Annotation
В этой повести, посвященной великому норвежскому композитору Эдварду Григу, горячему патриоту, творчество которого неразрывно связано с родной страной, показана почти вся его жизнь, начиная с детских лет и кончая последним годом.
В ней читатель познакомится с обширным кругом людей, оказывавших влияние на творчество замечательного норвежского композитора, с его учителями, друзьями, близкими; найдет в ней описание его встречи с Листом и Чайковским. Читатель познакомится в ней также с миром народных обычаев, легенд и сказок, которые вдохновили Эдварда Грига на создание одного из лучших его произведений — музыки к драматической поэме Ибсена «Пер Гюнт».
Ф. М. Оржеховская
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Интермеццо
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Интермеццо
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Интермеццо
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Интермеццо
Глава седьмая
Интермеццо
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
Ф. М. Оржеховская
ЭДВАРД ГРИГ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
…Сказки прежних детских лет,
Звуки милых песнопений…
Ибсен
Летний день начался празднично. Небо над головой было ослепительно блестящим — до белизны. Но дальше оно становилось все более голубым, а у самого фиорда даже синим. Впрочем, это неверно: то был не голубой и не синий цвет, а особенный, сияющий цвет — небесный.
Вереск на поляне уже густо разросся. Пастух уселся в тени большого дерева и, казалось, задремал, опустив голову на грудь. Стадо паслось, напоминая о себе мелодичным позвякиванием бубенчиков. Уснул ли пастух? Или просто задумался? Он был уже старик. Интересно, что снится старикам? И помнят ли они свои сны?
Есть такая легенда: к концу долгой и славной жизни викинг Гаральд, могучий великан, превратился в дерево. Это происходило медленно и постепенно. Но вот мы видим: его руки — как сплетенные стволы, борода и длинные волосы — как густая листва. Он спит. Его ноги омывает быстрый ручеек, над головой поют птицы. Когда внезапно поднимается ветер, Гаральд открывает глаза и порывается встать. Но его ноги уже вросли в землю. И он вновь погружается в дремоту. Ненадолго тяжкий вздох великана заставляет трепетать листья. Или это дыхание ветра коснулось их? Потом все успокаивается, и ручей по-прежнему бежит вдаль.
Что, если пастух вот так превратится в дерево? Что будет тогда со стадом? Не растолкать ли спящего? Но нельзя останавливаться, некогда! Вместе со старшим братом Джоном Эдвард Григ бежит к фиорду, который удивительно красив и спокоен в этот час. Все вокруг притихло, будто в церкви. Рыбаки не перекликаются на берегу, и даже чайки не кричат. Но это безмолвие по-своему поет, надо только вслушаться. Что-то звенит в воздухе, как натянутая струна. Это не нарушает тишины, это сама тишина, ее песня.
Но вот к берегу подплывают лодки. Их ровно семь. Эдвард пересчитал их и знает наверное, что лодок семь, ни больше, ни меньше. Странно! Именно сегодня! Нет, неспроста так пышно разросся вереск, и солнце ярко светит, и такая праздничная тишина стоит кругом!
— Хорошая погода! — говорит он брату. — Просто удивительная!
— И вчера была такая же и позавчера, — равнодушно отвечает Джон. — Ведь теперь лето!
— Да, но фиорд совсем синий. И на небе ни облачка! — Подождав немного, Эдвард добавляет: — Посмотри-ка: семь лодок! Вот они, причалили к берегу!
Но Джон сомневается, правильно ли сосчитал Эдвард. Прищурившись, он начинает считать сам. Да, ничего не поделаешь: семь лодок. Но это случайное совпадение!
Эдвард не спорит. Посмотрев на него искоса, Джон иронически замечает:
— По-видимому, кто-то думает, что все это в честь большого праздника, не так ли? Кому-то сегодня исполнилось семь лет!
— Я тебе ничего не говорил, — обиженно отзывается Эдвард.
— Как будто я не вижу! Но подумай сам: с какой стати все должны праздновать день твоего рождения? Скажите пожалуйста: семь лет! Мне уже одиннадцатый пошел (Джон ни за что не скажет: десять), и ничего особенного не случилось. Только пришли гости и принесли подарки. Так будет и у тебя. Но чтобы и фиорд в этом участвовал, и небо по такому случаю освободилось от туч, — это, знаешь ли, слишком! И — нехорошо! Забыл ты, что ли, как мама бывает недовольна, если кто-нибудь из нас зазнаётся?
— Я не зазнаюсь, — печально отвечает Эдвард.
— И потом, ведь каждый день кто-нибудь непременно рождается. Так что же: по-твоему, природа всякий раз справляет праздник? А как же осень и дождливые дни?
Эдвард молчит, подавленный. Но день так хорош, что он не верит брату. Нет, как хотите, а вчера так не было! И почему это, скажите на милость, крылья мельницы, которые вчера беспрерывно вертелись, сегодня уже с утра неподвижны? Могут сказать, что вчера был сильный ветер. Но тогда почему именно сегодня он утих? И почему рыбак Иенсен закинул в воду совершенно новенькие сети? А бычок Ганны Гуум? Она уже оплакивала этого бычка, которого никто не мог вылечить, а сегодня утром он встал и начал прыгать и скакать, как бывало. Что-то слишком много случаев для одного дня! А семь лодок? И почему все время что-то звенит и звенит в воздухе, как будто между небом и землей натянуты струны невидимой арфы и они чудесно перекликаются от малейшего ветерка!
— Это тебе чудится, — говорит Джон, — ты фантазер и все видишь по-своему.
Эдвард признает, что это отчасти правда. Когда ему этой весной сказали, что вода в фиорде никогда не замерзает благодаря теплому течению Гольфстрим, он представил себе неугасимый подводный костер, который согревает воду. Но отчего теплеет сам воздух? И Эдвард решил, что Гольфстрим — это лучезарный хвост солнца, оставляющий невидимые искры в воздухе и в воде.
— Ты фантазер, — повторяет Джон, — а жизнь — это не сказка, а… жизнь!
Это Джон не сам придумал. Это говорил учитель в школе: должно быть, он позабыл, что в младшем классе сам рассказывал своим ученикам всевозможные сказки и легенды! Но Джон был уже в том нелегком возрасте, когда сказки покидают человека, а жизнь еще не открывается ему; когда забываешь тобой же изобретенные причудливые, меткие слова и охотно повторяешь чужие. А Эдвард еще дружил со сказкой, и порой ему становилось скучно с братом.
Между тем погода начала портиться. Солнце скрылось за черную тучу, и сильно подул ветер. Пожалуй, и крылья ветряной мельницы сейчас начнут вертеться! Так и есть! На фиорде появилась заметная зыбь. И звуки невидимой арфы ослабели.
Поскольку настроение было омрачено, Эдварду захотелось остаться одному. Но где там! Мать велела сыновьям держаться вместе. Они возвращались молча. Бычок крестьянки Ганны Гуум — они как раз проходили мимо ее хижины — выбежал навстречу мальчикам. Резвясь, он слегка боднул Эдварда, как бы говоря: «Видишь? Поздравляю!» Это подбодрило Эдварда, и он чуть было не сказал бычку «спасибо».
