Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Причины этого могут заключаться как в том, что решения Любечского съезда по вопросу о «наследстве» Святослава Ярославича способствовали переориентации геополитических интересов правителей Киева на западный берег Днепра, так и в том, что Святославичи, по-видимому удовлетворившись получением в 1097 г. своей «отчины», демонстрировали лояльность Мономаху, который использовал их как своих естественных союзников, разорвав альянс с сыновьями Святополка Изяславича. Для клана Святополка этот шаг Мономаха имел самые печальные последствия, так как его потомки оказались на долгое время исключены из политической жизни Руси. Их «отчины» — Киев, Туров и Владимир-Волынский — остались за Мономашичами. Лишь во второй половине XII в. сыну Ярослава Святополчича Юрию удалось вернуть одну из этих волостей — Туровское княжество, — но это не вернуло потомкам Изяслава их прежнего политического значения.

Во второй период своего княжения Мономах применял санкции не только по отношению к оппозиционным князьям, но и по отношению к мятежным представителям новгородской элиты. Как сообщается в Новгородской I летописи под 6626 (1118/19) г., «привели Владимир с Мстиславом всех бояр новгородских к Киеву и, заставив присягнуть честному кресту, отпустили домой, а иных у себя оставили; и разгневались на тех за то, что они грабили Даньслава и Ноздречю, и на сотского, на Ставра, и заточили их всех»{262}.

Этот акт также имеет различные интерпретации. По мнению С.М. Соловьёва, жесткая реакция киевского князя была вызвана злоупотреблениями новгородской администрации, представители которой устраивали грабежи за спиной князя Всеволода Мстиславича{263}. Н.И. Костомаров считал, что Мономах и Мстислав расправились с немногочисленной боярской партией, восстановившей против себя большинство бояр{264}. И.Д. Беляев предположил, что новгородцы поплатились за проявление недовольства против Всеволода Мстиславича, выразившегося в ограблении его сторонников, или «мужей»{265}. С точки зрения В.Л. Янина, аресты являлись следствием противостояния боярских группировок, которому могло сопутствовать соглашение об ограничении в пользу посадника полномочий Всеволода Мстиславича, так как непосредственно перед сообщением о репрессиях Мономаха и Мстислава в Новгородской I летописи упоминается, что посадник Дмитр Завидович посадничал семь месяцев один{266}. По А.В. Петрову, в ходе беспорядков Всеволод Мстиславич был изгнан из Новгорода. Для примирения с ним новгородским боярам пришлось ехать в Киев, где наиболее активные представители оппозиции были заключены под стражу{267}. В.Я. Петрухин акцентировал внимание на том, что факт принесения присяги мог быть связан с переводом Мстислава Владимировича из Новгорода на белгородский стол{268}. Но вероятнее всего, в летописи речь шла о присяге для урегулирования внутригородских столкновений: если данная присяга была бы связана с переходом Мстислава с одного стола на другой, то она была бы принесена при отъезде Мстислава на юг в 1117 г. Судя по летописным известиям, мы можем предположить, что Владимир и Мстислав выступали в роли третейских судей, вынужденных улаживать конфликт среди представителей новгородского боярства, так как князь Всеволод Мстиславич по неизвестным причинам отсутствовал в Новгороде, а посадник Дмитр Завидович, способный выполнить функции арбитра, скончался 7 июня (или июля) 1118 г. Вероятно, отсутствие высшей администрации в конце концов заставило участников конфликта обратиться в Киев, где князья-соправители восстановили мир в рядах новгородской знати крестным целованием и задержали наиболее активных участников беспорядков. В 6628 (1120/21) г., очевидно для поддержания стабильности, посадником в Новгород был назначен некий Борис, по историографической традиции считающийся ставленником Мономаха. Таким образом, события 1118–1121 гг. позволяют говорить о временном усилении киевского контроля над Новгородом, что органично вписывается в общий контекст политики Владимира между 1116 и 1125 г., которая в этот период приобрела авторитарные черты.

1116 г. был переломным и для внешней политики Владимира Мономаха, который решил начать войну с византийским императором Алексеем I Комнином (1081–1118). По свидетельству Ипатьевского списка «Повести временных лет», «в этот же год ходил Леон царевич (в Лаврентьевской летописи — Леон Диогенович), зять Владимира, на Алексея царя, и сдалось ему несколько дунайских городов; и в Дерестре городе хитростью убили его два сарацина, подосланные царем, месяца августа 15. В тот же год князь великий Владимир послал Ивана Войтишича, и тот посажал посадников по Дунаю. <…> В том же году ходил Вячеслав на Дунай с Фомою Ратиборичем и, придя к Дерестру, не успели ни в чем, вернулись обратно»{269}. Под именем «царевича Леона» летописец подразумевает претендента на византийский престол, выдававшего себя за сына императора Романа ГУ Диогена (1068–1071), который был низложен и ослеплен после того, как проиграл туркам-сельджукам битву при Манцикерте.

Это был не первый претендент на родство с императором Романом Диогеном, так как, по свидетельству «Повести временных лет» под 1095 г., человек, выдававший себя за его сына («Девгеневича»), сумел убедить половцев совершить вторжение на территорию Византии, но был схвачен и ослеплен по приказу Алексея I Комнина («Ходили половцы на греков с Девгеневичем, воевали по Греческой земле; и цесарь захватил Девгеневича и приказал его ослепить», — говорится в летописи){270}.

Дочь и биограф Алексея I Анна Комнина в своем сочинении под названием «Алексиада» рассказывает, что «какой-то человек, не принадлежавший к знатному роду, происходивший из низов, в прошлом воин» объявил себя сыном Романа Диогена, «хотя настоящий сын Диогена был убит еще в то время, когда Исаак Комнин, брат самодержца (то есть императора Алексея. — Д.Б.), сражался с турками у Антиохии». По словам принцессы, «он явился с Востока в овчине, нищий, подлый и изворотливый» и «обходил город дом за домом, улицу за улицей, рассказывая о себе небылицы», что он «сын прежнего императора Диогена, тот самый Лев, который, как уже было сказано, был убит стрелой под Антиохией», а затем «присвоил себе его имя и стал открыто домогаться императорской власти, вовлекая в обман легковерных». Если верить утверждению Анны Комниной, император пренебрегал этими слухами, однако на них обратила внимание его сестра Феодора, которая была женой покойного сына Диогена и после его гибели удалилась в монастырь. После того как самозванца не удалось образумить, Алексей I приказал выслать его в Херсон и взять под стражу. Императорский приказ, по всей видимости, исполнялся не слишком усердно, поскольку, очутившись в Херсоне, он стал по ночам подниматься на городскую стену и, высунувшись, заводил беседы с куманами (половцами), которые обычно туда приходили торговать. Наконец, «обменявшись с ними клятвами, однажды ночью он обвязал себя веревкой и спустился по стене вниз».

Некоторое время претендент на престол прожил вместе с куманами и «достиг того, что куманы уже стали называть его императором», а затем решили вторгнуться всем войском в Ромейскую землю, чтобы посадить его на трон, якобы принадлежавший его отцу. Как утверждает Анна Комнина, «такие у него были намерения, и они не остались неизвестными самодержцу», поэтому Алексей I «как можно лучше вооружил войска и приготовился к войне с варварами». После того как претендент совершил вторжение на территорию Византии, ему удалось получить поддержку у населения некоторых городов. Однако под стенами крепости Анхиал он встретил ожесточенное сопротивление и направился к Адрианополю, рассчитывая на помощь Никифора Вриенния, названого брата Романа Диогена. По словам Анны Комниной, «это была всем известная правда, но самозванец дошел до такого бесстыдства, что на самом деле называл Вриенния своим дядей». Несмотря на то что бои под Адрианополем продолжались на протяжении сорока восьми дней, претенденту не удалось взять город. Не получил он также и поддержки Никифора Вриенния, который открыто заявил, что не признает в нем сына Романа Диогена, так как «подлинный сын Романа» был убит под Антиохией. Императору Алексею I, который планировал отправиться на помощь Адрианополю, в последний момент удалось разрешить ситуацию при помощи некоего Алакасея, знавшего отца самозванца. Тот вошел к нему в доверие и устроил ложную капитуляцию крепости Пуца, начальник которой пригласил претендента и сопровождавших его куманов в баню, где кочевники, заснувшие после застолья, были перебиты, а оставленный в живых претендент, по всей видимости, был арестован и вскоре ослеплен по приказу матери императора — она «немедленно послала друнгария флота, евнуха Евстафия Киминиана, чтобы тот принял Диогена и доставил его в столицу», а этот Евстафий «имел при себе одного турка по имени Камир, которого он использовал для ослепления Диогена»{271}.

39
{"b":"818340","o":1}