Все эти бурные события и активная антикоммунистическая деятельность нанкинского правительства привели к тому, что о Японии как-то забыли. Это оказалось серьезнейшей ошибкой. Во все исторические эпохи период внутренних распрей в государстве являлся наиболее удобным временем для действий внешних захватчиков, и японцы в очередной раз подтвердили эту истину. В ночь с 7 на 8 августа 1937 года произошли положившие начало их обширной агрессии в Китае события в Лугоуцяо, известные также как “инцидент у моста Марко Поло”. Официальная версия японской стороны утверждала, что проводившая ночное учение рота японских войск подверглась внезапному обстрелу, в ходе которого один солдат бесследно исчез. Пропавшего начали искать целым батальоном, но не нашли. Вскоре Япония один за другим предъявила Китаю два ультиматума, после чего ее войска немедленно атаковали позиции противника. В Токио возложили вину за инцидент на прокоммунистические элементы китайской 29-й армии и немедленно использовали эту, судя по оценке большинства экспертов, провокацию в качестве предлога для широкомасштабного нападения. Японцы захватили Нанкин, Тяньцзин и Шанхай, причем все это время рассчитывали на уступчивость Чана, его капитулянтскую позицию и, как они полагали, симпатии, испытываемые им к Стране Восходящего Солнца.

Одним из самых слабых мест японской разведки являлось прогнозирование возможной реакции китайских государственных и военных руководителей на те или иные действия Токио. Так произошло и в данном случае. Чан Кайши проявил неожиданную для японцев, но, вообще говоря, достаточно легко предсказуемую твердость и призвал соотечественников, включая коммунистов, к сопротивлению иноземным захватчикам. Он официально признал образование сформированной КПК 8-й Народно-революционной армии под командованием Чжу Дэ и даже пополнил ее тремя правительственными дивизиями и бригадой, а 3 сентября 1937 года публично заявил о сотрудничестве с коммунистами в деле освобождении страны. Судя по всему, это было одним из негласных условий подписанного им 21 августа советско-китайского договора о ненападении, на основании которого в Китай начала прибывать советская техника, летчики-“добровольцы” и другие специалисты, а правительство Чана получило заем на сумму в 100 миллионов долларов.

Обманувшиеся в своих расчетах японцы решили наказать непокорного лидера Гоминьдана, при этом пострадавшим, как всегда, оказался народ. Захватчики устроили страшную резню беззащитного мирного населения Нанкина, в которой истребили не менее 300 тысяч человек и уничтожили треть городских зданий. Вошедшие в город военные начали акцию устрашения с того, что вывезли в поле и закололи штыками 20 тысяч мужчин призывного возраста, чтобы лишить китайскую армию возможности когда-либо пополнить ими свои ряды. Дальнейшие события скупо, но исчерпывающе изложены в приговоре Международного военного трибунала для Дальнего Востока: “К моменту вступления японской армии в город утром 13 декабря 1937 года всякое сопротивление прекратилось. Японские солдаты бродили толпами по городу, совершая различного рода зверства. Многие солдаты были пьяны. Они ходили толпами по улицам, без разбора убивая китайцев — мужчин, женщин и детей, пока площади, улицы и переулки не были завалены трупами. Насиловали даже девочек-подростков и старух. Многих женщин, изнасиловав, убивали, а их тела обезображивали. После ограбления магазинов и складов японские солдаты часто поджигали их”^[372].

На фронте наступление японских войск продолжалось, 22 октября они захватили важнейший центр юга страны Гуаньчжоу. Правительство переехало в Чунцин, Чан передал политическое руководство Куну Сяньси (X. X. Кун) и остался исключительно военным лидером. В это же время японская разведка сумела найти ключи к главе Политического совета Гоминьдана Ван Цзинвэю, согласно указаниям которого комендант гарнизона Чанша Фэн Цзы и начальник управления общественной безопасности города Вэн Чжунфу организовали уничтожение имущества, половины зданий и практически всех боевых запасов, хранившихся в этом важном опорном пункте. Они мотивировали свои действия угрозой захвата города противником, но в действительности совершили их по соглашению с японцами и при помощи специалистов из их диверсионных подразделений

Традиционно выступавшие за “свободу рук и равные права в Китае” американцы не вмешивались в события, поскольку формально никакая война в стране не объявлялась и якобы не шла. В ноябре 1937 года участники Брюссельской конференции девяти держав при обсуждении японской агрессии отказались отрезать островную Японию от внешних источников снабжения, чтобы тем самым остановить ее экспансию. Правительство принца Коноэ в Токио приняло это за знак полной безнаказанности и решило более глубоко прозондировать степень решительности западных правительств. Японская авиация утопила на Янцзы американскую канонерскую лодку “Пенэй”, сухопутные войска захватили британскую канонерку “Леди Берд”, но и это опять-таки не повлекло за собой никаких санкций. Англичане лишь наблюдали за развитием событий в регионе, поскольку их весьма слабые разведывательные возможности никак не соответствовали важности происходивших на Дальнем Востоке событий, американская реакция также была весьма вялой.

Коммунисты рассматривали развивающееся наступление японцев в Китае как крайне благоприятный для себя фактор. Мао Цзэдун в 1938 году инструктировал высших офицеров своей разведки: “Китайско-японская война дает коммунистической партии Китая исключительную возможность роста. Наша практика заключается в выделении 70 процентов усилий на расширение влияния, 20 процентов на координацию с правительством и 10 процентов — на борьбу с японцами”^[373]. Он отнюдь не стремился мобилизовывать войска на проведение антияпонских операций, а в узком кругу достаточно откровенно именовал эту политику экономией сил, которые вскоре потребуются для действий против правительственных войск.

Чан Кайши не сразу до конца осознал важность создания своей собственной секретной службы, и это наследие Сунь Ятсена претерпело в его руках принципиальные изменения. На ранней стадии карьеры Чан являлся скорее военным, нежели политиком, и роль секретной службы явно недооценивал. Создание всех подчиненных ему многочисленных официальных, полуофициальных и неофициальных органов безопасности и спецслужб возможно, состоялось бы намного позднее, но главкома направлял в этом вопросе генерал By Тэчень, бывший начальник полиции Гуаньчжоу, с 1929 года отвечавший в Гоминьдане за внутреннюю безопасность. By сумел убедить своего начальника в том, что без постоянного контроля за безопасностью со стороны официального контрразведывательного органа существование партии неизбежно будет находиться под угрозой. В этом случае опять сказалась специфика менталитета полицейского, который охотно проникся философией базирующейся на праве и законе контрразведки, однако не принимал концепции разведки, изначально нарушающей законы, пусть даже не свои, а противника. Поэтому принципы, заложенные в создание и развитие спецслужб Китая “генералом Ма” (Моррисом Кохеном), вскоре были отброшены и забыты.

Следует отметить, что после смерти Сунь Ятсена и вплоть до конца 1930-х годов Китай, судя по всему, являлся государством с наименее понятной структурой разведывательного сообщества. Впрочем, такой термин вряд ли применим к спецслужбам Чан Кайши, поскольку взаимодействие между собой было последним, на что они обращали внимание. Разведывательные и контрразведывательные органы ожесточенно конкурировали и даже враждовали, вплоть до негласных арестов, пыток и убийств сотрудников параллельных структур или даже различных собственных подразделений. Борьба шла за влияние на Чан Кайши, за бюджетные средства, за штаты и, в конечном итоге, за выживание. При этом вряд ли более нескольких человек в высшем руководстве могли знать, сколько и каких спецслужб действует в государстве в каждый конкретный момент. Например, даже влиятельного члена высшего партийного руководства и своего близкого родственника Чэнь Лифу главнокомандующий не поставил в известность о создании альтернативной контрразведывательной структуры, параллельной с подчиненной Чэню службой. Контрразведывательные и разведывательные органы были неофициальными, полуофициальными и официальными, они то обособлялись, то прятались в общественных или партийных институтах, меняли названия и отдельные иероглифы в них, так что при приблизительном сохранении произношения суть названия существенно менялась. Имелись подлинные наименования, наименования прикрытия и наименования глубокого прикрытия, а периодически одна и та же спецслужба официально носила два или три равноправных названия. Один и тот же орган создавался, потом вроде бы распускался, а несколько лет спустя оказывалось, что он продолжает работать, причем без всякого нормативного акта о его повторном формировании. Бюро расследований и статистики с непонятной бессистемностью то приобретало, то теряло из названия слово “Центральное”, причем таким образом именовались одновременно две спецслужбы. В течение некоторого периода времени они носили одинаковые названия, при этом руководитель одной из них не знал о существовании второй. Перечисленные факторы вводили в заблуждение целые поколения исследователей, и лишь в настоящее время появилась некоторая определенность относительно структуры спецслужб Нанкина — Чунцина. Хочется сразу же отметить, что встречающиеся в некоторых источниках упоминания о существовании таких органов, как Государственная служба внешней и внутренней разведки или Отдел политической разведки и психологической войны Гоминьдана лишены оснований, поскольку эти названия служили лишь дезинформационным целям.