В отличие от оглашения во дворце.

– …и милостью Благодатных так будет и впредь. Венчание фрайна Шевери и фрайнэ Асфоделии также состоится в ближайшие дни, как только девушка почувствует себя лучше и сможет вернуться под кров его городского дома. Медлить Эветьен не желает,– Стефан опять морщится, не одобряя то ли поспешности советника, то ли самого факта отъезда, что неизбежно последует за венчанием. – Будет более чем уместно посетить и таинство венчания, и праздничное торжество.

Я не выражаю вслух своего одобрения, даже не киваю – не вижу резона, всё уже решено без моего участия, мне остаётся только выходить на сцену и следовать предложенной роли, поворачиваться, улыбаться и говорить в соответствии с текстом пьесы.

– Разумеется, венчание Эветьена и Асфоделии не станет твоим первым публичным выходом, – добавляет Стефан так, словно я могла в том усомниться. Столь поспешное бракосочетание предполагает короткий срок подготовки и малое количество гостей, это-то и мне понятно. Мужчина же умолкает, отводит взгляд, выдерживает паузу и произносит тише: – При иных обстоятельствах я не стал бы вовсе упоминать об этом, но… но вся эта ситуация складывается не так, как должно. Уверен, ты согласишься, что чем скорее мы приступим, тем больше шансов, что… попытки увенчаются успехом.

– Я не вполне тебя понимаю.

– Я говорю о долге. Моём и твоём. Нашем.

– Какую конкретно часть его ты имеешь в виду?

– Первостепенную.

– Говори яснее, прошу тебя.

– Что ж, – Стефан медлит вновь, разглядывая расстеленную кровать. – Нам следует начать делить ложе.

Я тоже смотрю на постель. Как же далека роскошная эта кровать с резными столбиками, тончайшими белыми занавесями и бархатным пологом от простой, скромной моей постели в доме арайнэ Анды! Как и далёк бесконечно тот страстный, жадный поцелуй Стефана от суховатого этого предложения, где нет ни капли желания, один лишь долг и необходимость.

– Прямо сейчас?

– Нет, – Стефан отворачивается торопливо от кровати, будто созерцание обычного предмета мебели недостойно государя, думающего прежде всего о благе своей страны и только после о собственном удовольствии. – Я сообщу заранее.

– Как тебе будет угодно, – пожимаю я плечами.

Стефан глядит на меня пристально, явно ожидая протеста, затем делает шаг к двери.

– Мирелла уже спит?

– Я уложила её перед твоим визитом.

– Тогда не буду её тревожить. Доброй ночи, Астра.

– Доброй, Стефан.

Он уходит, а я остаюсь стоять где стояла, не шевелясь. Смотрю на богатую вышивку подушек и не могу не думать, что в доме арайнэ Анды в наших объятиях и поцелуях была хотя бы страсть, мимолётная, преходящая, но настоящая, пьянящая, а на этом ложе нас не ждёт ничего, кроме механических движений во имя долга.

* * *

– Астра? – Илзе заходит в мою спальню, где я с помощью двух служанок заканчиваю утренний туалет. Надо успеть к утреннему благодарению в храме при дворце, а после поспешить на мою первую публичную трапезу. – Прибыла фрайнэ Шеритта Бромли.

– Хорошо, – я жестом отсылаю служанок, оглядываю внимательно своё отражение в зеркале и поднимаюсь из-за столика. – Моя первая придворная дама.

– И кузина императора, – напоминает Илзе.

– Даже не знаю, что хуже – неопытная девчонка из рода первых фрайнов или близкая родственница императора, да к тому же старше меня.

– Отныне у тебя будет вдосталь и тех, и других, – замечает Илзе с усмешкой.

Фрайнэ Шеритта Бромли и впрямь куда старше меня годами – и своего венценосного кузена тоже. Она ниже меня ростом, тёмно-каштановые волосы убраны в простую гладкую причёску, а скромное платье цвета спелой вишни подчёркивает изумительно стройную фигуру. Она опускается предо мною в глубоком реверансе, хотя она кузина государя, её родственные связи и положение при дворе неоспоримы и несоизмеримо выше моих, всего лишь императорской суженой из ниоткуда.

– Фрайнэ Бромли, – приветствую я гостью.

– Фрайнэ Астра, – она выпрямляется, и по изучающему, заинтересованному взору её голубых глаз я понимаю, что видит она меня впервые, что её не было на оглашении. – Я прибыла по зову Его императорского величества и готова служить вам, его суженой и будущей супруге.

Вежливо улыбаюсь Шеритте, скрывая собственную беспомощность. Все эти дни меня окружали слуги, разглядывавшие меня украдкой, но всё же выполнявшие приказы, подчинявшиеся моим повелениям, пусть и без особой охоты. Меня одевали, раздевали, мыли, кормили, водили на прогулку с дочерью, словно я сама маленький ребёнок, не способный к самостоятельным решениям, однако большего не требовали. Не было нужды представать пред толпой незнакомцев, следовать неведомому регламенту, исполнять десятки и сотни действий, о которых я имела весьма смутное представление. Я могу приказывать слугам, но я не знаю, как управлять свитой, не знаю, как разговаривать с этой женщиной. Фрайнэ Бромли не фрайнэ Жиллес, явившаяся в эти покои из любопытства, опасения и желания указать возможной выскочке надлежащее ей место.

– Прошу прощения, что престала пред вами лишь сейчас, фрайнэ Астра. Я только-только прибыла в столицу и немедля поспешила к вам.

– Добро пожаловать ко двору, фрайнэ Бромли, – за неимением лучших идей я лёгким взмахом руки указываю на Илзе, замершую чуть позади, за моим плечом. – Арайнэ Илзе Чаро, моя… компаньонка.

Женщины обмениваются кивками, и мне остаётся лишь гадать, что подумала Шеритта о низкорожденной компаньонке суженой императора.

Шеритта бегло осматривает приёмный покой, когда-то вместе с обеими опочивальнями принадлежавший ей и её сестре, затем переводит вопросительный взгляд на меня. Я теряюсь, я не знаю, что она от меня ждёт, должна ли я что-то ей сказать или надеяться, что скажет она? Следует ли мне расспросить её о чём-то конкретном или сразу отправиться в храм?

Внезапно дверь второй спальни распахивается и Мирелла, босоногий взлохмаченный лесовичок в длинной ночной рубашке, налетает на меня вихрем, обнимает крепко.

– Мама! Мама, ты опять уходишь? А куда? А можно мне с тобою? Мне не нравится оставаться тут без тебя.

Я наклоняюсь к дочери и вдруг перехватываю изумлённый взгляд Шеритты.

Её не предупредили.

И я тоже не знаю, что сказать.

Глава 8

– Мама! Мама, пожалуйста! – повторяет Мирелла настойчиво. За последние дни дочь уже привыкла к посторонним в нашим комнатах и оттого не сразу удостаивает вниманием тётушку.

Шеритта же разглядывает девочку с растерянным, недоверчивым удивлением человека, до недавних пор знавшего точно, что должно быть так и никак иначе, но обнаружившего вдруг, что «должно быть так» не всегда бывает непреложной истиной. Мои руки замирают на кольце тёплых ручонок дочери, смявших ткань тёмно-красного платья, я пытаюсь судорожно решить, что следует сказать фрайнэ Бромли, чтобы мои заявления не разошлись впоследствии с заявлениями Стефана. Я полагала, что Шеритту, как лицо близкое к императору, связанное с ним узами крови, известили если не обо всех моих особенностях, то хотя бы об одной из важнейших. И потому-то Брендетта и должна присоединиться к моей свите позже, а не сразу вместе с императорской кузиной, что к тому моменту вопросы, касающиеся происхождения Миреллы и её присутствия подле меня, будут улажены. Ведь не может Шеритта приходить в эти комнаты ежедневно и не замечать ребёнка, достаточно большого, чтобы не лежать всё время в колыбели?

– Мирелла, ну что такое, что за вид? – Илзе реагирует первая, делает шаг ко мне и кладёт ладони на плечи девочки. – Нельзя появляться перед гостями непричёсанной и неодетой должным образом.

Мирелла глядит искоса на Шеритту, решая, полагать ли гостьей очередную безликую для ребёнка женщину в тёмных одеждах. Скольких похожих она уже перевидала за этих дни? Не счесть.

– Пойдём, не будем мешать маме беседовать с важной гостьей, – Илзе мягко отстраняет девочку от меня и дочь, помедлив, неохотно расцепляет руки. – Приведём тебя в порядок, умоемся, принарядимся…