Конструкторское бюро тщательно охранялось. По специальному приказу была введена двойная система охраны. Наружное наблюдение за территорией бюро, испытательными стендами и примыкавшим к бюро заводом вела внешняя охрана. Отдельный караул постоянно дежурил внутри четырехэтажного здания бюро.

Два месяца назад, вечером, в кабинете у Карпенко состоялось совещание. Кроме Карпенко, на нем присутствовало пять человек: заместитель главного конструктора Ионесян, ведущий конструктор Ларионов, заведующий химической лабораторией Корснберг, руководитель радиотехнической группы Самарцев и конструктор Веденеев. Совещание закончилось в семь сорок. Карпенко проводил сотрудников до дверей приемной, попрощался и вернулся в кабинет. Ларионов, Самарцев и Веденеев спустились к ожидавшей их машине и уехали. Ионесян и Коренберг сошли на третий этаж (кабинет Карпенко находился на четвертом этаже), разошлись по своим кабинетам и тоже уехали — почти одновременно — через час.

Прошло еще полчаса. На столе у начальника караула зазвенел телефон. Лейтенант поднял трубку и услышал голос жены Карпенко. Она сказала, что не может дозвониться в кабинет к мужу, и просила, если это возможно, напомнить ему, что дома ждут гости.

Лейтенант позвонил по внутреннему телефону, но Карпенко не отвечал. Через десять минут лейтенант вновь позвонил, но и на этот раз Карпенко не снял трубку телефона. Тогда начальник караула в сопровождении своего помощника поднялся на четвертый этаж. Солдат, дежуривший на лестничной площадке третьего этажа, доложил, что после окончания совещания никто на четвертый этаж не поднимался. Лейтенант и сержант прошли вдоль длинного коридора в приемную Карпенко. Дверь в кабинет была плотно прикрыта, сквозь кожаную обивку глухо доносилась музыка. Лейтенант постучал. Карпенко не ответил. Подумав, что радиопередача мешает Карпенко услышать стук, лейтенант приоткрыл дверь… Карпенко лежал на полу, в крови. Рядом валялся пистолет.

Через несколько минут в бюро приехал начальник областного управления Комитета государственной безопасности. Тщательный осмотр кабинета, бюро и всей прилегающей к нему территории ничего не дал. Тут же было установлено, что пистолет принадлежал Карпенко. Осмотр оружия показал, что выстрел был сделан из него. Никаких хоть сколько-нибудь подозрительных следов в кабинете обнаружить не удалось. Три акта медицинской экспертизы с разными подписями утверждали, что смерть последовала примерно через тридцать — сорок минут после совещания в результате самоубийства.

Вместе с актами медицинской экспертизы в папку были подшиты протоколы допроса свидетелей — сотрудников Карпенко, участвовавших в совещании, и членов его семьи. Сотрудники рассказывали, что во время совещания Карпенко был в очень хорошем настроении и, хотя он сильно устал за последнее время, шутил и смеялся, как обычно. Жена и дочь Карпенко также не могли вспомнить никаких обстоятельств, объясняющих неожиданное самоубийство. Наконец, в деле лежала фотокопия странички из блокнота Карпенко. На следующий день он намечал ряд дел, в том числе — покупку подарка жене ко дню ее рождения…

Закрыв папку, Строев обдумывал прочитанное.

Славинский вполголоса спросил:

— Что скажете, капитан?

— Трудно поверить, Аркадий Степанович, что Карпенко мог из-за какого-нибудь пустяка покончить жизнь самоубийством. Либо были очень серьезные причины, либо… либо это убийство.

— Что-нибудь кажется вам подозрительным?

— Пока только одно: нет никаких объяснений мотивов самоубийства.

Славинский опять прошелся из угла в угол кабинета, в раздумье заметил:

— После смерти Карпенко работа над стратопланом сразу затормозилась. Кое-кто предлагал даже отложить проектирование или передать его другому конструкторскому бюро. Такое неопределенное положение длилось целый месяц, но потом руководителем бюро был назначен профессор Ионесян. Ему удалось быстро наладить работу. Талантливый человек. Вы, капитан, наверное, помните его по институту. Помните?

— Да, помню. Прекрасный конструктор. Я учился по его учебникам. Сейчас ему, наверное, лет уже шестьдесят пять — шестьдесят восемь. Больное сердце, но увлекается городками. Да и рыбной ловлей, кажется, занимался. Помню, он раньше по субботам выезжал со студентами на ночную рыбалку.

— Все это было. Но за последнее время Ионесян строго выдерживал предписанный ему врачами режим.

— Выдерживал? Вы хотите сказать…

— Да, капитан, я не оговорился. Ионесян умер. Вчера днем.

Строев от удивления привстал.

— Умер?! Не может быть…

— Выходит, все может быть, — генерал подошел к окну и, не поворачиваясь, сказал через плечо:

— А ведь ничто не предвещало несчастья…

Генерал передохнул.

— Как всегда, он пришел на работу к десяти утра. Поздоровался с секретарем, пошутил по поводу не вовремя наступившей жары и прошел в кабинет. И тут же из-за двери полилась музыка включенного приемника. Секретарю даже показалось, что Ионесян — это случалось с ним чрезвычайно редко — что-то напевает. Постепенно в приемной стали собираться начальники отделов. Ровно в десять тридцать девушка-секретарь вошла в кабинет доложить о прибывших сотрудниках. Ионесян лежал на диване, рука его безжизненно свисала на пол. На лице застыла гримаса ужаса и боли. Проведенная тут же медицинская экспертиза сделала заключение: смерть от разрыва сердца. Ничего подозрительного в кабинете обнаружить не удалось. Было высказано предположение, что смерть Ионесяна могла быть вызвана воздействием сильного радиоактивного излучения. Дело в том, что в институте велись работы по созданию атомного двигателя для стратоплана. Однако установленные в кабинете контрольные приборы показали совершенно незначительную величину радиации. Не дали никаких результатов и специальные исследования проб воздуха.

Генерал сделал паузу, добавил:

— И, тем не менее, капитан, в этом деле есть обстоятельства, заслуживающие самого серьезного внимания: обе смерти неожиданные, обе — в одном и том же служебном кабинете. Это не случайное совпадение.

— Значит, все-таки убийство?

Славинский придвинул кресло и сел рядом со Строевым.

— Вы, Георгий Владимирович, сами понимаете, какое значение имеет строительство стратоплана. И если из ста процентов хотя бы один за то, что Карпенко и Ионесян убиты, мы должны раскрыть все обстоятельства дела.

— И предупредить третий удар, если он намечен.

— Да, — согласился генерал, — у нас, вообще говоря, четыре направления, в которых мы можем действовать. Первое направление, взятое нами тотчас же после смерти Карпенко, — это исследование обстоятельств, при которых погибли он и Ионесян. К сожалению, здесь пока тупик. Нет ни одной ниточки, за которую можно ухватиться… Несколько странным является только сам факт гибели двух ведущих конструкторов.

Генерал постучал пальцами по столу.

— Второе направление: исследование аналогичных случаев, то есть попытка по «почерку» найти преступника. Но и здесь тупик. Таких случаев у нас еще не было. Карпенко и Ионесян убиты — если это убийство — так, что преступник не оставил абсолютно никаких следов. А ведь люди не летают на крыльях, не могут проходить через стены. А если и проходят, то оставляют следы. Следы!.. В этом вся загвоздка. Почему нет никаких — даже самых незначительных — следов?

Несколько минут Славинский молча перелистывал страницы дела.

Строев понимал: генерал обдумывает что-то и лишь машинально перечитывает отдельные строчки.

Славинский поднял голову.

— Есть, капитан, третье направление: проверка личных дел сотрудников конструкторского бюро и экспериментального завода. Но здесь два «но». Во-первых, всех их уже тщательно проверяли. Поэтому на неожиданности и быстрый успех рассчитывать не приходится. Это процесс длительный. А время для нас — исключительно важный фактор. Где гарантия, что завтра не будет нанесен новый, третий, удар? И второе. Документы могут быть в полном порядке; судя по всему, мы имеем дело с очень сильным и предусмотрительным врагом.