С восторгом Карамзин говорил и о Наполеоне. В своём журнале “Вестник Европы” писал, что только безумец может не видеть счастья для Франции в лице Бонапарта.

Получив официальный статус придворного историографа вместе с солид­ным жалованьем, он решил славить династию Романовых против прежней — Рюриковичей. Последним великим Рюриковичем был Иван Грозный. Ошель­мовать его, показать самым кровавым злодеем династии означало дискреди­тировать всю династию. Так формировался взгляд Карамзина на Ивана Гроз­ного, выстраивался подход к оценкам его личности. Знаменитый церковный историк Николай Дмитриевич Тальберг говорил, что Карамзин буквально не­навидел Грозного. Можно ли при таком отношении ожидать объективного, беспристрастного, как это свойственно нормальному историку, показа исто­рической личности? Поэтому в источниках Карамзин старался найти то, что отвечало его замыслу: представить Ивана IV в уродливом свете. Неудивитель­но, что серьёзные учёные и сразу после выхода карамзинского труда, и по­зднее отрицательно отнеслись к методам его работы. Советский историк Да­ниил Натанович Альшиц очень жёстко критиковал выбор Карамзиным источ­ников. Подлинных документов в виде актов и других объективных материалов было мало. Зато тенденциозных сведений, порождённых острой политичес­кой борьбой второй половины XVI века, лживых записок случайных иностран­цев, политических памфлетов, откровенно клеветнических, сознательно изо­бражающих Россию в чёрном цвете, — этого “добра” появилось в изобилии. Чего стоила продукция полевой типографии польского короля Стефана Батория! Он раньше других понял стратегическую роль информационной войны и открыл поток печатной лжи о русском государстве и царе Иване Грозном, с которым воевал. По всей Европе стали распространяться картинки с изоб­ражением ужасов, которые якобы творят русские в захваченных городах. Они отрезают головы мирным жителям, грабят их, бесчинствуют. Никакой контр­пропаганды поначалу не было, и эти фальшивки, где в зверском виде изоб­ражался русский царь, становились лжесвидетельствами.

Или возьмём переписку князя Андрея Курбского с Иваном Грозным. Ну, какая может быть объективность в посланиях Курбского, бежавшего в Литву и начавшего сотрудничать с врагами российского государства? Карамзин и его либеральные сообщники объясняют бегство Курбского летом 1563 года опасением за свою жизнь от беспричинного гнева Ивана Грозного. Однако ис­торики выяснили, что он бежал, боясь разоблачения. Открылась его тайная переписка с литовской властью, где на него рассчитывали как на ценного ин­форматора. Ведь князь входил в близкое окружение царя, знал военные и другие стратегические секреты государства. Первое, с чего он начал, — вы­дал людей, сочувственно относящихся к России.

Выдающийся русский учёный, сподвижник Петра Великого Василий Ни­китич Татищев создал первую основательную “Историю России”, где обобщил все известные к тому времени документы и критически проанализировал их. Взгляды Курбского Татищев резко критиковал, считая его чрезмерно прист­растным и потому необъективным. По тем же причинам Василий Никитич при­зывал не обращать внимания на мемуары иностранцев об Иване Грозном.

А вот правление Ивана IV оценивал весьма положительно. Он считал, что о доблести царя и о значении его для русской истории сказано очень мало. При этом Татищев ругал тех, кто видел в Грозном лишь жестокого тирана.

Но именно таким выводил ненавистного царя Карамзин, опираясь на вся­кого рода сомнительные, а то и просто фальшивые свидетельства. Один из примеров тому — якобы убийство Иваном Грозным своего сына Ивана. Об этом Европа узнала из сочинения папского посла Поссевино.

Иван Грозный хотел заключить перемирие с Польшей и для содействия в этом обратился к Папе Римскому. Тот решил, что наступает удачный момент, чтобы в русском государстве православную веру сменить на католическую. Для обработки царя Ивана IV послал своего легата Поссевино. Перемирие бы­ло заключено, и посол подумал, что его задача скоро будет выполнена. Но русский царь заявил ему, что веру отцов менять не пристало.

Обозлённый и возненавидевший Грозного из-за провала стратегического задания Поссевино ни с чем уехал из Москвы. А через несколько лет выпус­тил книгу, где обрисовал, как Иван Грозный ударом посоха убил своего сына Ивана. Сам Поссевино, естественно, при этом не присутствовал. Его в это время не было не только в Александровской слободе, где умер царевич, но даже в Москве.

Но версия пошла гулять по миру, хотя никакой другой источник смерть на­следника престола в Александровской слободе от руки отца не подтверждает. Однако Карамзин включил версию озлобленного огромной неудачей Поссеви­но в свою “Историю” как истину в последней инстанции. И она тиражируется по сей день, несмотря на то, что различные исследователи опровергают её, в том числе состоянием здоровья царя. Он в это время сильно болел, каждое движение причиняло ему нестерпимую боль, и дело дошло до того, что его стали носить в кресле.

Версию Поссевино, описанную Карамзиным, подхватил художник Илья Ефимович Репин. В 1885 году на выставке была представлена его картина, ко­торая впоследствии получила название “Иван Грозный убивает своего сына Ивана”.

Писатель и историк Константин Петрович Победоносцев был возмущён ею. Он написал Александру III, что картина полностью выдуманная, фальши­вая, ничего этого не было, и представлять её широкой публике никак нельзя. С ним был согласен и митрополит Иоанн Кронштадтский. Нет этому доказа­тельств ни в одном источнике.

И сегодня не все верят в реальность этой драмы. В прекрасном фильме Леонида Гайдая “Иван Васильевич меняет профессию” есть примечательный эпизод, Иван Грозный, перенесённый машиной времени в наши дни, ходит по комнате изобретателя этой машины Тимофеева, осматривает её. На одной голой стене висит репродукция картины Репина. Взгляд царя даже на секун­ду не задерживается на ней. С большим интересом Иван Васильевич разгля­дывает другие предметы. А эта картинка не заслуживает и мимолётного вни­мания. Тем самым режиссёр показывает, что изображённое на ней не имеет к Грозному никакого отношения.

Надо сказать, что эту картину немало общественных деятелей России считают русофобской, оскорбляющей ложью сюжета одного из выдающихся правителей государства. Недавно к министру культуры и руководительнице Третьяковской галереи обратился Русский культурно-просветительный фонд имени Василия Великого с письменной просьбой убрать картину из экспози­ции как выдуманную. Ещё в 1903 году видный российский историк, академик Николай Петрович Лихачёв (не путать с советским академиком Дмитрием Сер­геевичем Лихачёвым) опубликовал исследование о приезде в Москву Антонио Поссевино. В нём он подтвердил отсутствие каких-либо достоверных источ­ников о смерти царевича от ранения головы. Такой же точки зрения в 1922 го­ду в книге “Иван Грозный” придерживался академик, доктор исторических наук Роберт Юрьевич Виппер, получивший ещё в царское время за свою ис­следовательскую деятельность дворянство.

На такой же позиции стоят учёные конца ХХ века и наши современники. Их много, поэтому перечислять не буду. Скажу только о самом Репине. Он рас­сматривал свою картину как удар по самодержавию и НИКОГДА НЕ НАСТАИ­ВАЛ НА ЕЁ ИСТОРИЧЕСКОЙ ДОСТОВЕРНОСТИ. Так что место ей, считали авто­ры обращения, было в запасниках. Однако русской общественности отказали. Остаётся надежда, что под этой картиной появится адресованная зрителям подпись: “Изображённое здесь — неправда”.

“Историю” Карамзина отвергали и отвергают не только за сознательное искажение личности Ивана Грозного. Многие критикуют его за отступление от исторической непредвзятости в сторону литературной расцветки. Он не ис­торик. Он тенденциозный писатель. Так считали разные специалисты. Лите­ратуровед Векслер Иван Иванович отметил, что “История” Карамзина более тяготеет к художественной интерпретации, чем к точному историческому ана­лизу. В этом нетрудно убедиться, читая страницы о том же Грозном. Напри­мер, описание расправы с двоюродным братом, князем Владимиром Старицким в селе Слотино, при всём трагизме происходящего, напоминает отрывок из литературного произведения в любимом Карамзиным сентиментальном жанре.