Всё равно.

И уж всяко позже я едва ли стану сожалеть.

Я наслаждаюсь каждым моментом, каждым прикосновением, каждым вздохом. Пусть так, пусть здесь и сейчас. Если никто никого не принуждает, если нам обоим всё по нраву, то отчего нет? Да и нет тут дворцовых стен, всевидящих, всеслышащих, давящих незримо даже в самой просторной зале, напоминающих беспрестанно, где мы, кто мы и чего от нас ждут.

Ощущаю пальцы на бёдрах, на полоске кожи между краем чулок и кружевной оторочкой нижнего белья. Они легко проникают под тонкую льняную ткань, ласкают, заставляя выгибаться и прикусывать припухшую губу. Стефан прижимается к моей спине, его дыхание щекочет шею. Затем отодвигается, убирает руку, порождая волну и колючей досады, и жаркого предвкушения. Короткая возня с нашей одеждой, верхней и нижней, сменяется проникновением и последующими толчками. Я прогибаюсь сильнее, радуюсь смутно, что едва ли нас услышат – в чужом доме, где мы лишь гости, в комнате, спальней не являющейся. Откликаюсь на каждое движение, не сдерживаю прерывистых стонов. Мужские ладони сжимают бёдра сильнее, ощутимее, раскачивающееся ожерелье норовит ударить по груди, но здесь и сейчас мелкие неудобства кажутся далёкими, в достаточной мере несущественными, чтобы вовсе не удостаивать их вниманием.

Неважно.

Наслаждение подступает, захватывает, закручивает нас обоих попеременно в ярком безудержном вихре, я бессильно провожу ногтями по твёрдой гладкой столешнице. Пытаюсь отдышаться и заодно собрать поскорее рассыпавшийся осколками мир – всё же место не располагает к длительному смакованию послевкусия. Стефан отодвигается, поправляет мою одежду и свою. Я выпрямляюсь, поворачиваюсь лицом к мужчине и разглаживаю юбки заново, тщательнее, убеждаюсь, что все части платья в пределах видимости выглядят ровно также, как до нашего визита в библиотеку. Стефан наблюдает за моими действиями и вдруг обнимает за талию, притягивает к себе и целует. Почти сразу отстраняется, смотрит пристально мне в лицо, касается свободной рукой подбородка. Улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Мне легко, беззаботно и не хочется назад, к людям и тревогам.

– Надо вернуться, пока нас не хватились, – напоминаю всё же, потому что мужчина не спешит разрывать объятия.

– Надо, – соглашается Стефан, и я слышу нотку сожаления в его голосе.

Погасив свет, мы покидаем библиотеку и тихо возвращаемся в парадные залы. За время нашего отсутствия ничего не изменилось. Большая часть блюд и приборов убрана, остались графины с вином, сладкое и засахаренные фрукты. Танцы – на сей раз хорошо известные, привычные – продолжаются, а кто не танцует, тот сидит за столом, беседуя с соседями, перебравшимися поближе, или играя с ними в карты. Лишь Илзе держится наособицу, за пиршественным столом среди людей и в то же время одна-одинёшенька, холодная, словно змеиная богиня. Заметив нас, поднимается, идёт к нам, почтительно склоняет голову пред императором. Стефан касается моей руки, показывает взглядом, что отойдёт ненадолго, и я киваю. Илзе провожает Стефана настороженным взором и заходит мне за спину, поправляет причёску.

– Сильно растрепались?

– Самую малость, – руки Илзе в тончайших кружевных перчатках легко, умело порхают под моими волосами. – От танцев, должно быть.

– Верно, от танцев.

– Так-то лучше, – Илзе опускает руки, отступает.

Оборачиваюсь к ней, всматриваюсь пытливо в напряжённое её лицо.

– Что-то случилось? – бросаю короткий взгляд в сторону стола, но не нахожу фрайна Рейни среди сидящих.

– Пустое, Астра.

– И сколь же оно пустое, Илзе? Фрайн Рейни был недостаточно почтителен с тобою? Или хуже того? Где он?

Илзе указывает на проём, ведущий в соседнюю залу. Блейк среди танцующих, в паре с Брендеттой, и девушка улыбается ему куда более искренне, очаровательнее, нежели прошлому партнёру.

– Что ж… он жив, – отмечаю я очевидное.

– Как же иначе? – Илзе морщится с откровенной досадой. – Он фрайн высокого рода из близкого круга императора – где, по-твоему, мне следует прятать его тело, приключись вдруг такая оказия?

– Он сказал тебе что-то оскорбительное? – настаиваю я. – Или понял, кто ты?

– О, не тревожься, Астра, он не может сказать ничего, чего бы я уже не слышала в своей жизни. Обычные слова мужа и фрайна, полагающего, будто солнце и луна сменяют друг друга на небосводе сугубо по его повелению.

– Уверена? – я понижаю голос, подаюсь к ней, пытаясь понять, поведала ли Илзе всю правду, не скрыла ли чего. – Меньше всего мне хочется, чтобы у тебя были неприятности из-за того, что ты откликнулась на мой зов.

– Что ты, никаких неприятностей, – отмахивается Илзе с той наигранной беспечностью, что утверждает прямо противоположное. – И впрямь пустое, ветер принёс, да и развеял бесследно. Я уже и думать забыла.

Мне не остаётся ничего другого, кроме как примириться с нежеланием Илзе вдаваться в подробности, однако я делаю мысленную пометку на будущее. Мы идём к столу, и фрайн Витанский подскакивает мгновенно, точно слуга при виде внезапно нагрянувшего господина, низко кланяется мне.

– Фрайнэ Астра.

– Фрайн Витанский.

– Позвольте выразить искреннее моё восхищение тем, как вы ослепительно прекрасны сегодня, фрайнэ Астра.

– Благодарю, фрайн Витанский.

Почтенный фрайн не шибко рад находиться на этом празднике, я не раз замечала, как он поглядывал неодобрительно то на молодожёнов, то на фрайнэ Жизель и её подругу, то – ещё неодобрительнее, ещё строже – на свою дочь. Однако присутствие самого императора на столь скромном торжестве, незначительном, почти заурядном, примиряло господина Витании с мыслью о собственном пребывании в этих стенах.

– Нижайше прошу прощения, фрайнэ Астра, но я невольно услышал кое-что из вашего разговора с вашей… компаньонкой, – продолжает он тихо.

– Вот как? – я бросаю на Илзе быстрый взгляд через плечо. – И какие же слова случайным образом достигли ваших ушей?

– Ничего такого, чего бы мне не доводилось слышать прежде, – фрайн Витанский прячет усмешку. – Я уже немолод, всякое видал, всякое слыхал, и удивить меня непросто. Вашей компаньонке разумнее держаться подальше от фрайна Рейни. Нынче молодой Рейни в великой милости у Его императорского величества… подобно своему отцу, бывшему в числе фаворитов дяди Его императорского величества.

Любимцев у Филандера хватало с избытком, как среди людей искусства, которым император покровительствовал, порою без всякой меры, так и из придворных, где шептунов, ведомых волею своею ли, чужой, было больше, нежели безоговорочно преданных своему государю.

Пожимаю плечами, обозначая, что не вполне понимаю сути сказанного. И глупцу ясно, что первому фрайну нет дела до Илзе, но и заговорил он со мною о Блейке вовсе не из желания скоротать время за приятной беседой.

– Многие достопочтенные фрайны полагают, что молодому человеку его положения и происхождения не место в свите Его императорского величества… особенно столь близко, – поясняет фрайн Витанский вкрадчиво. – Кому ведомо, что он может нашептать Его императорскому величеству? Да и его союз с родом Элиас… когда Элиасов, что по крови, что свойственников, вокруг и так уже столько, что прореживать впору… хвала Благодатным, уберегли Четверо Его императорское величество от ещё одной суженой из рода Элиас…

– Союз? – перебиваю я.

– Молодой фрайн Рейни обручён с фрайнэ Лаверной из младшей ветви рода Элиас. Согласитесь, весьма и весьма недурственный альянс для всего лишь… незаконного Рейни.

Мало-помалу начинаю догадываться, в чём дело.

Давняя вражда между старшими ветвями родов, извечное соперничество за место под солнцем, при дворе и в свите императора, древняя, как мир, охота за властью, влиянием, милостями и богатством.

– Благодарю за совет, фрайн Витанский, – произношу любезно. – Моя компаньонка непременно примет его к сведению, – и вместе с Илзе тороплюсь отойти подальше от отца Брендетты.

* * *

Согласно давнему обычаю свадебное торжество заканчивается проводами молодожёнов на брачное ложе, но собрание невелико и новобрачные не имеют намерений зазывать в опочивальню всех присутствующих, даже на несколько минут. Отдавая дань традициям, молодая супруга первая покидает гостей, сопровождаемая одной из сестёр мужа. Затем удаляется фрайн Шевери, и оставшаяся сестра провожает гостей. Фрайн Рейни успевает отпустить фривольную шутку о вопиющем пренебрежении обычаями, уместную в мужской компании, но мало подходящую для женских ушей. Никто из молодых фрайнэ её не слышит – хотя бы на это у Блейка хватает такта, – однако наше с Илзе присутствие фрайна Рейна явно не смущает. Ни меня, ни Илзе подобными замечаниями не удивить, мы не заливаемся краской, не отводим стыдливо глаза и не теряемся, но мне кажется странным, что Блейк позволяет себе шутить подобным образом при дамах, одна из которых суженая его сюзерена.