Лав Анастасия
Сама себе фея
Чудеса традиционные
Маша подкидывала дрова в печку, смотрела на огонь, а мысли тлели, искрились, затухали, вспыхивали и трещали, столько проносилось в голове за минуту, что Маруся просто не успевала отслеживать удивительную траекторию даже одной, не то чтобы всего этого жужжащего роя в голове.
Или наоборот – казалось, что внутри пусто и чисто. Совсем пусто, Маша представляла почему-то своё «внутри» старой избой. Там был чистый светлый деревянный пол, тёмный стол и такая же тёмная лавка, на окошках уютно висели белоснежные занавески, что на ночь сдвигались к серединке. На лежанке на стёганом одеяле лежала огромная трёхцветная кошка, и всегда один глаз у неё спал, а другой, прищурившись, не пропустил бы и дуновения ветерка. В печке потрескивали дрова, рядом стоял веник. Большо-о-ой такой веник, будто с чубом, задорный, всегда в бодром и весёлом настроении. Манюня точно знала – это он наводит порядок внутри неё! Ка-а-ак пойдёт по всем уголкам выметать, так и невозможно остаться ни единой соринке и ни одной пылинке.
30 декабря. К Новому году готовность нулевая. Саша в ауте от очередной бутылки, Маша беременная, замело всё по пояс и никуда не выехать.
Поднялась в спальню. Темно, светит телевизор. Маша любит такой полумрак. Антон укладывается спать. Уютно-о… Вдруг комната начала озаряться бликами. Маша выглянула в окно. Там большой трактор с мигалкой на крыше расчищал дорогу и территорию у двора. Одновременно завибрировал телефон.
– Машка, выходи! Мы с Ромкой решили тебя откопать!» – задорно кричал в трубку сосед Дима.
Манюня почувствовала тепло где-то в животе, и вообще вся эта мигающая яркая комната показалась девушке волшебной. Поцеловала Антошку в макушку, разрешила смотреть в окно на посланников Деда Мороза, а сама – полетела на улицу.
Ромку Маша видела впервые: темноглазый, улыбка широченная, добрый, сильный и мужественный. Благодарила тыщщи раз. Димку знала давно. Обняла выского, стройного, с ласковыми глазами, решительного и шубутного.
– Дим, спасибо тебе огромное… Собралась завтра выезжать и не знаю, как!
– Та лан, если чо, звони! – чмокнул в щёку и запрыгнул на ступеньку трактора парень.
Мария стояла, смотрела ему вслед. Позади притаились огромные горы сугробов, которые она никогда не смогла бы перекидать в одиночку. Девушка подняла глаза к небу.
На неё смотрела огромная улыбающаяся Луна в окружении сияющих звёзд на бархате тёмно-тёмно-синего небосвода. «Благодарю», – прошептала Машуля, сама не понимая, к кому обращаясь. Она ещё не знала, что завтра Димка вытащит машину, застрявшую в снегу с ней, измученной и обессиленной от постоянной борьбы с непогодой за рулём, и снова она будет благодарна и Диме-соседу, и Вселенной, а внутри расцветёт доверие – всё идёт, как надо. Ведь это последнее 31 декабря, когда Саша пьян. Дальше будет много всего разного происходить в её жизни, но самый огромный кошмар останется позади.
Внутреннее солнце
Маня любила ветер. Свободный и всемогущий. Дурманящий и тормозящий. Ей было интересно, как он может одновременно устраивать и фантастический движ крови и в одну секунду заставлять замирать и чувствовать этот Мир так, как не чувствовала до этого никогда.
Манюня любила педаль газа. Тихо-о-онечко нажимала на неё краешками пальчиков ноги, и автомобиль в две с половиной тонны ревел, как раненый самец, и срывался с места, распугивая всех пузотёрок вокруг. Манечка знала, с какой долей нежности надавить на педальку, чтобы вызвать восторг, испуг или восхищение. В это мгновение Маша ощущала себя королевой всего сущего в этом и в других Мирах.
Маруся только сейчас научилась наслаждаться быть женщиной. Просто охренеть! Быть женщиной!
Оказалось, что в словосочетании «быть женщиной» заложен глубокий глубинный смысл – и это не просто родить, убрать, приготовить еду. Там есть встреча с собой и своими желаниями. Только со своими личными, которые не пересекаются ни с кем из детей или мужем… Там есть только ты. Сначала там страшно и пусто и хочется быстро заполнить эту пустоту чем-то… Хоть чем-то, лишь бы не она. А потом ты начинаешь любить это «пусто» и заполнять только своими чувствами и эмоциями, при том выраженными только к себе. К себе любимой.
Манюня почувствовала впервые за свою жизнь, как это круто – любить себя. Не просто красить ногти и создавать красивую упаковку из тела, но полюбить это тело, полюбить быть с собой наедине, выбирая себя. Как это – жить, исходя из того, что Я – во-первых в этой жизни. И жить так без чувства вины, без сожаления и не опираясь никогда ни на какое чужое мнение.
У Маши будто новая жизнь началась. И ей казалось, что все вокруг знают, как она теперь кайфует от самой себя. Теперь ей гораздо чаще встречались улыбающиеся люди, она ловила на себе всё больше восторженных мужских взглядов. В ней появилась та спокойная уверенность в себе и завтра, в тотальном доверии к Пространству и Творцу. Ей хотелось делиться своим прекрасным внутренним светом со всеми. Хотелось согревать им, зажечь искорку счастья в каждом, кто встретится на пути.
Машка говорила красивым женщинам, что они красивые, и видела, как моментально в каждой зажигалось внутреннее солнце. Они улыбались, и глаза светились тёплым мягким женским светом любви. Маруся очень хотела, чтобы каждая на этой планете была счастлива. Чтобы каждый раз, когда ветер ласково целовал ухо или неистово и страстно блуждал в волосах, это было поцелуем от Вселенной, которая с заботой и невероятной любовью всегда находится рядом. Чтобы каждая из женщин знала, что она любима Творцом не за что-то или почему-то, а просто потому, что она есть, по праву рождения в этом Мире.
Маша и мороз
У Маруси, почти тут же примерзая, текли слёзы и сопли. Снег валил, как будто никогда до этого не падал на землю. Ветер с остервенением рвал и метал. Швырял снежинки так, что становилось физически больно. И рвал и метал в лицо навстречу Марусе.
Манюня прошла только три остановки, впереди – ещё столько же. Наверное. Примерно. Ещё две, а потом идти чёрте-куда, пересаживаться, ехать на другой маршрутке и всё равно дохрена фигачить пешком.
Остановилась, облизнулась, вытерла сопли. Слёзы смешались с мокрым снегом. Заглянула в коляску. Антошка спал крепко, там было тепло, уютно, защищённо и надёжно. Вздохнула, застегнула все чехлы обратно. Захотелось поменяться местами… Хрен. Безысходность. Хочется курить, а сигарет нет. Людей – и то нет! Какой идиот попрётся по такой погоде?!
Если что, Маруся везла четырёхмесячного Антона на физпроцедуры и массаж в филиал детской поликлиники.
Не, всё-таки везучая. Мужик навстречу идёт и курит. Постояла. Покурила. Не помогло.
Тогда Маня не была никакой осознанной. Муж спал пьяный. Двое старших в школе. Денег нет даже на одну маршрутку. Хотелось орать и умереть одновременно. Мимо пролетали машины, маршрутки… Маруся никогда никому не завидовала, не плакалась и долго не рефлексировала. Решительно вытерла нос, пробормотала ветру, чтобы развернулся. (пожалуйста, она уже охренела от холода!), и зашагала бодрее.
Манюня вроде и не волшебница, а ветер и в самом деле развернулся. «Вот разбогатею, будет у меня машина, стану всех подвозить!» – решила отважная женщина.
Через год она уже работала водителем в такси на своей машине.
Поныть и Маруся
Мария Сановна никогда не понимала ноющих и стонущих. Не, не так, чтобы прям вообще, но правда не знала, как вести себя в таких ситуациях. Она и сама могла поныть и постонать, но лично, в одиночестве, дабы не осрамиться на народе. И дело было не в том, что там скажут другие, просто считала недопустимым «нагружать» своими проблемами других людей.
Маша выбрала другую тактику. Она над всеми неприятностями ржала. Рассказывала весело, с юморком, и сама же и ухахатывалась, да так искренне, что иногда на неё смотрели, как на ненормальную, а она, уже потерявшись в истерическом хохоте, вдруг осознавала, что на самом деле и проблемы-то нет, так, очередная фигня, которая её чему-то научила, а сотворила её и вовсе она сама. Не прям сидела и машину топила, например, но создала эту ситуацию неспроста.