17. НЕРАЗДЕЛИМОЕ ЕДИНСТВО

ДВУХ СОСТАВЛЯЮЩИХ САМОСОЗНАНИЯ, ИЛИ ВНУТРЕННЕЕ ТЕЛО

Между прочим, Розмини и сам Спиноза не видят, строго говоря, единства, в котором встречаются друг с другом эти две составляющие. Первый, подобно реалистам, разрывает (хотя его спекулятивное требование является более глубоким [1]) эти два начала и, в конечном счете, говорит о причинном воздействии тела на душу; второй догматически утверждает единство этих двух атрибутов, как он называет две несводимые стороны единой субстанции, но не доказывает, как из подобного единства возникают эти две составляющие. И все же оба, так сказать, прикладывают руку к этой проблеме. Оба точно указывают на место, где только и возможно видеть тело, т.е. на природу и устойчивую реальность, в которой наша мысль нуждается, чтобы двигаться. Мы замечаем, что и в самом деле тело - единственное тело, из которого дух, предпринимая свои познавательные построения, касающиеся тела и всего, мог бы брать истоки и которое поэтому он мог бы принять в качестве основы всякого своего построения, касающегося природы - есть тот объект, который он непосредственно находит в самом себе, поскольку он пробуждается, или, скорее, есть он сам, полагая себя, по сути дела, тем, что он есть, сознанием себя (чувством, что чувствуют). Где это себя есть не то самое сознание себя, но элемент или содержание такого сознания - то, что все мы смутно ощущаем на границе нашей сознательной жизни как ее предпосылку, - наше тело, наша природа, т.е. природа вообще: само чувство, которое, чтобы осуществиться, удваивается и, отрицая свою чистую, абстрактную, неактуальную субъективность чистого чувства, становится чувством себя, т.е. именно Я, самосознанием, мыслью, синтезом субъекта и объекта.

1 См. интерпретацию, к которой прибегает в своем учении Бертрандо Спавента: "Душа и организм", гл. 5 (L'anima e l'organismo // Giornale critico della filosofia italiana. I (1920). P. 317-321). Тот, кто хочет все же дать себе отчет о различии между природой, как она понимается еще Гегелем, и природой, как ее понимаем мы, может посмотреть то, что пишет Спавента (истолковывая Гегеля) в "Принципах этики" (Principii di Etica. Napoli, 1904. P. 63), где, говоря о теле как об условии непосредственного чувства, он пишет: "Этим чувством является то, что Розмини - говоря о душе, поскольку она чувствует, т.е. поскольку она простая душа, а еще не душа, поскольку она понимает, поскольку она дух, - называет фундаментальным чувством, условием которого является как раз внутреннее тело, simpliciter* (устойчивое), простирающееся. Именно таково пространство - не как принцип природы, но как условие, как ощущаемое; как мое пространство простирающееся не поскольку оно вне непростирающего-ся, а поскольку оно содержание непростирающегося". Этот принцип природы, который не держался бы на непростирающемся, - вот чего новый идеализм не может допустить.

18. ТЕЛО КАК ПОСТРОЕНИЕ ДУШИ

Но оно - не предпосылка, как воображает себе реализм, - ибо его существование предполагает то синтетическое единство, в котором состоит самосознание. Уничтожьте это единство - и вы уничтожите дуальность, изначальным и порождающим отношением которой она является. Устраните душу и вы устраните тело. Позвольте потрудиться душе - и вы будете иметь в теле ее все более богатое, более определенное, более сложное, более гармоничное, более духовное строение.

19. МИКРОКОСМ И МАКРОКОСМ

Истинное тело является внешним и внутренним по отношению к душе. Внешним - поскольку оно элемент, который принцип сознания противопоставляет себе абсолютным и несводимым образом; но так как через данное противопоставление себя себе сознание реализуется как-то самосознание, каковым оно является изначально, то тело оказывается внутренним относительно процесса сознания. И не душа находится внутри тела, а, скорее, тело находится внутри души - если последняя понимается, как она и должна пониматься, в качестве того процесса, благодаря которому, не существуя непосредственно, она реализуется.

Внутренним является микрокосм, и внутренним же - макрокосм, поскольку один есть другой. Это значит: для того, чтобы дать себе отчет о принципе самосознания, которое является чистым чувствованием, не нужно останавливаться на фантастической и, более того, убогой и ничтожной идее, согласно которой душа замыкается в узких границах абстрактного микрокосма я имею в виду тело, которое, согласно обычной абстракции, понимается вырезанным на фоне пространства и времени. Это - абстрактное, а не конкретное тело, которое мы должны начать перво-наперво чувствовать, чтобы затем быть в состоянии постепенно познавать и говорить о нем всеми способами, которыми нам случается о нем говорить.

20. ЧУВСТВО КАК ТОЧКА СОВПАДЕНИЯ МЫСЛИ И РЕАЛЬНОСТИ

Итак, чистое чувствование, чувство - пер-вопринцип, в котором мысль, на самой ее заре, и реальность, в ее самой глубокой основе, совпадают. Если исходить отсюда, то реальность - это наша реальность как конкретная реальность, та конкретная реальность, в которой мы живем; и наша мысль - это все более ясное, более логичное, более сознательное сознание, которое эта самая реальность (а не мы напротив реальности) постепенно приобретает о себе, потому что в этом сознании она все более мощно реализует самое себя. И в этом понятии разрешается и улаживается спор между реализмом и идеализмом; и открывается спираль, с которой можно, если я не ошибаюсь, бросить новый взгляд на мир - и увидеть, как в той самой реальности, которую рассматривает философия, простирается обширнейшее поле, где трудятся и могут даже более уверенно, чем прежде, продолжать трудиться все науки.

ОПЫТ

1. ПРОБЛЕМА ОПЫТА КАК ОТНОСЯЩАЯСЯ К НОВОМУ ВРЕМЕНИ

Проблема опыта - проблема Нового времени. Для того чтобы она возникла, должно было раньше конституироваться, со строгим осознанием ее требований, понятие научного познания - как априорного, аналитического и в силу этого необходимого познания (которое формируется в начале философии Нового времени у Картезия). И в самом деле, тогда, возможно, начали ощущать недостатки уже известного познания и ту потребность в его исправлении, из которой рождается проблема опыта - главным образом благодаря трудам Локка и, независимо от него, Вико.