В заключение описания вопроса получения образования евреями в дореволюционной России и, открывавшимися перед ними для этого широчайшими возможностями, не боясь повторений, следует еще раз сказать следующее: полученное в русских учебных заведениях образование открыло перед евреями самые широкие возможности для проникновения в ряды русской интеллигенции и слияния с ней, тем более, что отношение к евреям этой самой русской интеллигенции было весьма дружелюбное.

И проникновение, самое глубокое (кроме административного аппарата и военной среды) во все круги культурного слоя России шло непрерывно. Но к слиянию не приводила. И не по вине русской интеллигенции и вообще культурной части русской общественности. Причину надо искать во врожденном у евреев стремлении к самоизоляции от народов, среди которых им приходилось жить на свое историческом пути.

Надо полагать, что это есть результат тысячелетнего религиозного воспитания, внушавшего, что евреи – «избранный народ», рассеянный только временно, до того часа, когда он соберется опять в «Земле Обетованной». Все страны, где они живут – это не родина, а только место временного пребывания. Настоящая же родина – это «Земля Обетованная».

Из веры и непоколебимого убеждения в свою «избранность» логически неизбежно вытекает сознание своего превосходства над другими народами, нежелание с ними смешиваться и, как следствие этого нежелания, то самоограничение, которое характерно для евреев даже живущих среди тех народов, которые никаких ограничений для слияния с евреями не ставят. В дореволюционной России, особенно на Украине, эти самоограничительные тенденции евреев проявлялись особенно отчетливо и делали их чужеродным телом среди массы украинско-русского населения.

3. Занятия торговлей и промышленностью.

По ст. 791, т. IX, Свода законов Российской империи евреи ремесленники, купцы и мещане «пользуются в местах для постоянного жительства им назначенных, всеми правами и преимуществами, предоставленными другим русским подданным одинакового с ними состояния, поколику сие не противно особым правилам о евреях».

Это «особое правило» для всех евреев, кроме купцов 1 гильдии (т. е. наиболее зажиточных) делало невозможным занятие торговлей и промышленностью вне «черты оседлости».

Исключение делалось для евреев-ремесленников, каковым разрешалась торговля вне «черты оседлости», но «только предметами собственного изделия».

Наличие этих двух ограничений лишало возможности многочисленных бедных евреев, поколениями живших и кормивших семью своей посредническо-факторской деятельностью, заняться этой деятельностью вне «черты оседлости», Заняться ею на свой риск и страх, а не в качестве служащего – «приказчика» еврея – купца 1 гильдии.

Вопрос о праве ремесленников торговать предметами собственного изделия не был достаточно уточнен и допускал как расширительное, так и ограничительное толкование, что вело к возможности разных злоупотреблений со стороны представителей власти на местах.

В связи с этим было множество «разъяснений» Сената, нередко противоречащих одно другому. Так например, в одном решении Сенат признал законной для еврея-часовщика торговлю часами, составные части которых были чужого изделия, но собраны им самим. В другом решении торговля мукой булочником-евреем была признана незаконной, со всеми вытекающими из сего последствиями, предусмотренными Ст. 1.171. Уложения о наказаниях 1845 года (конфискация товаров и немедленная высылка из тех мест).

Все эти ограничения теми или иными путями обходились и находились лазейки и способы их избежать, иногда легально, а, большей частью, полулегально или совсем нелегально, благодаря возможности толкования в смысле расширительном или ограниченном отдельными представителями власти.

Но еврейскую бедноту такие ограничения раздражали, лишали возможности привычным способом зарабатывать на себя и семью и толкали ее в ряды противников режима.

Были ли эти ограничения целесообразны и соответствовали ли они интересам общегосударственным – об этом существуют разные мнения. Многие министры финансов, например, Витте и другие, были противниками этих ограничений, исходя из соображений, что надо же дать возможность евреям путем торговли прокормить себя.

4. Государственная служба. Самоуправление.

«Различие вероисповедания или племени – гласил закон – не препятствует определению на службу, если желающие вступить в оную имеют на сие право… Евреи, имеющие ученые степени, допускаются на службу по всем ведомствам. (Диплом 1 степени Ун-та приравнивался к ученой степени)… Лица из евреев, поступающие на государственную службу, приводятся к присяге на верность службе порядком, предписанным для них в Уставе духовных дел инославных исповеданий».

Так гласили русские законы, написанные в тот «ассимиляционный» период, когда русское правительство стремилось к «слиянию евреев с коренным населением», в частности путем привлечения еврейской молодежи в русскую школу, и боролось с «обособленностью» евреев – своих подданных.

Как видно из текста закона, евреям были предоставлены самые широкие возможности… Но тогда, вплоть до 70-х годов не было евреев соответствующих квалификаций. До конца 50-х и начала 60-х годов евреи, окончившие русские университеты, исчислялись буквально, если не единицами, то десятками. Массовый наплыв евреев в университеты начался только в конце 60-х и начале 70-х годов, после великих реформ императора Александра II.

Но вскоре осозналось, что университетский диплом еврея отнюдь не значит, что он твердо стал на путь «сличения с коренным населением», к чему стремилось правительство. По своему «внутреннему облику» он оставался прежде всего евреем, несмотря на мундир государственного чиновника, отличное знание грамматики русского языка и всех тонкостей русского законодательства.

В русскую культуру евреи врастали, но отнюдь с ней не только не сливались, но даже и не срастались.

Национальные интересы России, в широком и глубоком значении этого слова, были им чужды и непонятны.

Осознавши это, русское правительство в вопросе пребывания евреев на государственной службе, главным образом в судебном ведомстве, куда устремлялись евреи с юридическим образованием, прибегло к следующему методу. С конца 70-х годов евреев перестали назначать на должности, а евреев, уже занимающих должности, не увольняя, продолжали держать на этих должностях без всякой надежды на повышение. Это приводило евреев к разочарованию в государственной службе, и они сами, добровольно, переходили в открытую для них свободную профессию – адвокатуру. Только немногие единицы задержались на государственной службе, как, например, действительный статский советник Тейтель и тайный советник Гальперн, дожившие в этих чинах до революции 1917 года.

В другие области государственной службы евреи и сами не стремились, кроме евреев-врачей, число которых в военном ведомстве было весьма значительно и никаких ограничений для их поступления в качестве военных врачей, равно, как и заметных затруднений в их служебной карьере, не существовало.

В адвокатуре, хотя профессии и свободной, но тесно связанной с судебным ведомством, до 1889 года никаких ограничений для зачисления евреев в сословие присяжных поверенных не существовало. И число адвокатов-евреев стремительно росло. При этом евреи вносили с собой и немало своего специфически еврейского, что не оставалось незамеченным и вызывало известную реакцию, как некоторых кругов русского общества, так и правительства. И с 4 ноября 1889 года для зачисления евреев в присяжные поверенные требовалось в каждом индивидуальном случае разрешение министра юстиции. (Это относилось только к присяжным поверенным и не распространялось на евреев – помощников присяжных поверенных).

Разрешения эти давались с большими затруднениями и тем ограничивалось число полноправных присяжных поверенных (адвокатов) евреев.

А с 1912 года ограничение для присяжных поверенных, введенное в 1889 году было распространено и на их помощников-евреев. (Как в первом, так и во втором случаях ограничения распространялось только на евреев иудейского вероисповедания и не касались евреев других вероисповеданий).