Южная из этих групп, являющаяся центром общего фронта, имеет задачу наступать особо сильными танковыми и моторизованными соединениями из района Варшавы и севернее нее и раздробить силы противника в Белоруссии. Таким образом будут созданы предпосылки для поворота мощных частей подвижных войск на север, с тем чтобы во взаимодействии с северной группой армий, наступающей из Восточной Пруссии в общем направлении на Ленинград, уничтожить силы противника, действующие в Прибалтике. Лишь после выполнения этой неотложной задачи, за которой должен последовать захват Ленинграда и Кронштадта, следует приступать к операциям по взятию Москвы…

Группе армий, действующей южнее Припятских болот, надлежит посредством концентрических ударов, имея основные силы на флангах, уничтожить русские войска, находящиеся на Украине, еще до выхода последних к Днепру…

По окончании сражений южнее и севернее Припятских болот в ходе преследования следует обеспечить выполнение следующих задач:

на юге — своевременно занять важный в военном отношении Донецкий бассейн;

на севере — быстро выйти к Москве”^[320].

Если основные решения немецкого командования и в самом деле были бы заблаговременно добыты советской разведкой, то пусть не до начала войны, но сразу же после 22 июня их приняли бы во внимание, однако, как видим, этого не произошло.

Возможно, самое весомое опровержение утверждения маршала Гречко о наличии в распоряжении советской разведки материалов директивы № 21 через 11 дней после ее принятия появилось за 26 лет до его статьи в “Военно-историческом журнале”. В сентябре 1940 года нарком обороны Тимошенко и начальник генштаба Мерецков представили на имя Сталина и Молотова записку об основах стратегического развертывания сооруженных сил СССР на 1940 и 1941 годы, в которой, в частности, утверждалось: “Документальными данными об оперативных планах вероятных противников как по Западу, так по Востоку Генеральный штаб К. А. не располагает”^[321].

Истина заключается в том, что хотя война с Германией в принципе ожидалась, но в данный конкретный момент ее нападение оказалось действительно внезапным и для Красной Армии полностью неожиданным. За несколько часов до его начала высшее военное руководство все же подготовило директиву о возможности нападения немцев в течение 22–23 июня, но передача ее в округа была закончена лишь в 00.30 22 июня, менее чем за три часа до германского удара. До войск, естественно, она дойти не успела, не в последнюю очередь из-за активных действий германских диверсантов по нарушению проводной связи, поскольку радиосвязью Красная Армия была укомплектована весьма слабо. Стратегический замысел командования вермахта также оказался не вскрытым, что, возможно, сказалось в начальном периоде войны даже более негативно, чем незнание сроков ее начала.

Следует подвергнуть тщательной ревизии и часто встречающиеся утверждения о том, что советская разведка правильно установила состав группировки германских войск, находившихся на восточных рубежах рейха, в Финляндии и Румынии. Так, по состоянию на 1 июня 1941 года, по оценке РУ, против СССР были сосредоточены две группы армий (фактически три), шесть отдельных армий (фактически семь), а наличие трех танковых групп вообще осталось незамеченным. Совершенно неверными оказались данные о дислокации частей и соединений вермахта, породившие ложную уверенность о сосредоточении основных сил противника на юге, против Украины. Германская группа армий “Юг” (“Зюд”) насчитывала 28 пехотных дивизий и вообще не имела ни танковых, ни моторизованных дивизий, а военная разведка СССР сообщала о наличии на этом участке 36 пехотных, 8 танковых и 9 моторизованных дивизий, что превращало эту группировку в ярко выраженную наступательную. Зато в полосе группы армий “Центр” РУ сообщало о 24 пехотных дивизиях вместо фактически имевшихся 32, 4 танковых вместо 1. Лишь силы группы армий “Север” были установлены с достаточной достоверностью: разведка добавила к реально имевшимся только 3 моторизованные дивизии. Кроме того, постоянно существовавшие расхождения между данными РУ и НКГБ также не прибавляли этой проблеме ясности. Только за несколько дней до 22 июня силы немцев были установлены довольно точно: 3 группы армий, 4 армии, 4 танковые группы, 123 дивизии, 2 бригады, 1 пехотный полк и 4 пехотные дивизии в Северной Норвегии. Однако и эта информация не стала окончательным доказательством концентрации вермахта против СССР, поскольку разведка существенно завышала общую мощь германской армии и соответственно неверно оценивала долю войск, переброшенных на Восток. Совершенно очевидно, что в условиях отсутствия наземных боевых действий на Западе наступательная группировка против СССР должна была бы включать не менее половины имевшихся у Германии дивизий, что на самом деле и имело место. Однако разведка докладывала руководству страны и военному командованию значительно более успокоительные данные, проследить которые нетрудно. Используя ее информацию, в августе 1940 года нарком обороны и начальник генерального штаба Красной Армии докладывали Сталину и Молотову, что рейх располагает 200–243 дивизиями (с учетом авиационных). В спецсо-общении РУ ГШ КА от 25 апреля 1941 года о сосредоточении на границе СССР 95 — 100 дивизий (без учета кавалерийских) при общей мощи вермахта в 286–296 дивизий выглядело совершенно рутинной информацией. Затем разведка доложила о 70 дивизиях, а 5 мая обратила внимание на увеличение их числа до 103–107, но и это выглядело как чуть более трети сил вермахта, то есть абсолютно не было похоже на серьезную концентрацию войск.

Поступление неточных, противоречивых и дезориентирующих данных продолжалось. 31 мая в спецсообщении РУ ГШ КА № 660569 указывалось: “В течение второй половины мая месяца главное немецкое командование за счет сил, освободившихся на Балканах, производило:

1. Восстановление западной группировки для борьбы с Англией;

2. Увеличение сил против СССР;

3. Сосредоточение резервов главного командования.

Общее распределение вооруженных сил Германии состоит в следующем:

— против Англии (на всех фронтах) — 122–126 дивизий;

— против СССР — 120–123 дивизии;

— резервы — 44–48 дивизий”^[322].

В действительности на момент начала войны немцы располагали 153 пехотными, 4 легкими, 6 горнострелковыми, кавалерийской, 21 танковой, 14 моторизованными, 9 охранными дивизиями, 2 усиленными моторизованными полками, 1 пехотным полком и 1 моторизованной бригадой^[323]. Однако 15 мая 1941 года в записке наркома обороны и начальника генштаба на имя Сталина утверждалось: “В настоящее время Германия, по данным Разведывательного управления Красной Армии, имеет развернутыми около 230 пехотных, 22 танковых, 20 моторизованных, 8 воздушных^[324] и 4 кавалерийских дивизий, всего около 284 дивизий”^[325]. Как видим, общее завышение сил составляло более 35 %. При этом руководство СССР предполагало, что в резерве и на фронтах против Великобритании Германия держит примерно 161 дивизию, или свыше половины предполагаемого боевого состава своих войск. На самом же деле эта величина составляла немного более 41 %, что в корне меняло ситуацию, особенно с учетом мобильности резервов.

Невзирая на позднейшие утверждения многих историков, ни внешняя, ни военная разведки не предоставили руководству страны или военному командованию ни одного информационного документа, в котором присутствовало бы ясное и недвусмысленное предупреждение о предстоящем нападении. Более того, в спецсообщениях и сводках постоянно обращалось внимание на угрозу на Дальнем Востоке, что заставляло отвлекать на этот театр довольно значительные силы. Не был вскрыт и стратегический замысел германского командования, поскольку разведка неизменно приводила не менее трех вариантов возможных действий вермахта, причем все они не имели под собой какой-либо документальной почвы, а просто определялись исходя из общих принципов ведения войны. Принципиальная ошибка и разведчиков, и генштабистов заключалась и в том, что никто не ожидал того, что вермахт сразу нанесет удар в полную силу, а не будет терять дни в ожидании окончания стратегического развертывания. Об этом, кстати, без обиняков написал в своих мемуарах Г. К. Жуков: “Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не был предусмотрен”^[326]. Но если генштабисты в Оперативном управлении не смогли придти к заключению о вероятности такого развития событий на основании анализа опыта предыдущих кампаний, то уж разведчики-то, безусловно, обязаны были вскрыть состав группировки сил потенциального противника и особо заострить на этом внимание в своих информационных документах. Поэтому без преувеличения можно заключить, что все советские разведывательные органы потерпели провал в установлении сроков предстоящего нападения вермахта, состава германской группировки и стратегического замысла немецкого командования. Это произошло по целому ряду объективных и субъективных причин, которые следует рассмотреть более подробно.