Отмечать новый год начали ещё до обеда. Когда мы вернулись в крепость, нас встретил тяжелый дух алкоголя и торчащий посреди Рахаил. Я кое-как ему отчиталась и пошла проводить праздничную службу. Она благополучно провалилась. Мои дорогие друзья смогли стоять прямо и удерживать серьёзные лица только пока мы с Камой, закутавшись в белые халаты и шарфы, разжигали огонь.

Проповедь потонула в весёлом гуле и алкогольных парах.

— Катитесь вы к дэвам, богохульники! — заорала я от алтаря. Богохульники ответили мне обиженным гулом.

— Могли бы хоть до конца службы потерпеть! — я отобрала у Риммы фляжку с бренди и выпроводила моих придурков во двор. Мы с мрачной, как туча, Камалин. Наши планы на исповеди провалились. Исповедоваться пришел только Рахаил, и то под видом исповеди допытывался у меня подробности прибытия "геологов".

Вымотав мне всю душу, он велел закрывать храм и валить праздновать.

Мы с девчонкой переглянулись, решили, что ну их и правда к дэвам, и закрыли храм.

Пришло время праздника.

Новый год отмечается во всех землях одинаково: грандиозной попойкой с семьёй или друзьями. Ради праздника орденцы открыли склад, Рахаил закрыл глаза на внезапно нашедшиеся бутылки с алкоголем, и внезапным братаниям, крикам и песням.

Я, воспользовавшись тем, что можно, немедленно нализалась. Не очень-то прилично для жрицы, но чёрт с ним. Сегодня можно. Я никогда не теряла человеческий облик, когда пила, но боюсь, для потери уважения в глазах Камалин, хватит и такого.

Сама-то она пока держалась, несмотря на постоянные попытки Риммы споить её.

Потом к попыткам неожиданно присоединился Лир. Судя по-всему, он на спор влил в неё стопку пшеничной водки, и беднягу понесло. Я встала, чтобы прекратить это безобразие, но ноги меня не выдержали, и я рухнула на пол столовой, где и происходило это безобразное заседание.

"Вот ты и допрыгалась, Майка".

Я с трудом поднялась на четвереньки и потрясла головой. Кто-то горланил "меч в камне" — ужасную похабную песню ордена, кто-то танцевал на столе, от чего бутылки, стаканы и блюда с едой. Передо мной мелькали чьи-то ноги. Я посмотрела под стол.

Папины ботинки, тяжелые, с железными носами, от старой парадной формы, отстукивали в ритм песни. Мамины были тут же. Красивые босоножки открывали длинные узкие стопы с аккуратными короткими пальцами. Мама не одобряла такие пьянки, но всё равно отстукивала ритм каблкуом.

Мне захотелось лечь обратно на пол.

Кто-то ухватил меня за талию и вздёрнул на ноги.

— Ты в порядке? — проорал мне на ухо Ферах.

— Нет, — выдохнула я в ответ, стараясь не смотреть на столы. — Уведи меня отсюда!

Рыцарь понял меня сразу и потащил к выходу. Я вцепилась в его плечо и, похоже, не очень-то и помогала ногами. Плевать. Мне нужно было уйти куда-нибудь, сделать что-нибудь, уснуть или попасть в храм. Я больше не могла. Есть вещи, которые хуже меня, которые ужасней. Если я сейчас гляну в пропасть неумолимого времени и боли, то меня не спасёт никакая вера.

Ферах вытащил меня к умывальникам и усадил на низкую скамеечку.

— Ты похоже перебрала, — сочувственно сказал он.

— Угу, вроде того, — я потрясла головой и умылась ледяной водой. Стало чуть легче. Мелькнула мысль воспользоваться старым проверенным способом избавления от проблем, а именно двумя пальцами в глотку. Алкоголь выйдет хорошо и легко, и я буду живой…

Внимательный взгляд Фераха удержал меня от такого позора. Нет, я не сомневалась, что он и не такое видел, но мне почему-то стало невыносимо стыдно от мысли, что он увидит меня такой.

— Отнести тебя в комнату?

— Нет! — от мысли о пустой широкой кровати мне стало плохо. — Не надо, пожалуйста!

— Как хочешь, — Ферах достал платок, смочил в воде и положил мне на лоб. Я вцепилась ему в руку, чтобы не упасть.

— Можно я тебя попрошу кое о чём? — тихо спросила я.

— Да, пожалуйста.

— Не уходи, а? Мне ужасно плохо.

— Да уж, пить ты не умеешь.

— Нет, я просто такая одинокая, — я всхлипнула, не зная, как выразить свой ужас от пятого года здесь, вдали от семьи, лишенной любимых и будущего, только что осознавшей, что мамы и папы нет уже семнадцать лет. Я старалась не думать об этом. Моя вера не была прочна, как кремень, и сомнения одолевали меня не хуже, чем мастера Иону, преподававшую нам в университете геологию.

— Хорошо, я не уйду, — Ферах пододвинул ко мне ещё одну подставку для таза и сел, обняв меня за плечи. Я уткнулась ему в грудь и разревелась. Рыцарь молча погладил меня по затылку.

— Может быть, всё-таки спать? — тихо предложил рыцарь.

— Н-не хочу, — всхлипнула я. — Не уходи!

— Не уйду. Ты не одинокая, у тебя вон сколько друзей.

— Ага, я знаю. Ты тоже хороший человек, Фер.

— Вряд ли, — коротко отрезал он. Я всхлипнула и заинтересованно посмотрела снизу в верх в его лицо.

— Не, хороший, — уверенно заявила я, дыхнув на него водкой. — Правда. Я разбираюсь в людях.

— Давай не будем об этом говорить, — он повернул моё лицо в другую сторону. — Пойдем обратно, я тебе найду что съесть пожирнее, а то утром не встанешь.

— Не, лучше ещё выпить, — я вспомнила ботинки под столом и вцепилась в него изо всех сил.

— Уверена?

Я кивнула.

— Дай напиться, пожалуйста. Мне очень, очень надо.

— Ну ладно. Надо, так надо, — он помог мне встать на ноги. — Пойдём, Сестрёнка.

— Угу, — кивнула я, цепляясь за его торс. Ферах на мгновение показался мне самым родным и близким человеком. Я подумала и обняла его за шею. Тот неловко замер, погладив меня по спине.

— Май, не надо, а? — почти жалобно попросил он. — Ты… очень хорошая, но не надо, а?

— Почему? — также жалобно спросила я. — Я же тебе нравлюсь.

— Безумно, — согласился Ферах, и замялся. — Но… не могу.

Повисла неловкая тишина. Я уже знала, что он почему-то ненавидит себя, и мне стало его ужасно жалко.

— Из-за брата? — подсказала я. Рыцарь радостно ухватился за эту соломинку.

— Да. Извини, я… Кадм очень многое для меня сделал.

Я вздохнула и отпустила его. С трудом удержалась на ногах и поправила своё жреческое платье. А, хрен с ним. Пусть мнётся. Я попыталась шагнуть, и чуть не полетела на кафельную плитку. Ферах поймал меня и аккуратно взял за руку.

— В зал?

— Ну давай, — тоскливо вздохнула я, вспоминая о каплях Аниона на своей тумбочке. Может быть, кусок пирога с рыбьим жиром и пара стаканов водки меня ещё спасут.

Народ.

Альдарцам трудно понять, что это такое. Народ — это те, кто живёт, как ты, похож на тебя, связан с тобой родством и празднует с тобой одни праздники. Или просто живёт рядом на одной земле. А может быть, на трёх землях. Элениец или мейндец обязательно добавит, что это те, кто живёт с тобой на одной земле. Мейндец, подумав, начнёт уточнять, что его собрат должен иметь с обеих сторон пять поколений предков на мейндской земле, родиться в Мейнде, вырасти в Мейнде, иметь лицо мейндца. Если его спросить, кто такие норальцы, он скажет, что они, конечно же, тоже мейндцы, но совершенно не настоящие. А так, норальцы, и ставить их рядом с настоящими мейндцами не стоит.

Альдарцев не существует. Народ, некогда живший диких лесах нашей земли и построивший Башню Ангелов, давно растворился в чужой крови. Те, кого называют альдарцами — или орденцами, многие не видят разницы — некогда были десятком разных народов, народцев, потерянных и инородцев. Мы принимали всех и роднились со всеми. Тиара сказала нам: помните прошлое и идите вперёд. И мы шли.

Понять, что кетеки воспринимают нас не так, как мы их, альдарцы не смогли. Наверное, это всё из-за Ордена. Он горд и могуч. Как он может допустить, чтобы с нами случилось что-то плохое?

Нет ни одного народа, который бы весь отвернулся от света Амазды. Есть народы, в которых плохих людей почему-то стало больше, чем хороших.

После выжившие поняли, что были предвестники беды. С каждым днём становилось всё больше кривых взглядов, всё больше косых усмешек, всё чаще альдарские девушки и женщины брали с собой на прогулки ножи, всё реже девочки возвращались из школ без братьев и соседей.