Это предложение, как сообщает в “Военно-историческом журнале” автор статьи под ником “Суровый Енот” (вот уж безобразие: скорее всего, прилич­ный человек, а прячется, как трус, под какой-то собачьей кличкой!), вызва­ло бурный энтузиазм. Сталину послали приглашение приехать на съезд Сове­тов местных депутатов, чтобы на нём объявить о переименовании города. Но Сталин не поехал. В рассекреченном ответе секретарю губкома партии Бо­рису Шеболдаеву от 21 января 1925 года Сталин сказал: “Я не добивался и не добиваюсь переименования Царицына в Сталинград. Дело это начато без ме­ня и помимо меня”. Как пишет автор статьи, Сталин посоветовал царицын­ским коммунистам переименовать город в Мининград. “Либо, если уж слиш­ком раззвонили насчёт Сталинграда, то не втягивайте меня в это дело и не требуйте моего присутствия на съезде Советов”. Сталин не хотел, чтобы у на­рода создалось впечатление, что это он добивается переименования города в свою честь.

Эпизод, надо сказать, характерный для Сталина. Когда заканчивалось строительство нового высотного здания Московского университета, угодники типа Хрущёва и ему подобных (помните подпись под телеграммой Сталину первого секретаря ЦК Компартии Украины с просьбой разрешить увеличить число “врагов народа”, количество которых резко сокращает Центр: “Любя­щий Вас Хрущёв”?), так вот, холуи настойчиво предлагали назвать универси­тет именем Сталина. Но тот резко отказался. “У нас есть великий русский учё­ный Михаил Васильевич Ломоносов. Его имя должен носить университет”.

Конечно, что-то я тогда не знал, что-то не пропустила бы цензура: она ещё неколебимо стояла на идеологическом посту. Но через некоторое время я снова обратился к теме Загорска.

Не могу сказать, что только мои публикации привели в движение силы, очень недовольные тем, что именем случайного человека в названии города вытолкнули имя того, кто этот город, по сути дела, основал. А среди этих сил было много достойных людей. Таких, как знаменитый скульптор Вячеслав Клыков, автор памятника Сергию Радонежскому, известный тележурналист Александр Крутов, депутаты Загорского городского Совета. Но газетные пуб­ликации усилили их позиции. В начале осени 1991 года в Загорском городском Совете народных депутатов окончательно вызрела идея о переименовании го­рода. Вопрос был только в одном: каким способом это сделать? Референду­мом или решением народных депутатов? Выбрали второй вариант. 2 сентяб­ря 1991 года на сессии городского Совета разгорелась дискуссия. “Станем ли мы культурней и духовней, если изменим имя города?” (депутат Баскаков), “Если не будем уважать историю, не будем глядеть в будущее с оптимизмом. Человек без памяти, что перекати-поле” (депутат Резухин), “Мы решаем чи­сто нравственный вопрос. Революционный зуд — это не то, что совершается сейчас, а то, что произошло в 30-м году. Если примем это решение, поло­жим ему конец. Когда-то надо извиняться” (депутат Ольбинский).

При поимённом голосовании: “за” — 82, 25 — “против”, 12 воздержа­лось — депутаты Совета вернули городу его исконное имя: Сергиев Посад. Имя Святого Сергия Радонежского. А 23 сентября Президиум Верховного Со­вета РСФСР утвердил этот факт.

Примечательно, что тем же решением верховной власти России с карты страны было стёрто имя Свердлова из названия столицы Урала. Свердловск снова стал Екатеринбургом. К сожалению, оно, осталось в наименовании об­ласти, породив двусмысленность и напоминание о кровавом геноциде.

Глава 5

Дом в деревне с землёй

Как я уже писал, перевод в Москву удовлетворял ещё по одной причине: появлялась возможность осуществить давнее желание — купить в деревне дом с землёй. Я родился и вырос в частном доме. Приусадебный участок у нас был небольшой. Тем не менее на нём разместились несколько плодовых де­ревьев — яблони, вишни. По краям, вдоль заборов, — кусты смородины. Кроме того, сажали помидоры, огурцы. А в том климате не нужно никаких парников, всё росло и созревало в открытом грунте. Зелень росла. И даже небольшой кусок земли занимало картофельное поле. Ну, не поле, а, скажем так, участочек. Это как бы на усадьбе за домом. А впереди, не знаю почему и что меня подтолкнуло, я когда-то притащил саженец сирени, посадил, и по­том он вырос в приличный сиреневый куст. Запах сирени я люблю с детства. Вдоль дорожки к калитке бабушка сажала цветы — душистый табак. Вечером они пахли прекрасно. Поэтому для меня дом с землёй был символом уюта.

Я не раз подходил к этой затее, чтобы её реализовать. Но в Волгограде это дело я не собирался осуществлять. Вообще я не собирался жить в этом жарком и сухом климате. Меня все время тянуло в леса, куда-то севернее. В других городах — в Ярославле, Костроме... Скажем, Кострома была очень эпизодическим городом, в Ярославле было не до дома в деревне с землёй, потому что дома обычного даже не было. И только в Смоленске забрезжила какая-то надежда.

Я познакомился с одной председательницей сельсовета, немолодой уже женщиной, хорошей, деловой женщиной, у которой, как она говорила, есть такой дом. Земли сельсовета включали в себя небольшой полуостров, кото­рый образовывался на стыке рек Днепра и, по-моему, реки Берёзы. И там можно было купить пустующий дом. Я загорелся, думаю: ну, вот хорошо. Правда, у меня денег не было даже на велосипед. Но, думаю, заработаю, найду и куплю дом. Очень уж понравилось место. В километре через лес про­ходила шоссейная дорога Москва — Брест, а за рекой, тоже примерно в кило­метре, была железная дорога и станция. Железная дорога шла на запад. И я размечтался: в этот дом ко мне будут приезжать друзья с девчатами, вечером будем гулять, говорить, песни петь — я играл на гитаре, говорят, неплохо пел.

А рано утром буду вставать и на втором этаже садиться писать. Друзья же бу­дут внизу ещё спать... И вот такие планы уже начали меня волновать. Но тут, как известно, мой двоюродный брат прислал телеграмму о том, что мама тя­жело больна. Я все бросил и уехал в Волгоград.

Теперь, оказавшись в Москве и понимая, что больше отсюда никуда не тронусь, не буду переезжать, я решил сразу заняться поисками дома в дерев­не. Я понял, что надо искать через представителей местной власти. Поездил по некоторым районам. Побывал в районах к югу от Москвы, мне показалось там неинтересно. Съездил в Клинский район. Там была возможность, домик можно было купить, но мне не понравилось место, и я его отдал одному из наших ребят из охотничье-рыболовной компании — Владимиру Страхову.

Поскольку до Казахстана я жил в Ярославле, там у меня были друзья и знакомые, то решил искать в этом направлении. Зашёл в отдел писем “Из­вестий”, порылся в почте, нашёл какое-то письмо из Загорска — там какая-то жалоба была ничтожная, пустяковая. Я за неё зацепился. Позвонил предсе­дателю горисполкома, а им оказался Геннадий Филиппович Попов. Говорю: в “Известия” пришло письмо, пишет жительница района, вот такая проблема. Попов отвечает: “Присылайте письмо, мы решим проблему”. Но мне же надо познакомиться с председателем горисполкома! Говорю ему: “Знаете, я, на­верное, сам приеду”.

Приехал. Познакомился. Впоследствии мы стали близкими товарищами, понимающими друг друга, и вдвоём нам было интересно.

Во время первой же встречи я заговорил о своей давней мечте — о доме в деревне с землёй. Я понимал, что одно дело — деревня рядом с Ярослав­лем, даже рядом с Волгоградом, другое — рядом с Москвой. Это совершен­но разные возможности. А Загорский район был близко к Москве. Мы начали с Поповым, как говорится, контактировать. Я ему напоминал, дёргал его, приезжал. Как-то он звонит: приезжайте. Мы поехали в одну деревню. Хоро­шее место, на границе Московской и Владимирской областей. Но оказалось, что дом пока пустой и без людей, однако есть наследники. Где они, кто они — неизвестно.

Тем более, один наследник вроде как не совсем нормальный умом. Я по­нял, что тут может быть много возни. Говорю: “Нет, Геннадий Филиппович, это не будем рассматривать”.