© Млодик И. Ю., 2023

© Издательство «Генезис», 2023

Каждое утро он просыпался бодрым и полным надежд. Его молодое тело пробуждалось переполненным желаниями, о чем с воодушевлением и не оставляющей никаких сомнений достоверностью заявляла о себе утренняя эрекция. Сходив по нужде, он с гордостью и любованием омывал себя в душе, радуясь не очень рельефным бицепсам и лишь слегка накачанным ногам, с благоговейностью молодого любовника растирал под струями воды каждую часть своего еще вполне молодого тела. Потом, стерев на запотевшем зеркале патину тумана и пригладив светлую солому волос, он расплывался в улыбке, с удовольствием разглядывая светло-голубые глаза, чуть заметные ямочки на щеках, крепкие зубы и улыбку, от которой таяло почти любое девичье сердце.

Он был хорош собой, знал это и был совершенно убежден, что любой человек получает ровно столько же удовольствия, рассматривая его, сколько получает он, глядя на себя в зеркало и возя затупившимся станком по быстро отрастающей за ночь щетине.

Каждое утро он вставал с ощущением, что его ждут великие дела. Дело в том, что Димас (именно так зовут нашего бодрого героя) непреклонно и убежденно собирался разбогатеть в самое ближайшее время. Разбогатеть нужно было как можно скорее, потому что жить в разваливающейся старой хрущевке в Медведково ему было обидно и неуютно: из туалета все время пахло чем-то гнилостным, смешанным с запахом ржавых труб, раковина в ванной треснула в нескольких местах, штора уныло висела на нескольких оставшихся петлях, остальные он порвал, уж не помнил как, а потом и вовсе перестал задергивать штору, чтобы видеть свое отражение в запотевающем зеркале.

Да и кухню он не любил: там все время горой лежала грязная посуда, крошки, обрывки упаковки, стаканы с въевшейся ржавчиной бывшего чая и давно засохшая кожура от мандаринов. Весь этот натюрморт не создавал уюта, а дээспэшная кухонная мебель цвета «унылый белый» навевала глухую тоску и напоминала о том, что живет он как-то не так. Не здесь он должен быть, не здесь.

Диван в его единственной комнате никогда не собирался, поскольку механизм у него в какой-то момент заело, что было кстати, потому что собирать постель ему казалось делом весьма обременительным и ненужным: он здесь ненадолго, вот скоро разбогатеет, и у него будет квартира со спальней, уборщицей и всем остальным, что полагается богатому человеку. Поэтому скомканная постель, весьма несвежая с виду (стирать постельное белье он тоже не собирался), придавала комнате вид разоренного гнезда, и все остальное в ней: старый сервант с советским хрусталем – чьим-то воплощением богатой жизни, типовой шкаф и пузатый телевизор – не бросалось в глаза, отходило на задний план и не создавало особой изюминки в этом и так эстетически не самобытном интерьере.

Наводить порядок в несобственном жилье – дело мелкое, к Димасу не относящееся, так он считал, нисколько не обременяя себя хоть какой-то хозяйской ответственностью. Его масштаб – дела великие: богатство само к нему не придет (хотя он был бы совсем не против), поэтому, щедро намазав подмышки дезодорантом, так кстати обещающим немедленное и страстное притяжение особ женского пола, как сообщалось в рекламе, надев свежую футболку (ее-то он как раз стирал и вообще к собственной одежде относился с определенным трепетом), джинсы, ветровку и давно подуставшие, но брендовые кроссовки, он бодро вышел на площадку и под шипение старухи-соседки из соседней квартиры, близоруко ковырявшей ключом свою дверь: «Ишь, Верка опять себе нового хахаля завела!», стал пружинисто спускаться с четвертого этажа, не замечая буйной подъездной росписи на стенах, отражавшей подростковое и крайне эротизированное житие малолетних жильцов подъезда.

На сегодня ему предстояло несколько важных дел: снова занять денег (для начала, правда, надо было решить, кто на этот раз будет спонсировать его взлет к вершинам благосостояния), забрать готовые флаеры, встретиться с Никитой, его новым друганом и партнером по МБЛ (молодым бизнес-львам), и пойти по школам убеждать директоров раздавать флаеры родителям на родительских собраниях, чтобы они отдавали своих детей в их английский лагерь. Такое вот у них теперь дело – лагерь «Умней и богатей!». Наберут учителей – Никита говорит, что парочку хороших уже знает – найдут какую-нибудь подмосковную базу, засунут туда тех и этих, в смысле детей и учителей, и… греби себе деньги лопатой.

Главное, чтобы родители начали сдавать деньги. Сайт-то он уже сделал, ну как сайт, не сайт, конечно, – лэндинг, но там все, как положено: расписано, для кого этот лагерь, что получат эти дети и родители в кратчайшие сроки, множество привлекательных скидок, ну и предупреждение, что все места уже практически заняты и остается буквально несколько последних возможностей, и, само собой, еще немножко ниже – обратный отсчет времени, который тревожно отматывает часы и секунды, отделяющие ответственных родителей от последнего шанса купить своим детям путевку в светлое языковое будущее.

Ему страшно нравился результат его труда. Лэндинг он, конечно, делал не сам, но зато там все задумки его, личные. Как сделано-то, а? Парень, который делал лэндинг, написал, что пришлось исправлять много орфографических ошибок и он не уверен, что исправил все. Но кто заметит там какие-то ошибки? Зато шрифты какие! А цвета, а вдохновляющий на покупку текст! Они не смогут устоять. Тем более что они сделали все, как их учили, а те, кто их учил, вон уже какими деньгами ворочают. Ну а раз те смогли, то и они с Никитой смогут – не тупее, поди, всех.

Димас шел к метро, с воодушевлением подмечая распустившуюся зелень, при этом низкий лоб его, прикрытый соломенной челкой, не морщили думы о том, где ему взять минимум тридцать тысяч, чтобы заплатить за флаеры и положить денег на телефон, а то ну как начнут звонить возбужденные возможностью родители, а у него «абонент недоступен».

Немного не доходя до метро, он вдруг свернул влево, решив заглянуть в супермаркет со знакомой красной крышей, и обрадовался своей удаче, заметив за кассой Веркину крепкую фигуру, стиснутую красным полупрозрачным фартуком. Проведя рукой по соломенным волосам, он уверенно проложил курс прямо к нужной ему кассе, не забыв включить одну из своих самых обаятельных улыбок.

– Верунчик, привет. Как же ты хороша сегодня, прям светишься вся. Что, удачная ночь?

Верочка слегка засмущалась, заправила невыразительные тусклые волосы за ухо и с каким-то облегчением улыбнулась ему в ответ:

– Ну что, ты, наконец, принес мне деньги за квартиру? Какая ж у меня может быть удачная ночь, если я квартиру тебе сдала, а сама с бабкой в одной комнате сплю, а она храпит, точно буровая установка.

– Вер, понимаешь, мне всего тридцать тысяч нужно. У нас уже все на мази, сегодня с Никитой идем снимать куш, скоро денег будет невпроворот, я тогда тебе все отдам, сразу же. Вер, тебе первой, ты ж знаешь, я честный.

– Ты охренел совсем? Ты ж мне и так уже за три месяца должен. Я ж тебе квартиру сдала, чтобы себе зубы сделать, куда я с такими зубами, меня ж никто замуж не возьмет, а мне уже тридцать. Я у бабки кантуюсь, мы друг друга уже видеть не можем, а ты еще денег занять у меня хочешь? – Верка засуетилась, полезла в карманы и почему-то вытащила из кармана мобильник, зажигалку и ручку.

– Вер, ну ты что? Я ж отдам, ты меня знаешь. И твои зубы тебя совсем не портят, зря ты так. Да любой мужик тебя возьмет, с радостью, хоть сейчас, чего ты комплексуешь, Вер, ты это брось. Даже как-то обидно за тебя, – Димас вынужденно сместился от кассы немного назад: суровый дед в потертой кепочке заканчивал выкладывать из корзины на ленту картошку, капусту и две консервные банки каши с мясом. Дед неодобрительно оглядел конкурента, готовясь разразиться возмущенной нотацией о том, что «всякие тут отвлекают работника торговли», но отчего-то промолчал. Верочку он знал давно и был признателен ей за доброе обхождение и готовность помочь, а этот молодой хлыщ ему сразу чем-то очень не понравился. От таких добра не жди. Зачем это он тут ошивается. Явно ж не за покупками пришел.