Со времени С.М. Соловьёва сложилось представление о том, что планировавшийся обмен волостями был выгоден Святополку Изяславичу, а не Владимиру Мономаху^{174}, интересам которого, напротив, отвечала строптивость новгородцев. Это предположение, несомненно заслуживающее внимания, тем не менее дает одностороннюю оценку сложившейся ситуации, никак не объясняя того обстоятельства, что еще в 1099 г. Святополк стремился овладеть территорией всей Волынской земли, а уже в 1101 г. готов был перевести своего сына Ярослава из Владимира в Новгород, который он сам оставил в 1088 г. ради княжения в Турове. На наш взгляд, изменение стратегических интересов Святополка связано с двумя обстоятельствами: во-первых, необходимостью мириться с соседством с Ростиславичами, владения которых урезать не удалось, вследствие чего поставленная Святополком цель (объединение всей «волости отца и брата») достигнута не была; во-вторых, необходимостью бороться с претензиями на «отчину» Ярослава Ярополчича, на что указывает реконструируемая последовательность событий. Так как договор о «рокировке» заключен вскоре после мятежа Ярослава, он вполне может рассматриваться в качестве одного из его следствий. Обмен волынского стола на новгородский мог, с одной стороны, вообще снять эту проблему для Святополка, а с другой, способствовать ослаблению позиций Мономаха на севере, где за ним осталась бы лишь Ростово-Суздальская земля.

Не вполне понятным является в настоящее время вопрос о судьбе Смоленска, последним упоминанием которого за XI в. является уже известное нам летописное свидетельство о том, что накануне Любечского съезда там сидел Давыд Святославич. П.В. Голубовский, опираясь на свидетельство «Поучения» Мономаха о его неоднократных походах к Смоленску между 1096 и 1107 г., и Ипатьевского списка «Повести временных лет» о построении в городе Мономахом в 1101 г. каменной церкви Св. Богородицы, счел, что в 1097 г., после ухода Давыда Святославича в Чернигов, Смоленск вернулся к Мономаху, управлявшему городом через посредство сына Святослава^{175}. Позднее В.Л. Янин в результате наблюдений за трансформацией перечня русских князей в поминальной записи, оставленной игуменом Даниилом, автором «Хождения» в Палестину, в иерусалимской обители Св. Саввы, отметил, что в списках III пространной редакции этого памятника (по классификации М.А. Веневитинова) присутствует имя князя Андрея-Мстислава Всеволодовича (отождествляющегося с Мстиславом — внуком Игоря Ярославича, который в летописной статье 6610 г. назван в числе участников похода на половцев), тогда как во II пространной редакции и в сокращенной редакции Б вместо него назван Федор-Мстислав Владимирович (сын Мономаха); из этого был сделан вывод о том, что в общем протографе всех редакций «Хождения» могли присутствовать имена обоих князей.

Проецирование этого предположения на теорию «лествичного порядка» наследования стольных городов привело В.Л. Янина к выводу о том, что упоминание Андрея-Мстислава после имени Федора-Мстислава, княжившего в Новгороде, указывает на его высокое положение среди русских князей, которое могло обеспечить ему княжение в Смоленске между 1103 и 1113 г.^{176} Однако, как отметил Л.В. Алексеев, в рамках этой гипотезы так и остается неясным, почему переяславский князь в этот период по-прежнему тесно связан со Смоленском и почему Андрей-Мстислав в итоге уступил смоленский стол одному из сыновей Мономаха Святославу Владимировичу, который, если верить Ипатьевскому списку «Повести временныхлет», княжил в Смоленске до 1113 г.^{177}

Обратившись к «Поучению», мы можем увидеть, что после сообщения об уже упоминавшемся походе Мономаха в Ростов, который, вероятно, имел место зимой 1100/01 гг., Мономах пишет: «И в течение трех зим мы ходили к Смоленску и [из Смоленска] я пошел к Ростову». По-видимому, речь идет о походах, предпринимавшихся в период с 1101/02 по 1103/04 г., так что в этот период Смоленск вряд ли мог принадлежать князю Андрею-Мстиславу. Сомнительно, чтобы Мономах отказался от него и позднее, так как в «Поучении» имеется еще одна запись следующего содержания: «И на зиму я к Смоленску пошел, и из Смоленска после Великого дня вышел, и Юрьева мать умерла»^{178}. Дата смерти жены Мономаха («Юрьевой матери» — то есть матери будущего Юрия Долгорукого, предпоследнего из сыновей Мономаха) известна по «Повести временных лет» (7 мая 1107)^{179},[3] значит, в «Поучении» Мономах говорил о зиме 1106/07 г., которую он провел в Смоленске, что вряд ли могло произойти, если бы этот город не был его собственным.

Кстати, под «Юрьевой матерью» вряд ли можно подразумевать уже известную нам дочь англосаксонского короля Гарольда Гиду. Как установил А.В. Назаренко, о смерти Гиды сообщается в синодике кёльнского монастыря Св. Пантелеймона, но там она помечена 11 марта (без указания года)[4], так что сыновей Мономаха — Юрия, родившегося в 1102 г. его брата Андрея, а возможно, и уже известного нам Романа следует считать детьми князя от его второго брака, в то время как сыновьями от первого брака с англосаксонской принцессой являлись Мстислав, Изяслав, Святослав, Ярополк и Вячеслав (обратим внимание, что все они получили в качестве «княжеских» имен славянские имена, в то время как их младшие братья получили в качестве «княжеских» имен имена греческих святых — Георгия, Романа и Андрея, — так что в данном случае прослеживается следование Владимира Мономаха двум антропонимическим традициям). Между сыновьями от первого и второго брака, разумеется, существовала и значительная разница в возрасте, упоминание о которой сохранилось в Ипатьевской летописи: когда в 1151 г. Юрий оспаривал право на Киев у своего племянника Изяслава Мстиславича и его союзника Вячеслава, то последний, отстаивая приоритет своих прав, приводил следующий аргумент: «Я тебя старше не малым, но многим [возрастом], я был уже бородат, когда ты родился»^{180}.

Сыновья Мономаха являлись деятельными участниками многочисленных кампаний против половцев, организатором которых переяславский князь выступил в начале XII в. Хроника русско-половецкого противостояния прослеживается по «Повести временных лет». Так, под 1101г. говорится о том, что Святополк, Владимир и Святославичи устроили съезд на Золотче, куда прибыли посланцы всех половецких князей с просьбой о мире, который был заключен 15 сентября у Сакова. Однако мир с половцами продолжался недолго. Уже под 1103 г. находим в летописи рассказ следующего содержания: «Вложил Бог в сердце князьям русским, Святополку и Владимиру, и собрались на совет в Долобске. И сел Святополк с дружиною своею, а Владимир со своею в одном шатре. И стала совещаться дружина Святополкова и говорить, что “не годится ныне, весной, идти, погубим смердов и пашню их”. И сказал Владимир: “Дивно мне, дружина, что лошадей жалеете, которыми пашут; а почему не подумаете о том, что вот начнет пахать смерд и, приехав, половчанин застрелит его стрелою, а лошадь его заберет, а в село его приехав, возьмет жену его, и детей его, и все его имущество? Лошади вам жаль, а самого не жаль ли?”. И ничего не смогла ответить дружина Святополка. И сказал Святополк: “Вот я готов уже”. И встал Святополк, и сказал ему Владимир: “Это ты, брат, великое добро сотворишь земле Русской”. И послали к Олегу и Давыду, говоря: “Пойдите на половцев, да будем либо живы, либо мертвы”. И послушал Давыд, а Олег не захотел того, сказав причину: “Нездоров”. Владимир же, попрощавшись с братом своим, пошел в Переяславль, а Святополк за ним, и Давыд Святославич, и Давыд Всеславич, и Мстислав, Игорев внук, Вячеслав Ярополчич, Ярополк Владимирович. И пошли на конях и в ладьях, и пришли пониже порогов, и стали в порогах у острова Хортицы. И сели на коней, а пехотинцы, выйдя из ладей, шли полем 4 дня и пришли на Сутень».