Глава 13

*Она*

— Как тебе наша школа? — спрашивает Артём, когда мы с ним, уже переодетым в спортивные брюки и кроссы, отправляемся по обещанному «короткому» пути до станции.

— Школа как школа, — пожимаю плечами я и, чтобы не показаться занудой, тут же переключаю его внимание: — Я, кстати, часто здесь бывала, я имею в виду в городе, но в вашем районе, кажется, ни разу… Он же «Южным» зовётся, правильно? — Артём кивает. — А ты давно здесь живёшь?

— Вообще-то с детства. Мы тоже со станции переехали. С «Китайской стены», знаешь? — он кидает на меня озорной, лучистый, как бы проверяющий, взгляд.

— Правда?! А я как раз теперь там обитаю! Видишь, сколько у нас уже общего!

Во чёрт, что я мелю...

— Ну да… — к счастью, не замечая моей глупости, Артём продолжает чудесно улыбаться. — Земля круглая, город маленький. А почему именно в нашу школу, почему не поближе, в шестую, например?

Я снова пожимаю плечами:

— Не знаю, мне мама сказала, в шестую нас не взяли, а здесь, к тому же, лучшая в городе.

Мы петляем вдоль абсолютно не отличимых друг от друга стеновых панелей, балконов, деревьев, и, признаться честно, второй раз той же тропой я бы точно не пошла.

Тщетно пытаюсь запомнить хоть какие-то ориентиры: вон там вешала — но без того совдеповского ковра я их не узнаю; вон облезлые скрипучие качели с ревущей девочкой…

А между тем, наша непринуждённая беседа с одноклассником перетекает в несколько другое русло.

— А ты ничего вроде такая, — выдаёт он, чиркнув по мне очередным взглядом, теперь, скорее, оценивающим.

И увлекает за собой вниз по заросшему мокрой травой и бурьяном склону.

И тут мне в голову ударяет ужасная, парализовавшая меня на миг мысль. Но, к счастью, додумать я её не успеваю, ведь Артём как раз вовремя исправляется:

— …Общительная. Мы уж думали, ты вообще нас за людей не считаешь.

— Чего-чего?! Погоди-ка… — подцепив под локоть, я разворачиваю его к себе. — С чего вы это взяли? И вообще, кто это — вы? Кого ты имеешь в виду всё время?

От моей внезапной вспышки одноклассник явно теряется. Да так сильно, что сразу же заливается румянцем.

— Ну… Просто ты ж Алекса отбрила…

— И что?!

Моему возмущению нет предела. «Этот Алекс что — пуп Земли?» — думаю я, но вслух произношу немного другое:

— Вы сразу сделали вывод, что я какая-то зазнайка? А вариант, что он просто не в моём вкусе даже не рассматривается?

Теперь я первой шагаю дальше, высоко поднимая уже промокшие насквозь кеды.

— Что, правда? — удивляется Артём.

— Что правда? Что он не в моём вкусе?.. — от наивности вопроса я сдуваюсь и отвечаю уже со смехом: — Если честно, я его не рассмотрела даже… — и, подумав, добавляю: — Но выскочек я по жизни не люблю.

— Так он… ну, не то чтобы выскочка, — бормочет Артём где-то сзади. — Просто сам по себе такой… весёлый…

Снова резко затормозив, я преграждаю ему дорогу:

— А ты, наверное, хороший друг, — и открыто заглядываю в очень «тёплые» и лучезарные зелёные глаза под каймой пушистых коротких ресниц, какие, если верить одному глянцевому изданию, бывают исключительно у однолюбов.

На что Артём моментом их опускает и ещё сильнее смущается. Это выглядит просто до того умилительно, что за оставшуюся дорогу в пойме реки я ещё трижды вгоняю одноклассника в краску.

**

Как ни странно, дома меня ждёт обед. Или, судя по времени, ранний ужин. Мама подозрительно воодушевлена и, гремя посудой, порхает по кухне, как бабочка, а дядя Витя, совершенно меня не стесняясь, исподтишка шлёпает её по попе.

— Вить, ну прекрати, Женька же увидит, — сквозь смех осекает его мама, думая, что я всё ещё в комнате.

И мне, чтобы её не смущать, приходится задержаться за холодильником.

Дядя Витя бросает на меня хитрый взгляд и зачем-то подмигивает.

А потом мы садимся за стол, и, хотя при нём мне есть не очень привычно и даже неприятно, я, чтобы не обидеть маму, усердно пережёвываю каждый кусочек тефтельки.

— Ну, как тебе школа? — начинает мама. — Уже нашла себе новых друзей?

Каких ещё новых друзей? Что вообще происходит с моей мамой? Раньше она только постоянно кричала, теперь кричит и пилит меня редко, зато ведёт себя так, как будто я вообще не её дочь.

— Нет, — отвечаю без эмоций и равнодушно смотрю на неё в ожидании очередного абсурдного вопроса.

— Ну ничего, ещё не вечер, — смеётся она.

Жесть. Моя мама превратилась в куклу. Или в робота, запрограммированного на беседы по алгоритму. Неужели, когда я по-настоящему влюблюсь, я стану такой же, как она?

По-настоящему… А что же тогда значат мои чувства к Валентину?..

Я вспоминаю наш поцелуй, пытаюсь воскресить в себе те самые ощущения, и прихожу к выводу, что это было… никак. Просто никак. Не скажу, что мне было прям до рвотных позывов неприятно, но красивые губы оказались «не вкусными», если так можно выразиться, напряжёнными и жёсткими, и я прервала это действо не только из-за Милки.

И всё равно я теперь тварь. Даже если не влюблена в Валентина, что самое обидное. Тогда у меня тем более нет оправданий.

Все эти мысли вертятся в моей голове вперемешку с мыслями о маме и дяде Вите. Вот по ним, вернее по ней, сразу видно, что она сошла с ума. Её даже не раздражает его противное чавканье, а отрыжка вызывает смех умиления, как будто он не мужик, а маленький трогательный ёжик. Сю-сю-сю, какой милый… бээээ…. Если так выглядят настоящие чувства — то я точно умру старой девой.

Нет, правда, по-моему, лучше любить идеальный образ, картинку, которую придумаешь и «выносишь» сама, чем таять от нежности при виде чьей-то отрыжки.

— А у нас для тебя новость! — внезапно заявляет мама, когда я уже собираюсь поблагодарить её за трапезу и с миром уйти.

— Какая? — смотрю, как они переглядываются с дядей Витей, и внутри неприятно горчит, как будто я съела что-то тухлое.

— Мы решили продать наш дом в Феодосии, и купить жилплощадь поближе к Москве, чтобы ты могла учиться в университете!

Что?! Остолбенев, смотрю на то, как мама рада, и просто не верю «своему счастью»!

Дом в Феодосии? «Наш» дом?! Это папин дом! Купил его папа! Ремонтировал его папа! А мама собирается продать его, чтобы на эти деньги жить с посторонним мужиком?!

В первые секунды от потрясения я не могу вымолвить ни слова, а мама всё накидывает, тараторя почти без пауз:

— Здорово, правда? ты рада? Дом нам всё равно ни к чему, ну кто там будет что делать, зато мы купим хорошую квартиру, может даже двушку, мы уже присмотрели варианты, я тебе покажу, и нам не надо будет снимать жильё, когда ты будешь учиться, или тебе жить в этих задрипанных общагах… Боооже! Я там жила, поверь мне, это такое убожество!..

— Погоди-ка, стой, мама! — выхожу из анабиоза я. — Ты же не спросила меня! Я вообще-то против!

У мамы от неожиданности отпадает челюсть, и, воспользовавшись паузой, я решаюсь вывалить весь арсенал своих аргументов за раз:

— Ты же знаешь, что папа покупал этот дом для меня! Он говорил тебе, я знаю! Просто не успел оформить бумаги. Ты не можешь продать его, мам! Ты не имеешь на это морального права!

— Вот эээто воспитание, — насмешливо тянет «посторонний мужик». — Ну что, я был прав? В банк идти не придётся?

Он смотрит на маму, и она, похоже, тоже отходит от шока:

— Ну это же всё для тебя, Женя! Чтобы ты смогла учиться в Москве…

— Я буду ездить отсюда, мам!

Мы стоим друг напротив друга по разные стороны стола, а дядя Витя, всё ещё ковыряя добавку вилкой, вальяжно развалился на софе и наблюдает нашу ссору, как какую-то комедию в драмтеатре.

— Нет, ты не будешь ездить отсюда, — начинает заводиться мама. — Потому что это далеко и неудобно. И потому что жить в однушке втроём...

— Тогда я уеду обратно в Архангельский!

— Никуда ты не уедешь! И вообще, перестань разговаривать со мной в таком ультимативном тоне! Как я скажу, так и будет. Мы продадим этот чёртов дом, он нам всё равно не нужен. Витя, между прочим, жертвует своими накоплениями ради нас! Ради тебя, чтобы у тебя было будущее, неужели ты этого не понимаешь!