Здесь нетрудно заметить сходство между фигурой витийствующего о проливах кадетского интеллигента и блоковским «витией» из «Двенадцати».

После Октября Белый работает на фронте культурного строительства.

Приветствовав социалистическую революцию, Белый остался, однако, совершенно чужд мировоззрению марксизма. Свидетельством этого могут быть выпущенные им в первые годы революции три его книги, объединенные общим заглавием «На перевале». Это — 1) «Кризис жизни», 2) «Кризис мысли» и 3) «Кризис культуры».

В 1921 году, совместно с А. Блоком и Вяч. Ивановым, он издает журнал «Записки мечтателей». Здесь он печатает свои «Записки чудака». Это свое произведение он рассматривает как пролог к «Эпопее — Я», которая должна раскрыть всю историю развития его внутреннего «я» в целой серии романов. Из этой предполагаемой серии он написал «Котика Полетаева» и затем, в 1920 и 1921 годах, «Крещеного китайца». В этих первых двух томах «Эпопеи» Белый показывает историю развития своего «я» одновременно и как историю развития человечества от первобытного мировосприятия до современной культуры.

В это же время Белый подводит итоги своей работе поэта.

В 1919 году он издает сборник стихов «Королевна и рыцари», в который он включил свои стихи 1909–1915 годов. В 1922 году выходит сборник его стихов «Звезда. Новые стихи» — стихи 1914–1918 годов. В том же году выходит сборник его стихов «Стихи о России», в который он включил отдельные стихотворения из своих старых сборников.

Наконец, в 1922 году Белый объединяет, после сильной переработки, все свои стихи в однотомник «Стихотворения» (изд. Гржебина, 1922) и издает «свой последний при жизни самостоятельный сборник новых стихотворений „После разлуки“ (1922). Тема книги „После разлуки“ — острая горечь интимного личного разочарования»[9].

Самым значительным поэтическим произведением Белого этой поры была его поэма «Первое свидание», написанная и изданная в 1921 году. Наряду со сборниками «Звезда» и «После разлуки», явно ведущими Белого к субъективизму экспрессионизма, «Первое свидание» характеризуется выходом из субъективной замкнутости к классической русской поэме и стремлением к широкому объективному изображению героя на фоне реальной исторической среды.

И, несмотря на то, что в «Первом свидании» Белый идеализирует свои юношеские мистические увлечения, несмотря на то, что поэма показывает, что он не освободился от них и теперь, — самый метод изображения действительности, осуществленный в широком конкретном рассказе, полном бытовых подробностей и наблюдательных иронических характеристик, явился следствием нового понимания задач искусства, внушенного Белому революционной современностью.

«Первое свидание» должно сопоставить с параллельными опытами создания мемуарной поэмы — А. Блока («Возмездие») и Вяч. Иванова («Младенчество»).

Поэму Белого отличает не только наблюдательная ирония, но и искусство стиховой инструментовки, в которой средствами изобразительности звука Белый воссоздает ощущение изображаемого. Вот, для примера, несколько строк из «Первого свидания»:

и т. п.

С 1921 по 1923 год Белый пробыл за границей. Там он напечатал ряд своих книг («Глоссолалия», «О смысле познания», «Поэзия слова», «Записки чудака», сокращенный и переработанный «Петербург» и др.,) и издавал журнал «Эпопея» (1922), в котором напечатал свои воспоминания о Блоке.

За границей Белый выступал перед европейской интеллигенцией прежде всего представителем советской культуры.

О тех изменениях, которые произошли в мировоззрении Белого за годы революции, свидетельствуют, например, строки, написанные им по возвращении в СССР из-за границы в 1923 году, — строки, перекликающиеся со стихами Маяковского «О советском паспорте». «Как только, — пишет Белый, — покажешь ты «красный свой паспорт» чиновнику консульства, так уж замечаешь, что нос его передергивает еле заметная судорога, точно нос сдерживает неудержимо щекочущий насморк, как будто из паспорта дует на нос тот сквозняк, образующий насморк… и [я], схватив чемоданы… стал отправляться, сопровождаемый величием презрительного взгляда безглазого метрдотеля и неподдельным сочувствием номерного служителя, выволакивающего чемоданы; служитель сказал: «И это называется демократической страной!» (Ср. у Вл. Маяковского: «как будто ожогом рот», «господин чиновник берет мою краснокожую паспортину», «моргнул многозначаще глаз носильщика», «вещи снесет задаром вам», «жандарм вопросительно смотрит на сыщика, сыщик на жандарма».)

И хотя Маяковский несомненно знал приведенные строки Белого — здесь нужно говорить не о заимствовании или влиянии, но о сходстве, которое вызывается одинаковым самочувствием советского гражданина за границей, подсказывающим советскому писателю определенный сатирический ракурс при изображении страха чиновников капитализма перед представителями СССР.

Противопоставляя свои впечатления от Европы полученным при возвращении на родину, в СССР, Белый пишет: «Мое первое впечатление от Москвы — впечатление источника жизни; и первый глоток этой жизни есть радость себя ощущать не в унылом, чужом, упадающем городе», а в «творческой лаборатории, может быть, невиданных в мире форм».

От года к году становится все заметнее то глубокое влияние, которое оказывает работа в советской литературе на творчество Белого.

Теперь, опираясь на реалистические элементы своей эстетики, Белый стремится изменить принципиальный смысл своей сатирической критики действительности. Внимание писателя сосредоточивается теперь на критике быта старой высококвалифицированной интеллигенции. Сатирическая сторона дарования Белого теперь, после Октября, выступает в его творчестве на первый план.

Благодаря этому по-новому возвращается Белый к Гоголю, как к мастеру реалистической сатиры. Характерно, что в последние годы жизни Белого творчество Гоголя опять стало усиленно привлекать его внимание. Этот интерес к Гоголю выразился и в специальном исследовании — книге «Мастерство Гоголя», вышедшей уже после смерти Белого, в 1934 году.

Особенно интересна для характеристики эволюции Белого трансформация его замысла «Эпопея — Я», к которому он пришел после «Петербурга». Взамен чисто идеалистического замысла «Эпопеи — Я», как серии романов о «самопосвящении», Белый теперь создает ряд реалистических произведений, раскрывающих историю его жизни — ряд томов романа «Москва» («Московский чудак», «Москва под ударом» и «Маски») и три тома мемуаров («На рубеже двух столетий», «Начало века», «Между двух революций»). И романы и мемуары сатирически раскрывают историю интеллектуальной жизни буржуазно-дворянской интеллигенции России эпохи империализма.

Но мемуары содержат не только материал для истории крушения дворянской и буржуазной культуры России эпохи империализма, не только рассказывают историю жизни Белого — они являются показательным документом, свидетельствующие о сложности и противоречивости пути Белого к социалистической современности, документом, свидетельствующим о стремлении Белого реабилитировать себя и свою позицию в символизме перед лицом советской литературной общественности.

В произведениях, написанных в последние годы жизни, Белый подошел и к постановке вопроса о социальном содержании кризиса дооктябрьской культуры, к вопросу о тех положительных силах русской истории, которые подготовили революцию. Он чувствовал недостаточное знание народной жизни и стремился изучать социалистическую действительность. В частности, в последний год жизни он собирался писать роман о строительстве проектируемой перевальной дороги через Кавказский хребет[10].