которого в верхней части переходит в голову барана. Последний предмет был во время раскапывания могилы разбит лопатой, и обломки нижней его части были разбросаны, раздавлены и затоптаны в землю крестьянами; Чернояров, судя по рапорту, все же собрал кое-какие черепки, но до нас они не дошли. Не дошли до нас и два простых кувшинчика. По имеющимся в «деле» материалам, они поступили в Эрмитаж вместе с другими находками криворожского погребения; если они и имеются там, они, очевидно, уже давно попали в группу предметов, данные о происхождении которых безнадежно утрачены. Среди криворожских вещей их, во всяком случае, нет.
Возможно, что погребение заключало в себе также и какие-то мелкие бронзовые предметы: рапорт отмечает, наличие «мелких частей какого-то перегорелого вещества ярко-зеленого цвета» — обычный вид окислившихся и разрушающихся от лежания в земле бронзовых изделий.
Для нас особенно интересен «кувшин, испещренный разными греческими узорами и изображениями», от которого мы имеем верхнюю часть в форме головы барана (рис. 26). В своем настоящем виде и эта часть сохранилась плохо: она склеена из кусков и реставрирована гипсом, поверхность ее сильно стерта, ручки, одного из рогов и около половины второго нет. Но в основном тип ясен.
Рис. 26. Фрагмент ионийского архаического сосуда из кургана близ Криворожья (Государственный Эрмитаж).
Мы имеем дело с памятником, несомненно аналогичным находящемуся в Новочеркасском музее: в обоих случаях это кувшин, расписанный по светлой обмазке[161], с горлом, в верхней части переходящим в голову животного; голова покрыта сплошным слоем темного «лака» с обозначением деталей белыми линиями. Размеры кувшина были, по-видимому, близки новочеркасскому: высота сохранившегося обломка 0,132 м, диаметр горла 0,102 м. Повторяются здесь и характерные детали формы как, например, кружки в месте верхнего прикрепления ручки. Но есть и различия. У криворожского фрагмента иная глина, изобилующая частицами слюды, менее плотная, розовато-желтого цвета; другой оттенок обмазки; другие орнаменты — на кружках розетка из точек, на горле меандр и плетенка. При несомненной принадлежности криворожского экземпляра той же раннеархаической ионийской керамике, мы можем предположить здесь иной центр производства. Характер глины и обмазки и некоторые детали формы и орнаментации делают наиболее вероятной принадлежность данного экземпляра не «родосско-милетской» керамике, а так называемой группе Фикеллура, т. е., скорее всего, самосской[162]. Следует только отметить, что наш фрагмент принадлежит эпохе, более ранней, чем большинство известных нам сосудов той же группы, носящих явные признаки упрощения и вырождения и формы, и орнаментации. Свойственное ему обилие орнаментальных мотивов (орнаменты имеются даже на черном поле) и некоторые исчезающие в более позднее время детали формы (кружки в месте прикрепления ручек) сближают его по времени с той группой ионийской керамики, к которой мы отнесли новочеркасский фрагмент; учитывая эту близость и вместе с тем черты отличия от самосской керамики, находимой в комплексах второй и третьей трети VI в., мы должны будем датировать его временем не позже начала VI в. до н. э.
Металлические предметы криворожского погребения представляют оба изделия не греческие, а восточные. Не являясь специалистом в этой области, я не решаюсь брать на себя их определение и датировку, тем более, что оба они не принадлежат к числу предметов, не вызывающих сомнений. Происхождение и назначение большого золотого «обруча» или «венца» до сих пор представляет, насколько я знаю, загадку для специалистов по восточным древностям, что не дает и нам возможности правильно понять все значение его находки. Серебряная головка быка в «Восточном серебре» определена Я.И. Смирновым как ахеменидская, и с такой же атрибуцией она выставлена и на экспозиции сектора Востока Эрмитажа. Но существуют и другие мнения. Н.Д. Флиттнер, к которой я обращалась по данному вопросу, указала мне на ряд весьма убедительных аналогий, говорящих скорее, за вавилонское происхождение криворожской головки; все эти аналогии относятся к VII и началу VI в. до н. э.[163] Таким образом, и эта находка говорит за принадлежность погребения ко времени не позже начала VI в. до н. э.
Полностью оценить значение криворожского комплекса мы сможем только тогда, когда будут подвергнуты детальному изучению и определению входящие в него восточные вещи[164]. Но даже и те немногие данные, которыми мы располагаем, свидетельствуют об исключительном интересе и значении этого комплекса для нас. Датировка его устанавливается фрагментом ионийской вазы, принадлежащей, самое позднее, началу VI в.; этой датировке вполне соответствует, как мы видим, и серебряная головка быка. Таким образом, мы уже для начала VI в. до н. э. можем считать установленным факт ввоза в область Придонья и ценных металлических изделий восточного происхождения, и художественной греческой керамики, т. е. факт существования хотя бы и зачаточных торговых сношений и с Грецией, и с Востоком[165].
Инвентарь погребения дает нам представление и о потребителе, на которого рассчитан этот импорт. Это погребение невелико; оно не заключает ни большого количества разнородных предметов, ни многих десятков конских костяков, как это свойственно богатым скифским погребениям более позднего времени; и все же оно, несомненно, принадлежало представителю богатой верхушки, выделившейся из среды местного населения Придонья. Мы уже наблюдаем скопление в одних руках сразу по нескольку ценных привозных изделий; очевидно, здесь мы имеем дело с одним из ранних моментов того процесса, в результате которого через два столетия создается общество с далеко зашедшим расслоением и сильно развившимися греческими чертами обихода, которое мы находим в Елисаветовском некрополе.