а русский язык – украинский поболее!

А русский язык украинцам роднее,

роднее, чем русским – нам! Он – планетарный!

И он им – врождённый, вменённый, как дар он!

Он им – генетический. В них, как в пекарне

хлеб, что из муки слаще, пряней, белее.

Он как Жития им, как Четьи Минеи.

***

Они танцуют, яро отбивая такт, стуча каблуками,

есть такой танец плясовая – девичья, детская.

Воздух наполнен запахом нежным таким, цветами,

липами и духами, потом. Куда бы деться мне,

глядя на них, задыхаясь, сердце отдать, чтоб стучало так?

Девочка, детка, на вышивке платья синицы, чижи.

Вот не люблю эти вздохи я: как бы опять…жизнь сначала я.

Сколько бы ни начинала я вновь с понедельника жить!

Но всё равно жизнь – с горошину, нежный, усталый мой, брошенный,

голос срывается – тоже мне! Те же дома, гаражи.

В снег оседать и в снег падать мне. Танцы. Они лишь мне надобны.

Ныне и присно танцуй.

Жизнь эту, нежить и город весь, улицы, площадь базарную,

эту товарку бездарную, ласточкин поцелуй!

Вот бы с размаху – пощёчину.

Воздух наполненный горечью.

Лучше мне небо станцуй!

Да, ни мизинца, ни волоса, ни каблука, ни касания,

воздуха этого жаркого, запаха боли с дождём,

да, ты не стоишь! Ни возгласа, встречи и расставания,

криком кричу! Научилась я. Многому в танце твоём!

Вытанцевала, как вырвала, вынянчила, как убила ты.

Выкричалась и выболела. Пусто теперь – красота!

Не воевала, но всё же начинена, что тротилами,

воплями, чернобылами, плачами зубодробильными.

Милые, милые, милые: танцы витают у рта!

***

«Со второго марта пытаюсь справиться с болезнью…» –

так пишет мне моя подруга Алла по фейсбуку.

Как прогнать, что само обнимает и лезет

целовать вас в уста, целовать вашу руку?

«На тринадцатый день начала пить гормоны», –

Запах – это из прошлого,

вкус из него же.

Что такое пить кофе, что чай? Что – лимоны?

Одинаково пресно.

Неверно. И сложно.

Обезвкусие жизни!

«Звонили подруги.

Им спасибо: Лиане, Марго и Тамаре.

И моя золотая Сашура! В испуге

мне звонила сестра из Милана…» Как в дар мне

их забота была, связь как будто бы с миром,

с тем, который утратила, скользко и рыхло

выбиралась. Сипела, я кашляла, выла.

Ночь. Аптека. Фонарь. И опять ночь в под дых мне.

И опять лоб горячий. Фонарь за окошком.

И сипит моё горло. И снова аптека.

Пандемия – не царь. Она – драная кошка,

раздирает когтями и рвёт человека

на мельчайшие капли, на сгустки, тромбозы.

Витамины, таблетки. Всё – очень серьёзно.

И всё слишком смертельно. О, люди, о, люди,

вы такие же смертные! Бомбы, орудья,

корабли, пушки, мины…Но злее из колбы,

убивающие нас, настряпать микробы,

жечь под грудью.

«Я как будто бы глыбу тогда проглотила,

она с примесью серы, гвоздей и тротила…»

Я, как будто бы камень…

Как будто булыжник.

У меня вместо слов птичий клёкот синичий.

Тинь-тинь-тинь – и комок в горле рыжий.

Это разве болезнь, чтоб проникнуть бесстыже,

изменять человечий пин-код и обличье.

О, как выхаркнуть, выплюнуть, выплеснуть камень?

Тихо. Тихо. Прошу я не трогать руками.

Эти сгустки и слепки, и слитки из крови.

Ты зачем к нам пришёл, из каких таких грядок,

и наш мирный зачем ты нарушил порядок,

и при муже живом ты извлёк мой крик вдовий,

сиротил всех, как мог матерей и свекровей,

забирал ты отцов и друзей! Иеговей

разве только есть ты: мы все в секте унылой!

Сколько, много людей разных я схоронила

в целлофане, в закрытых гробах в день ухода

только самые близкие. В церкви под сводом

свет огромный,

свет тихий, почти изумрудный.

Говорю: не забудем…

Для людей ковид – шок, страх и встряска на годы.

А точней переход по ту строну неба,

да за этот вот купол высокий и медный.

Всем спасибо, кто был, кто терзал и кто предал…

Ибо, как жизнь познать, не ругаясь с соседом,

не толкаясь в час пик в нашем тесном трамвае.

Боже, как хорошо, если мы выживаем.

«Вкус вернулся, и запах вернулся, привет им:

апельсинам, духам, соку, соли, конфетам…»

На картине – Риккардо, а, может, Родриго.

В чём, скажи, смысл всего, в чём сюжет, в чём интрига?

Возвращение, словно бы из ниоткуда.

Это маленькое, но твоё – наше чудо!