Одной из главных проблем русского флота были напряженные отношения между командами и офицерами. В других родах войск в России не было таких классово-социальных противоречий между рядовыми и командирами, как во флоте. По данным призывных комиссий, среди матросов, призванных в 1914–1916 гг., было 23,12 % фабрично-заводских рабочих и 23,94 % полупролетариев. В армии среди призванных в 1914–1916 гг. около 85 % были крестьяне. В морской кадетский корпус, с 1915 г. – Морское училище, учебное заведение, которое закончили практически все строевые офицеры Балтийского флота с 1894 г., принимали только потомственных дворян и детей морских офицеров (также дворян). Из принятых в корпус в 1910–1915 гг. 1128 человек 1033 человека (91,5 %) были потомственными дворянами и 17 человек (1,6 %) личными дворянами[27]. Среди морских офицеров значительно выше, чем в армии, был процент немцев, в основном представителей прибалтийского дворянства. Это усиливало напряжение между матросами и офицерами, особенно в условиях войны. Хотя подавляющее большинство морских офицеров немецкого происхождения были русскими патриотами, но встречались и исключения. Пилкин описывал одного из них: «Фон Рейер, 1-й Армин Карлович ‹…›, капитан 2-го ранга ‹…›. Дворянин, уроженец Лифляндской губ. ‹…› Это был типичный немец, не прибалтийского, а германского типа. Говорил по-русски с акцентом, сильно ругался, и, самое неприятное, ужасно бил матросов по морде; особенно часто он бил одного из горнистов. Делал он это из презрения к русским мужикам. ‹…› Это прототип германского фашиста. Кроме него я немцев-офицеров такого типа на флоте не видел»[28].

Если после революции 1905–1907 гг. физические наказания фактически полностью исчезли из жизни русской армии, то во флоте они были распространенным явлением. Налагать наказания – до 50 ударов линьками или розгами мог старший офицер или командир корабля. Во флоте к физическим наказаниям часто прибегали даже выдающиеся российские флотоводцы. Пилкин, высоко оценивавший генерала А. В. Колчака, тем не менее вспоминал: «Молодым офицером, на „Аскольде“, Колчак действительно жестоко дрался, и его принуждены были останавливать начальники и сослуживцы. В баллотировочной комиссии ст. офицер „Аскольда“ Л. К. Теше возражал против производства Колчака и положил ему черный шар, ставя ему в вину жестокое обращение с командой»[29].

Современники отмечали изменения в командах кораблей Балтийского флота: «Команды, которые прежде набирались с берегов Белого моря, Волги и других больших рек, стали вербовать на фабриках, так как требовались техники, машинисты, кочегары и т. п. Это были уже совсем другие матросы»[30]. Стремительный рост числа новых матросов из рабочих, с одной стороны, и морских офицеров из дворянских семей, с другой, способствовали обострению обстановки на кораблях и революционной радикализации команд. На это влияло также общение матросов с рабочими, занятыми на строительстве кораблей, близость главной базы Балтийского флота в Кронштадте к Петрограду.

Поражение России в Русско-японской войне 1904–1905 гг., уничтожение русского флота японцами в Цусимском сражении 14–15 мая 1905 г. также способствовали росту революционных настроений. Крупнейшие восстания в Вооруженных силах России во время революции 1905–1907 гг. происходили во флоте: на Черноморском флоте 25 июня 1905 г. – на броненосце «Потемкин», 11–16 ноября 1905 г. – восстание лейтенанта Шмидта; на Балтийском флоте: 15–18 июня 1905 г. – в Либаве, 17 июля 1906 г. – в Свеаборге и Кронштадте. Более грозный характер носило восстание в Кронштадте в октябре 1905 г. Оно началось стихийно 26 октября после того, как 40 солдат 2-го Крепостного батальона были арестованы. Матросы попытались освободить их, но при столкновении с конвоем двое из них были убиты. В ответ восстали 4-й и 7-й флотские экипажи, а также учебно-минный и учебно-артиллерийские отряды. К концу дня к восстанию присоединились матросы других флотских экипажей, а также солдаты, минеры и артиллеристы (всего около 3000 матросов и 1500 тыс. солдат). Кронштадт практически оказался в руках восставших. Но стихийный характер восстания привлек к разгрому продовольственных и винных складов и магазинов и к убийствам офицеров.

27 октября прибывшие из Петербурга войска подавили восстание, военный суд приговорил 9 участников к каторжным работам, 68 – к различным срокам тюремного заключения[31].

В отличие от Кронштадтского восстания 1905 г., восстание в 1906 г. в Кронштадте и Свеаборге готовила подпольная военная организация, в которую входили социалисты-революционеры и социал-демократы. 18 июня, получив известия о начале восстания в Свеаборгской крепости, руководство военной организации в Кронштадте приняло решение о немедленном выступлении. Вечером 19 июня выступили матросы 1-й и 2-й флотских дивизий, минеры, солдаты электронной минной роты и рабочие. Они захватили здание морского арсенала, но в нем не было оружия. Попытка использовать артиллерию батареи «Литке» и форта «Константин» не удалась. Команды стоявших в гавани судов были изолированы и не могли поддержать восставших. После обстрела артиллерией и прибытия войск из Петрограда восставшие сдались утром 20 июня. По приговору военных полевых судов были расстреляны 36 участников восстания, а 228 отправлены на каторгу[32]. В результате восстания и ряда террористических актов, совершенных матросами, руководители страны стали опасаться собственного флота. Военный министр в 1905–1907 гг., генерал А. Ф. Редигер прямо писал об этом: «Продолжающиеся на флоте беспорядки делали из него элемент опасный для государства. ‹…› Состояние флота становилось все хуже, и он являлся несомненной опасностью для страны»[33]. Редигер был решительным противником усиления флота. 21 ноября 1906 г. при докладе Николаю II он заявил: «…флот, раньше всего, надо сократить, чтобы привести его в порядок, а отнюдь не гоняться за его усилением, чтобы не создавать „потемкинских дворцов“»[34]. Он писал о принятых мерах: «…сразу уволили два лишних срока службы. Если бы флот имел какое-либо боевое значение, то можно было бы говорить о полном расстройстве его состава и нарушении его обучения. Теперь же это является лишь мерой, крайне полезной для сокращения состава бунтующих вооруженных команд»[35].

Говорить о каких-то осмысленных революционных настроениях балтийских матросов не приходится. Матросы были возмущены палочной дисциплиной, установленной офицерами, и давали выход своей ненависти в диких бунтах, чем-то напоминающих действия толп Разина и Пугачева. В 1905 г. властям удалось направить гнев матросов на другие цели. В конце ноября 1905 г. было принято решение о формировании нескольких батальонов из состава флотских экипажей. В батальонах было много участников недавних волнений. Они предназначались для подавления революционных выступлений в Прибалтике, где эстонские и латышские крестьяне громили замки и усадьбы и убивали немецких помещиков и арендаторов. Вначале были сформированы два батальона под командованием морских офицеров – прибалтийских немцев. Было много опасений в надежности матросов, вступивших в батальоны. Но уже после начала их действий в конце декабря местные власти и немецкое население вздохнули спокойно. Начальники отмечали отличные действия матросов, только иногда упрекали их в излишней жестокости и в массовом потреблении алкоголя[36]. В полном восторге от матросов был император. 29 декабря 1905 г., вскоре после прибытия матросских батальонов в Прибалтику, он писал матери, что они «действуют отлично; много банд уничтожено, дома и их имущество сжигаются. На террор нужно отвечать террором»[37]. «Очень был обрадован, – писал о действиях матросов командир 1-го матросского батальона, капитан 2-го ранга О. О. Рихтер, – что команда поняла, что имеет дело со зверским, мстительным народом, и, конечно, не ждет, пока ее заденут, а стреляет во всякого». Матросы настолько вошли во вкус кровавых расправ, что, как писал Рихтер, их «приходится удерживать»[38].