От такого нежданчика у меня чуть прободная язва не открывается.
Она сидит на дереве, на толстой ветке, свесив ноги в мокрых красных «конверсах» с Джокером, умывается проливным дождём, машет мне одними пальчиками и тянет рот до ушей.
Естественно, урок летит к чертям. Малышарики прилипают к окнам. Галдят ещё громче, чем до этого. Я пытаюсь открыть форточку или хоть что-нибудь… И в этот самый момент в класс врывается МариВанна Намбер Ван.
Взъерошенная не меньше моего.
— Что это такое?! Свиридов, это к тебе опять?! Скажи этой ненормальной, чтоб слезала немедленно! Она же убьётся! — и, охая и ахая, куда-то спешно убегает.
Приходится бесславно завершить карьеру учителя и нестись срочняком спасать дурынду-Ляльку.
От охранника, естественно, который уже порывается стянуть её за ногу.
Когда мы оказываемся за воротами, я включаю режим «очень старший брат»:
— Блин, Ляль, у тебя колпачок опять потёк, ты откуда здесь?!
— К тебе приехала! — довольная, орёт она, перекрикивая шум дороги и дождя. — Ты ведь ко мне больше не приезжаешь!
— Да мы только на той неделе виделись!
— Мне мало!
Припираться под дождём — не лучшее занятие, и я беру сестрёнку на буксир и отволакиваю под ближайший подъездный козырёк.
— Ладно, и что мне с тобой делать?
— Ну, либо вымачивать дальше, либо… пригласить к себе в гости? — вопросительным тоном отвечает она.
— Нет, к себе не приглашу, там у меня торнадо прошёлся, а ещё родственница.
— Тогда давай в караоке?.. Серьёзно, давай, день учителя отметим! Песни поорём! Я ж ни разу так и не слышала, как ты поёшь! Хотя мне все, кому не лень, уже сказали, что это стоит услышать! Ну, давай! Ну, пожалуйста, Алекс!..
Кароч… Ляльке удаётся затащить меня в клуб.
Сегодня будний день, и народу немного. Мы берём по безалкогольному Мохито, три порции мороженого, поскольку Лялька не смогла выбрать, направляемся за столик, и тут на мою голову сваливаются ещё и одноклассники.
Их оказывается четверо. Пацаны: Фродо и Фил. И две девчонки: Староста и ещё лучшая подруга Тихонова, кажется, Света (в народе Тиша или Тишь) в резиновых сапогах под похожим на свадебное платьем.
Можно было бы подумать, что у ребят двойное свидание, если б все они, радостно разбрызгивая слюни, дружно не набросились на нас.
В итоге приходится взять вип, а Лялька становится Человеком Года на первую половину вечера.
А примерно часа через полтора я начинаю замечать за сестрёнкой странность. С каждым новым походом с девчонками «припудрить носик» она становится всё загадочней. Но так как обстановка к занудству не особо располагает, я оттягиваю момент истины до появления железобетонных подтверждений.
За это время выясняется, что Петровны сегодня тоже не было в Пыточной, и она не доступна; что за ЧП на малышковой математике меня ждёт инквизиторский костёр; и что по сравнению с экстрим-вокалом Фродо выступление Мэрилина Мэнсона в лучшие годы — блеяние робкой овечки.
Затем наш церковно-приходской хор идёт в разнос. Девчонки, начиная с оправдывающей своё прозвище Тиши, жаждут грязных танцев, походу, с элементами акробатики, раз уж им ширины випа не хватает.
И мы вываливаемся в общий зал.
А там Севины любимые «Круги на воде»*, за которые мне недавно в ТЦ едва не прилетело, и Ленка приглашает на танец. Проверяю взглядом Ляльку (её мокрые «Джокеры» топчут рядом со свадебными сапогами Тиши), вывожу одноклассницу на танцпол.
И там уже начинается…
Сначала Староста долго, но бессвязно боготворит меня за голос, от которого вся наша гоп-компания словила коллективный катарсис. Потом мы касаемся темы предстоящей Натахиной днюхи — она говорит, что без меня не пойдёт. А к концу трека изначально почти пионерское расстояние между нами радикально сокращается, и я с тоской понимаю, что отлепить от себя обмякшее от возлияний тело будет сложно.
Но, пока я пытаюсь это сделать более-менее тактично, к нам подбегает Тиша:
— Алекс, твой сестре там плохо! — Что резко ускоряет процесс.
Через мгновение я уже в випе, стою над скрючившейся в непонятной мне позе и истерике Лялькой, пытаясь разобрать, чё она несёт, прошу поднесшую стакан воды Тишу нас оставить.
— Ты нафига так насинячилась, Ляля?
— Я… это… эт я… — сквозь пьяные рыдания мямлит она. — Это я… должна была… под «Слот»… под эту… песню…
— Твою ж мамочку, Ляля! — Я помогаю ей выпрямиться и попить, проклиная себя за то, что немного не вовремя «бездействовал по ситуации». — Как я теперь тебя такую домой отправлю?..
— Не отправляй! — она испуганными расфокусированными глазами смотрит мне прямо в совесть. — Не отправляй… ик!.. Алекс… пжалста!..
— Ладно, ладно! — сдаюсь я. — Перекантуешься у меня. Утром поедешь…
Лучше б я её отправил…
Глава 35
*Он*
Кое-как доволакиваю пометившую чуть ли не весь путь (видать, чтобы в следующий раз не заблудиться) содержимым своего желудка Лялю до дома, на глазах у Родственницы затаскиваю в свою комнату, укладываю на диван.
— Ой, мне так плохо… Алекс… Я так люблю…ик!.. тебя… — бормочет она.
— Взаимно, — цежу я.
Стаскиваю с неё промокшие кеды, затем носки, затем куртку, джинсы, заворачиваю её всю в одеяло и оставляю почивать до рассвета.
А сам газую в батину комнату.
Я намерен умолять, угрожать, убивать — делать что угодно, лишь бы эта стукачка опять не звонила матушке.
Батя, как обычно, задержался в автосервисе, и его я, скорее всего, теперь увижу только на смене, а вот у его пассии в его отсутствие руки развязаны…
А там такая фантазия... Стивен Кинг отдыхает.
— Оччень добрый вечер, мадам!
Вхожу без стука, но одновременно со вселенской гармонией и божественной благодатью на лице.
Падаю к ней под бочок.
Она вся в какой-то чухне и в халате, лежит, щёлкает фисташки, втыкает в телек.
— Чё зырим? — Перевожу взгляд с блестящей чёрной жижи с глазами в экран, загребаю горстку фисташек, принимаюсь чистить. — А, я такое смотрел, голуби выживут, это точно.
Жижа цыкает:
— Это, вообще-то, классика… И там не о голубях.
— А о чём? — закинув в себя фисташку, уточняю я.
— Блин, Алекс… — сквозь зубы цедит она, почему-то теряя терпение. — Тебе чё надо? Не видишь, я не могу сейчас разговаривать! Оставь меня в покое… Пжалста!
— А чё так… болеете? — сочувственно киваю на засыхающую на её ангельском лике мазутоподобность.
— Сск, уррод, — не раскрывая рта, шипит она.
А «Брата-2» она, значит, не смотрела…
— Да лан те, тётушка Олечка, я, может, подружиться с тобой решил, а ты ругаешься!
— Отвали от меня, Алекс!!! — взрывается она и отлипает от подушек, готовая мне глотку перегрызть. — Ты достал меня! Я тебя не трогаю, и ты меня не трогай! Иди шпиль своих баб!!!
И тут я смекаю, что она то ли сослепу не разглядела, то ли просто не помнит, как выглядит Лялька, и, походу, приняла её за какую-то левую мадам, коих я, кстати говоря, приглашаю к себе раз в столетие примерно.
А значит, мне сегодня не нужно её убивать.
Аллилуйа!
Советую добавить к жиже чесночку и кетчупа, чмокаю её ручку — единственное доступное глазу чистое место, сваливаю.
**
Вернувшись в свою комнату, обнаруживаю, что Лялька перебралась на пол, — видать, так удобнее, — соскребаю её, укладываю обратно.
Затем плетусь в душ, переодеваюсь в домашние брюки, снова возвращаюсь и, присев рядом с сестрёнкой на край дивана, долго уговариваю себя черкануть матушке, чтобы не волновалась. А ещё думаю, где взять что-нибудь постелить на тот же пол. И вообще, как там уместиться, не отрезав себе ноги... Так долго, что мысли постепенно расползаются, как обдолбавшиеся слизни: вспоминаю вчерашний вечер, сюрприз в подъезде, беспокоюсь о Севе, успокаиваюсь, вспомнив о Натахе, опять тревожусь из-за неё же, пытаюсь дозвониться до Севы, матерю автомат… и сам не замечаю, как меня смаривает…
