Звучит-то как красиво, верховная нина земли! Жаль, на деле выглядит жалко. То есть, как я.

Вокруг храма уже несколько десятилетий стояла маленькая застава ордена. Старые стены из камня не были рассчитаны на современные пушки, поэтому со стороны берега лет тридцать назад рыцари насыпали земляные валы вперемешку с валунами и заклинаниями, утрамбовали, организовали огневые точки для артиллерии и обороняющихся стрелков. Кто именно должен нападать на крепость Ордена в такой дыре по всем правилам современной военной науки и почему такие же валы не насыпали со стороны перевалов, я не знала. Но рыцарям виднее, они умные, не то, что я.

Ещё на восточных склонах валов отлично росли огурцы и клубника, а в прошлом году я умудрилась вырастить почти вызревший арбуз.

Я вытянула шею, разглядывая крепость внизу. Старые стены, перед ними всё ещё зелёные валы и рвы. На валах копошатся две фигурки и закрывают клубнику щепой. Идилия, правда, ложная. Рыцари, не имея возможности подвести во рвы воду, утыкали дно рвов острыми колышками и устроили всякие ловушки для пытающихся пробраться в крепость тайком. Любителям клубники приходилось двигаться крайне осторожно.

Впрочем, зимой от того, что выходило из леса, колья под снегом не помогали.

Я прожила здесь уже четыре года… Целых четыре года! За это время я вросла в здешние камни и, хотя я по-прежнему скучала по городской жизни, уже не представляла другой жизни. Тут была моя комната, мои любимые люди, тут была моя жизнь, мой храм. Если придётся уезжать, это всё останется тут. Мне придётся начинать всё заново — и, скорее всего, снова столкнуться с проблемами, из-за которых я тут и очутилась.

Но, боги, видимо, заметили меня, и решили посмеяться. Мы с Бегом и Андаром знали, когда будет конец и что этой осенью у них заканчивают назначения и, скорее всего, их переведут из крепости куда-то в другое место, где, как сочтут мастера Ордена, им самое место. Но я надеялась, что у нас будет ещё одна зима. Что за месяц до отправки придёт приказ о продлении их вахты. Или что-то случится, и нас втроём переведут в одно место, и не надо будет разлучаться. Я знала, что всё это глупые фантазии, что я предаюсь пустым надеждам, но всё же! Какие только чудеса не случались в нашем чудном мире!

Но три недели назад реальность обрушилась на мои хлипкие надежды всесокрушающей волной — пришла телеграмма об их переводе, а следом — и приказ об их переводе. От горя я написала в сестринство и Синод с просьбой забрать меня отсюда, но ответ пришел только из Синода. Ваше обращение зарегистрировано и поставлено в очередь на рассмотрение в штатном порядке. А значит я могла выкинуть надежду в озеро, я тут навсегда.

Лир спустил нас в долину, проехал мимо столба у поворота и лихо въехал в крепостной двор. Вдали у станции раздался гудок локомотива. Потом ещё один. У меня сердце ёкнуло. На станции стоял поезд что-то разгружал. Я вытянула шею и увидела Бегейра, чинящего гаражные ворота. От души отлегло. Они ещё здесь.

Хотя, Тиара свидетель, иногда мне казалось, что нам всем было бы проще, увези их поезд в моё отсутствие.

Я спрыгнула с ещё не остановившейся машины и подлетела к Бегейру.

— Ну что, новенький вернулся успешно? — рыцарь обнял меня, стараясь не касаться грязными ладонями. Я повисла у него на шее, насколько позволял мой рост, потом расцеловала в обе щёки. Бегейр был моим ровесником, высоким, мощным, с чуть кривым лицом. Его левая скула была выше правой, а щека словно немного ввалилась в череп. Он всем говорил, что это от того, что в юности он сражался с виверном на Стене Богов, а мне по секрету рассказал, что это была драка с другим претендентом во время его подготовки в Ордене, и что с тех пор он остепенился. Я, не реже раза в месяц лечившая ему разбитое лицо, кивала и делала вид, что верю.

— Я испугалась, что вы уже уехали.

Бегейр ещё раз стиснул меня и посерьёзнел.

— Это не по наши души. А вот к тебе приехали.

— Что? — удивилась я. — Меня переводят?

— Нет. Тебе привезли сестру на зимовку.

— Смена? — одна новость лучше другой!

— Вряд ли. Слишком мелкая для смены. Вон сидит с барахлом, — он кивнул мне через плечо. Я огляделась. На крыльце моего храма и вправду появилось новое лицо. Подросток неопределённго пола, с уродливо обкорнанной головой в холщёвой куртке поверх длинного послушнического платья, сидел на деревянном чемодане и хмуро глазел по сторонам. Но раз Бег сказал, что это “она”, то значит, это девчонка. Вот только зачем она здесь?

— Матушка у Рахаила сейчас, а старик велел тебя сразу отправить к ним.

— А чего так срочно?

— Так локомотив стоит, ждёт матушку Играс или как там её. Какая-то шишка вашего ордена, — Бегейр наклонился ко мне и прошептал, — С ней сопровождающий из Безмолвных.

— Да ладно?! — я опешила. — Что, настоящий Безмолвный?

Бег кивнул.

Ничего себе! У меня не было оснований не доверять Бегейру. Раз он сказал, что Безмолвный, то значит, так и есть. Вот только зачем он здесь? Зачем он вообще сопровождает матушку Играс? Безмолвные служили в старом храме Нисабы и охраняли Спящих, а дела людей их никогда особо не трогали. Мне повезло быть знакомым с одним из Безмолвных, правда, лишь потому, что один из них преподавал нам сопротивление материалов. Чтобы мы его слышали, он носил смешную маску с большим отверстием для рта, и мы за глаза дразнили его пупсом — уж больно мастер-наставник Материаловед был похож на детскую игрушку.

— Я побежала. Чем быстрее эта карга отсюда уберётся, тем лучше для всех.

— Карга?

— Потом расскажу, — пообещала я и направилась в донжон крепости выяснять, что же понадобилось от меня почтенной матушке Играс, старшей наставнице сестринства, любимой моей учительнице и человеке, от которого я даже в лучшие годы не ждала ничего хорошего.

Матушка Играс сидела в кабинете магистра Рахаила, на старом колченогом стуле унижений (старик меня на него сажал, когда был мной недоволен) и читала мейндскую газету. В газетнице рядом с ней лежали ещё несколько самых разных изданий, от официального ежемесячного орденского вестника до сборника мейндских сплетен, печально знаменитых “Королевских тайн”. Хотя все выпуски были безнадёжно старыми, интерес на длинноносом птичьем лице матушки выглядел самым неподдельным.

С нашей последней встречи Играс изменилась. Во-первых, наконец-то нормально прокрасила волосы, во-вторых, сменила цвет помады. Или выбрала для этой поездки не самый странный. В моём детстве она любила нелепые яркие цвета, которые ей совершенно не шли, а ещё любила целовать любимых учениц в лбы. Помады она выбирала те, которые, казалось, въедаются в кожу и остаются на губах навсегда, поэтому я провела немало минут, пытаясь оттереть следы её расположения с лица.

А ещё она постарела, и это застало меня врасплох.

В моем внутреннем мирке наставницы оставались такими же, какими я видела их последний в Альдари. Играс была всё той же, знакомой, моей учительницей, но тени под глазами были гуще, чем мне помнилось, а складки на щеках не исчезли, когда она перестала мне улыбаться. Матушка постарела, и я не могла в это поверить. Мне почему-то казалось, что постареть могут боги, но только не она. Она была чем-то незыблемым, стабильным, как тётушка Марта.

Рахаил сидел в своём кресле, а окна стоял Безмолвный в белой маске с красными полосами. Его маска была грубой, пучеглазой и пугающей, потому что вместо рта у него были три грубые вертикальные прорези. И одет он был как-то несуразно, в самую обычную тряпичную куртку поверх поношенной тёмно-синей хламиды жреца Нисабы.

Под их пристальными взглядами мы молча обнялись. Играс влажно поцеловала меня в щёку, и я с трудом подавила движение руки, чтобы стереть с кожи её помаду.

— Оставлю вас, — Рахаил кивнул Играс и, прихватив ключи от сейфа, вышел. Безмолвный молча вышел следом, мазнув меня шлейфом каких-то кислых духов. Я аж закашлялась — и отстранилась от матушки. Хватит с нас нежностей. Та не стала возражать и вернулась на стул.