– Привет. Неожиданно. Или мы договорились встретиться?
– Сюрприз! – широко улыбаясь, восклицаю я и протягиваю бутылку шампанского. Он покашливает и не торопится запустить меня в квартиру. Улыбка становится еще более смущенной. Возникает ощущение, что меня без моего ведома сделали героиней пошлой мелодрамы. Я уже знаю что будет дальше. Я знаю что скрывается там, за дверью, в глубине квартиры. Встречаюсь с ним глазами, он отводит взгляд. Я киваю. Киваю снова. И снова. Не хочу ничего видеть. Не хочу доказательств. Не хочу слов. Не хочу оправданий.
– Я думаю, мне это и самой пригодится. – прижимаю бутылку к телу локтем и разворачиваюсь, подводя итог очередным неудачным двухгодичным отношениям. Ну или то, что я называла отношениями, а на деле оказалось закулисной игрой.
Шампанское заканчивается ближе к полуночи. Слезы по моей никчемной жизни и от жалости к себе высыхают ближе к трем ночи. Сна нет. Лежу в темноте и смотрю на то, как фары проезжающих машин рисуют причудливые узоры на потолке. Видимо, в какой-то миг глаза все-таки закрываются, и приходит благословенный отдых моему мозгу от карусели бесконечных мыслей.
Когда глаза открываются вновь, на часах 6.30. Я не завела будильник. Вскакиваю. Воспаленный, не отдохнувший похмельный мозг отказывается работать. Бегаю по квартире, в попытках собраться на работу. Понимаю, что трачу слишком много энергии на совершенно лишние телодвижения. Изображение в зеркале не утешает. Остаюсь без кофе и завтрака. Автобус отходит от остановки перед самым носом. Слезы закипают в глазах.
Открываю дверь лаборатории почти на полтора часа позже обычного. Не отрываю глаз от пола. Боюсь расплакаться. Молча жду термометрии.
– Вы опоздали. – Вздрагиваю от мягкого приятного мужского голоса, как от набата. Застываю в оцепенении. Медленно поднимаю взгляд. Встречаюсь со спокойными карими глазами. Не покидает ощущение сюрреализма. Будто со мной заговорили неодушевлённые предметы.
– Вы умеет разговаривать. – констатирую я. Карие глаза становятся удивленными.
– Конечно. – чувствую себя идиоткой. Хлопаю ресницами, пытаясь переварить происходящее.
– Вы впервые со мной заговорили за три года.
– Не было необходимости. – едва заметное движение плеча.
Все слова мгновенно вылетают из моей головы от шока. Стою и молча смотрю на него. Он так же молча смотрит на меня. Вздыхаю.
– Ну да, конечно. Кто я такая, чтобы со мной здороваться или уж, не дай Бог, разговаривать. Уборщица. Посудомойка. – взмахом руки указываю на термометр. – Измеряйте, и я приступлю к своим обязанностям.
Он кивает. Однако, термометр берет не сразу. Я смотрю на его ноги, он смотрит на меня. Из моих глаз падает предательская капля на пол между нами.
– Тяжелый вечер. Тяжелая ночь. Невыносимо тяжелое утро. И бесконечно тяжелый день впереди. Простите, что задержала Вас на работе. Вы устали и хотите спать. Так давайте уже отправим Вас домой. – шепчу я его ногам. Спустя три удара моего сердца раздается писк термометра. Ноги исчезают. Закрывается дверь за моей спиной.
В обеденный перерыв сижу за общим столом в столовой, вяло ковыряю картофель в тарелке: даже отсутствие завтрака утром не мотивирует к поглощению пищи. Краем глаза вижу движение за столом: мой бывший любимый мужчина присаживается по диагонали от меня. Он обнимает за талию нашу общую коллегу. Что ж, она, видимо, его авторитет не компрометирует. Отворачиваюсь и ввязываюсь в общий веселый разговор. Не сразу понимаю, что идет очередное построение догадок о личности ночного сотрудника. Все смеются над новой версией его жизнеописания. Автоматически смеюсь тоже. Вспоминаю утро и ощущение своей никчемности. Я никто. Со мной даже нет необходимости здороваться. К горлу подкатывает желчь.
– Человек, который смеется.
Все головы поворачиваются ко мне.
– Виктор Гюго, «Человек, который смеется». – говорю чуть громче. – У него шрам от уха до уха, поэтому он скрывает свое лицо.
– А что, она права! – и хор начинает тут же обсуждать жизнеспособность моего предположения.
Затем повисает тишина. Оглушительная. Все застыли. Из-за моей спины появляется рука. Передо мной на столе материализуется кофе. Рука, которую я впервые вижу днем, без перчаток, исчезает из поля моего зрения. Из моего горла издается булькающий то ли смех, то ли всхлип. Поворачиваюсь, чтобы встретиться с глазами, наполненными горечью, разочарованием, болью. Провожаю спину взглядом до двери. Возвращаюсь в исходное положение. Опускаю лоб на прохладную поверхность стола. А ведь я думала, что хуже этот день уже быть не может.
Следующие 12 часов я мысленно прошу прощения во всех возможных вариациях. Подбираю слова, сплетаю их во фразы и добавляю изрядную долю самобичевания. На следующий день открываю дверь в лабораторию в 5 утра. Музыка гремит на все помещение. Мой приход пока остается незамеченным. Вижу спину, склонившуюся над столом, руки уверенно смешивают ингредиенты. Рука с небольшой колбой застывает, когда я попадаю в поле зрения. Все пробирки, колбы и реактивы отправляются в холодильник. Руки тщательно спиртуются, пальцы делают музыку тише. Глаза пробегают путь к часам на стене и возвращаются ко мне. В них удивление, затем пустота.
– Здравия желаю! По Вашему приказанию прибыл… Или прибыла. – Смущенно откашливаюсь. – Прежде всего, я пришла молить о прощении. Честное слово, до вчерашнего дня я ни разу не участвовала в подобных дискуссиях. Присутствовала – да. К своему стыду, не пресекала их и даже прислушивалась. Но не участвовала. Так себе аргумент, да? – я подхожу ближе. – Ты же биолог. Понимаешь основы закона выживания: когда ты ранен – смени цель травли, чтобы выжить и успеть зализать раны. Мне очень стыдно, правда. Мне все равно что ты скрываешь под этим… – моя рука взлетает вверх и описывает окружность в районе его подбородка. – Я не считаю себя в праве влезать в твое пространство и выведывать твои тайны. У меня своих предостаточно. – невольно фыркаю. – Хотя о чем это я. Моя жалкая жизнь настолько проста и безыскусна, что мне даже скрыть нечего. Серая посредственность. Если я исчезну – никто и не заметит. Разве что сын. Только для него я имею значение. – приостанавливаю поток самоуничижения и возвращаюсь к исходной заготовке. – Прости. Я хотела тебе сказать, что… Не важно что они все говорят. Что я вчера сказала. Ты мне нравишься. И… Черт! Я сбилась! Я ведь продумывала каждое слово. – пытаюсь собрать мысли воедино. Концентрируюсь на его глазах. – Я не хотела сделать тебе больно. Ты просто попал под колеса (кстати, как ты вообще оказался здесь днем?!). Я хочу вернуть тебе твои полтора часа, которые задолжала вчера утром. И спасибо большое за кофе.
Выдыхаю. Расслабляюсь немного.
– Я замечу.
Застываю.
– Что?
– Я замечу, если ты исчезнешь. Ты мне тоже нравишься. Нравятся твои утренние экспромты. Время, когда ты врываешься сюда по утрам – самое светлое время суток для меня. Ты яркая. Теплая. Важная. Любая жизнь важна. Кто-то зажигает звезды, делает открытия, ведет за собой толпы. А кто-то служит катализатором. – он присаживается на высокий стул у стойки. – Катализаторы обычно остаются в тени. Но без них нужной реакции можно ждать годами. Может и не дождаться вовсе. – он замолкает ненадолго. – Мне и правда было вчера больно. Но я понял.
Он не уходит. Не продолжает свои опыты. Он сидит и смотрит, как я мою пробирки. Через час он мерит мою температуру и заносит ее в журнал. Идет к двери. Затем разворачивается и возвращается ко мне:
– Могу я приехать к концу твоей смены, чтобы отвезти тебя домой?
Мои глаза сами по себе увеличиваются:
– На мотоцикле?
Глаза смеются, в них играют бесята:
– Боишься?
– Нет. Предвкушаю.
Он качает головой, смеясь. И опять собирается уходить. Уже открывая дверь произносит:
– И мне понравилась та музыка, которую ты добавила. Именно такой я себе тебя и представлял.
И уходит. Я хихикаю. И сама себя одергиваю.
Мои глаза следят за часами из любой точки лаборатории. Взгляд притягивается сам, как магнитом. В голове крутится заманчивая мысль о том, что я – катализатор, не пустое место. Она вызывает улыбку. Остаются минуты до окончания. Мысленно я уже вне этих стен. Когда рабочее время истекает и я направляюсь к выходу, меня останавливают и просят домыть последнюю порцию посуды. Срочно. Это еще полчаса работы. Вздыхаю и возвращаюсь.
