Такого серьёзного, даже хмурого, но одновременно магнетически привлекательного.

Погодите-ка. Что ему вообще нужно от меня?..

— Дождь начинается. Ты с зонтом?

Я снова не успеваю ничего сообразить и выгляжу, наверное, опять как идиотка, но самое поразительное, что Валентин, похоже, не замечает и этого. Решив почему-то за меня, что мне противопоказано мокнуть, он берёт меня под руку и тащит куда-то быстрым шагом, при этом не давая вставить в свой монолог ни единого предложения.

— Если мы поторопимся, то успеем до ливня. Переждёшь у меня в гостях, так и быть, напою тебя чаем…

Во чёрт. Что происходит вообще? С чего вдруг парень моей подруги решил вести себя со мной так, будто я его собственность? Не Милка — Я!

— Стой, Валентин! Погоди, я никуда с тобой не пойду!

— Почему это? — притормозив, спрашивает он таким брезгливым тоном, что я тут же начинаю сомневаться в его адекватности.

— Потому что…

Я растерянно озираюсь по сторонам. Где я вообще? Я не совсем хорошо знаю город и легко могу заблудиться во дворах. Да что там дворы! Я из тех бестолковок, что в двух соснах способны заблудиться. А тут целый незнакомый район!

— …Потому что… я тебя не знаю.

— Как это ты меня не знаешь? Мы, вообще-то, знакомы с начала лета. Снимись уже с ручника!

— Ну да, как бы знакомы… Но всё, что я о тебе знаю, это то, как тебя зовут, да и вв…

— А, да это не проблема! — он опять грубо хватает меня за руку и волочит вперёд. — Как раз и познакомимся. Я тебе покажу, какую музыку надо слушать, у меня дома есть все пластинки «Битлз»…

В этот момент на нас стеною обрушивается настоящий ливень, и, взвизгнув от неожиданности, я в панике оставляю попытки сопротивления и бегу едва ли не быстрее Валентина.

Когда мы, топая как табун диких лошадей, влетаем в его подъезд, с нас обоих ручьями хлещет вода. Мои спутанные космы превратились в зелёные сосульки, тушь наверняка растеклась, а чёрно-белые гетры и юбка забрызганы грязью… Вот так видок!..

— Ты как курица мокрая! — ухмыльнувшись, подтверждает мои догадки Валентин.

Сам он стоит, упершись ладонью в перила, и пытается отряхнуться и отдышаться.

Непроизвольно отвечаю улыбкой, а сама думаю: «Какого чёрта…»

Какого чёрта он притащил меня к себе? Какого чёрта он меня унижает? Какого чёрта я не могу ничего ответить, как какая-то размазня…

В целом — какого чёрта?!

И только я собираюсь задать этот, зудящий в каждой клеточке моего мозга, вопрос вслух, как откуда-то сверху доносится:

— Ты совсем с катушек съехал, у нас турнир на носу!

— Не смеши меня. Какой турнир... Так, местячковый междусобойчик… Без меня обойдётесь как-нибудь.

— Ну ты и скотина, думаешь только о себе! У друга своего научился?

— Может, и у него.

— А на меня тебе, значит, пофик?!

— Может и пофик…

— Тогда знаешь, что — пошёл ты! Катись к своему дружку!..

В первую минуту мы с Валентином превращаемся в слух, но потом, пока разборки продолжаются, я шёпотом задаю ему вопрос… Увы, не тот, который собиралась.

— Это кто?

— Аа, — отмахивается он. — Не обращай внимания, у них частенько такое.

— Кажется, этот хриплый голос мне знаком… — снова шепчу я, скорее самой себе, чем всё ещё стряхивающему капли с плаща Валентину.

Но он, как ни странно, слышит:

— Конечно знаком, это одноклассник твой, Севастьянов. Он мой сосед, напротив живёт. А орёт на него Ёрш.

— Кто?

— Ершова Наташка, она со мной в одном классе… Пойдём, что встали здесь, как придурки…

Любопытство усыпляет мою бдительность, и, снова поддавшись какой-то магии, я покорно плетусь за ним.

— Лифтов здесь нет, придётся подкачивать икры…

В какой-то момент мимо нас, стуча каблучками по ступеням, едва не задев Валентина плечом, проносится та самая Наташа, с чьей подачи первого сентября до меня докопались две грымзы… Сама она тогда стояла в стороне, пуская сигаретный дым к закопчённому потолку женского туалета, и лишь ехидно на меня поглядывала.

Несмотря на то, что наше косвенное знакомство произвело на меня не слишком приятное впечатление, сейчас мне даже её немного жаль.

Она пробегает в слезах, не замечая ни меня, ни поприветствовавшего её одноклассника, а долетевший сверху громкий и резкий хлопок ставит жирную точку в неутешительной выводе — у них всё плохо.

— Кажется, они поругались, — заговариваю я.

— Да забей! — Валентин останавливается и вставляет в замок ключ. — Это норм. У них постоянно так. Хорошо, хоть не дерутся.

— А что, бывает и такое?

— Проходи. — Вместо ответа он распахивает передо мной врата своего жилища…

Глава 11

*Она*

Теперь уже не имеет смысла что-то выяснять, и мне остаётся только с достоинством принять ситуацию.

А ситуация такова: я в квартире парня своей лучшей подруги. Парень моей подруги красив, как бог, и я без конца залипаю в его потусторонне— прекрасные глаза. Мы вдвоём, насквозь мокрые, насквозь не… знающие чего друг от друга ожидать, и что со всем этим делать — тоже пока не ясно…

Вдыхаю затхлый душок, обвожу взглядом обшарпанные стены и недоумеваю: как чувак с такой офигительной внешкой может жить здесь… Ремонт времён царя Гороха, мебель старше наших родителей, по углам чёрная плесень и паутина… Всё это не просто не гармонирует со сказочным образом моего провожатого, а буквально рвёт в клочья мою систему ценностей.

Ладно я… Не самая умная, не самая, признаю уж, шикарная девочка с десятком-другим протечек в черепной коробке… Но он?..

— Можешь не разуваться!

Под скрип половиц Валентин сопровождает меня по узкому, длинному, зачем-то оббитому тёмным деревом, коридору к ванной, поправляет вывалившийся из стены выключатель и зажигает свет.

— Мыло там.

И, пока я оглядываю белёсый от налёта кафель и ржавую полоску в умывальнике, вешает на крючок нечеловеческих размеров футболку.

— Это моя. Она чистая.

Раскрываю рот, чтобы что-то ответить, но тут прямо перед моим носом захлопывается трухлявая дверь.

Что ж… В конце концов, не ходить же мне мокрой. И раз уж так сложилось, глупо не воспользоваться ситуацией. Это отличный шанс узнать о Валентине максимум. Не для себя — я всё ещё помню о Милке, которая, хоть и моя подруга, но в отличие от меня, в состоянии влюблённости абсолютно теряет не только бдительность, но и остатки разума.

Ей даже в голову не приходило расспросить его о родителях. Или об увлечениях… А вдруг, он на самом деле садист? мазохист? фашист? И в свободное от сжигания священных писаний время расчленяет белоснежных кроликов? Возможно, сегодня у меня появилась возможность вытрясти хоть часть скелетов из его шкафов…

Облачившись в футболку, которая оказывается мне по колено, я выхожу из ванной со стопкой своих вещей: капли на юбке я замыла, гетры решила просто снять и убрать в рюкзак, а кардиган и блузку развесить на просушку.

Валентин не слишком любезно, но всё же помогает мне со всем этим справиться, и, кажется, я начинаю понемногу привыкать к его манерам.

А на кухне к этому времени уже играет настоящая радиола, какая была у моей бабушки, и из колонок (или как это у неё называется?) льётся:

Yesterday

All my troubles seemed so far away…

— Ого! — восклицаю я. — Если мне сорокет, тогда тебе сколько? Шестьдесят, семьдесят?

— Это классика, — невозмутимо бросает Валентин, разливая кипяток по чашкам. — Хорошая музыка не стареет.

За те полчаса, которые мы сосём из не слишком чистых, как я успела заметить, ёмкостей безвкусный чай, мне удаётся выудить из собеседника немногое: у него есть мама, с которой они живут вдвоём, и, помимо «Битлов», Валентину страшно нравятся Nightwish и Evanescence.

Странное сочетание. Но, и сам Валентин, как я уже успела заметить, чувак со странностями.