…Во снах не разыщешь подвалов, все закончились лазы и чердаки,
все разрушены крепости, все проданы в рабство чудные самаритянки!
Все вишнёвые косточки сгрызены, орешки кедровые, позвонки
слузганы. Нет покрывал, крыш, бомбоубежищ. Остались подранки:
чувство обиды – в крыло. Чувство потери – навылет. Страсть
вообще в голову ранена. Мозг – кровавое месиво.
Сердце давно моё стало тем самым факелом в масть,
а оно первоначально так много, так афродитово весило!
Если бы ты изъял из меня хоть каплю тоски,
что тебе стоит слизнуть губами заледенелую слёзку?
Вот пойду сегодня в кафе. Чай, бульон, пирожки.
Вот пойду сегодня – напьюсь в доску.
И смазливый бармен, то ли Гиви, Варган ли, Иван
подносить будет содовой, сок и, конечно, лимонные дольки!
Раскромсал ты мне мир на кусочки, на сдвиг, океан,
на Шекспира, на Данте, Вийона. Как Горький:
обучение ранам онлайн. На империю зла.
А ещё на добро, серебро, на алмазные правды.
Как поеду обратно? Кафе закрывается. Как за козла
я отвечу? А Гиви, Варган ли, Иван проводить меня рад был!
Он такой молодой. Я старуха. Но в самом соку.
Он откроет мне дверь. Он поможет мне вжаться в сиденье.
Но тебя слишком много во мне. Я тебя берегу.
Я тебя не отдам ни кому, ни за что на съеденье!
Я прошу проводить. И не трогать меня. Как же взрыв
можно гладить, любить? Под водой корабли, субмарины.
А во мне не овалы, не луны, а просто углы.
Плакал Гиви повинно.
Я ему объясняла, что я половина того Байтерек,
что по-тюркски огромное дерево – корни и крона.
Что никто для меня не умён, ни смазлив, не из мекк,
что никто для меня не законный супруг. Он – законный!
После ехала пьяная. Где же ты, где ДПС?
Объезжая сугробы, препятствия, казни, Париж, гильотины.
А тебя просто нет. Ты – фантазии плод. Больше нет, чем ты есть.
Мой любимый!
И вот я – великая, я Милена Бла решила в отместку переделать эти её вирши-рифмы-ритмы. И вот, что у меня вышло! Шедевр!
«… гулять так гулять. Ресторан так себе. Забегаловка. Шашлычная. Вина много. Лыхны, Эшера, Чегем, абхазское сухое красное вино, Апсны, вино Псоу, пей сколько хочешь. Сухими пальцами Этасвета тыкала в тарелку, нащупывая лимонную дольку. Весь мир был порезан на дольки. Гиви, Иван…какая разница… всё равно…он еды принёс. Никто меня не бросил. Это я сама ушла. Точнее не ушла ещё. А решила: уйду. Но не ушла. Гиви – какой он? От него пахнет сигаретами и одеколоном. Запах волшебный. Запах страсти. Огня. Радости. Гиви воспылал сразу. С одного щелчка. Этасвета улыбалась. Пила и не пьянела. Танцевала. Кружилась. Тело бойкое. Ноги красивые, в туфлях, бёдра качаются плавно, грудь колышется, пружинит. Гиви что-то шепчет на ухо:
– Денег дам. Много. Пачку. Мешок. Кольцо подарю. Финики привезу. А весной рассаду для цветов…э…э…э…
– Рассаду! – Этасвета усмехнулась. – Любовь в обмен на рассаду. Даже не за цветы ещё. За корешки. За не отросшие белые, испачканные грязью комья.
– Ага…э…э…э…
– Так я замужем! Муж сейчас приедет сюда. Ты ему рассаду-то отдай!
– Пошли, пока муж не приехал. Тут комната есть внизу, апартаменты называется…
– Нет. Гиви. Нет. Иван. Нет.
И сама танцует. Бёдра колышутся. Грудь вверх-вниз подскакивает. Как два мяча. Круглые горячие.
Гиви не выдержал: из фартука деньги вывалил на стойку бара: бери, бери! Моя будешь. Женюсь!
– Так мне уже глубоко за сорок! – Этасвета берёт чашку в руки, ладонью охватывает её всю. Лишь мизинчик оттопыривается. И губами…губами прикладывается к краям чашки. Пьёт. Пьёт так, что горло шевелится. Кожа гладкая, розовая. Гиви не выдерживает и целует её в шею.
– Ягодка! Малина! Кольцо подарю!
Денег было немного. Этасвета мысленно сосчитала сумму, получилось примерно тридцать-сорок тысяч. Плюс кольцо. Ага, простенькое, камушек хризопрасовый. По гороскопу Скорпиону не подойдёт.
– Где муж твой? Где? Я твой муж теперь. На эту ночь!
– Так не бывает. Муж или навсегда. Или нет.
Этасвета снова делает глоток. Чай крепкий с лимоном. Она не курит. Я не курю. Гиви не курит тоже…»
Вот это – чистейшая правда. Милена Бла! Другой правды у меня нет! Остальное всё вранье.
Петух ринулся в подворотню. Он сам напугался крика моего. Хотя, говорят, что петухи глухие.
А ещё я – укушенная. Да-да. В лесу. То ли волк. То ли собака серая. Родители оставили меня возле машины. Сами пошли в лес, наказав мне, никуда не уходить. Машина была открыта. Можно было сесть в любой момент в неё. Но мне захотелось погулять, я вообще кроме берёз ещё с цветами играла, разговаривала, они мне стихи рассказывали, я им – про жизнь. И вдруг этот зверь появился неожиданно. Я не успела шмыгнуть в машину. Лишь попятилась. «Волга» была старая, бирюзового цвета, как сейчас помню, что я рванула дверцу, не поворачиваясь, спиной легла на сиденье. Зверь куснул меня за ногу. Опять в ту же самую кленку – острую, щуплую. Зубы были ровные, клыки торчали. Говорят, что звери летом не нападают. Он не нападал, он лишь подавал знаки. Я взвыла.
С тех пор заикаться я стала меньше. Клин клином. То есть страх страхом вышибают. Вообще, из меня только что не пытались вышибить. Ни у кого ничего не получилось. Я подогнула колени. Прижала их к животу. Дверь как-то сама закрылась. Видимо, зверь повернулся боком в тесных зарослях высокой травы, махнул хвостом, не рассчитал, какое узкое пространством между его телом и моим. Оказавшись внутри салона, я взвыла ещё громче. Затем быстро нажала на пипку возле окна, заблокировав двери окончательно. Меня научил мой папа Гена этому простому движению.
Волк скрылся в чаще леса также быстро, как и появился.
Испуганные родители что-то кричали мне, успокаивали. Просили открыть заблокированные двери.
Читаю дальше, ну что ты мне припасла Милена Бла? Ах, вот что: «…она сбежала вниз по лестнице…отталкивая Гиви. Или Ивана. Он неё пахло сладко и ванильно. Во дворе ресторана была припаркована машина. Какой, интересно, марки Я не разбираюсь в них! Для меня все чёрные – Джипы. Белые – Волги. Серые – Ока. А что у Этойсветы? Наверно, японец. Или немец? Как его Фольксваген? Гиви шёл следом. Он видел лишь этот покачивающийся силуэт. Эти бедра. Талию. Эти ноги в люрексе. Юбку. Нежную кожу. И грудь. Колышущуюся. Дышащую. Словно отдельно от Этойсветы существующую. Вот бы погладить. Вдохнуть всю свежесть. Молочность. Боль всю! Не уходи! Не уходи! Или хотя бы телефон…номер телефона…черкни на салфетке…»
Слушай, Бла! Вот не было этого «курили до тошноты, любили до одури, имели друг друга до спазм горячих, до выплеска, до экстаза…»
И Гиви не было. И Ивана. Сказка это. Называется «художественное произведение». Ты же преподаешь. Лекции читаешь. Сама понимаешь, что никакой бешенной страсти, роковой любви, грешного прелюбодеяния у меня нет. Ну, вот так вышло, прости…Нетути!
3.
Я не верила. Гиви тоже не верил. Но муж пришёл на выручку. Тогда он ещё не был мужем. Но я понимала: он мой муж. Будущий. Нынешний. Настоящий. Истинный.
Бла-бла, о каких изменах моих ты пишешь на своих грязных, мокрых листах? Золотко моё, Солнце болотное, Небо кикиморное.
У меня есть муж единственный и на всю жизнь. Если услышит твои слова: «Этасвета изменяла, шла по лестницам, спускалась вниз, поднималась в комнату, разрешала себя целовать, трогать, гладить, ласкать, наслаждаться, ублажать, сама раздвинула ноги, легла, обнажила ягодицы, сняла бельё, приняла берёзовый камень, надела перстень.» Да, он убьёт тебя, Милена Бла-бла!
И зачем я выловила эту книгу? Лучше бы она плавала в море других никому не нужных, не востребованных книг. Просто книг. Книг бумажных, виртуальных, литресовых, майбуковых, арт-прессовых, эксмушевских, еленшубинских и прочих, канувших в бездну, ещё неизданных, но уже невостребованных. Нет, не факт, что мои книги будут невероятно популярны, экранизированы, театральны, некие актёры примутся вычитывать их тексты, некие сценаристы начнут скопом писать по ним сценарии. Для этого нужны деньги. Много. Любую вещь можно вытащить на поверхность. Выхвалить. Заставить сиять. Заставить любить. Принудить к всё поглощению. Отчего бы нет?
