Приверженцы противоположной точки зрения напоминают, что оценку работы любой разведывательной службы нельзя строить исключительно на оперативных достижениях ее отдельных источников, поскольку они представляют собой отнюдь не самоцель, а инструмент для достижения конечного результата — своевременного и достоверного информирования руководства о намерениях возможного противника, его силах, средствах и методах достижения цели. А этого ни НКВД/НКГБ, ни РУ ГШ КА обеспечить не смогли, в результате чего вермахт достиг оперативной и тактической внезапности со всеми вытекающими последствиями. Исследователи из этой группы не принимают аргументы относительно проведения немцами активной и профессиональной дезинформации для маскировки своих намерений и резонно утверждают, что ее вскрытие также являлось одной из задач разведки, с которой она не справилась.

Обе категории историков приводят в пользу своих версий массу материалов, причем нередко оперируют одними и теми же документами, но трактуют их совершенно по-разному. В общем, никто не ставит под сомнение, что оперативная информация относительно предстоящего нападения Германии на СССР поступала от множества источников, мониторинг военной угрозы проводился постоянно и значительными силами. В военной разведке наиболее известны предупреждения, полученные из Японии от резидентуры “Рамзая” (Рихард Зорге), из Швейцарии от резидентуры “Дора” (Шандор Радо) и группы “Сони” (Урсула Кучински), из Германии от “Альты” (Ильза Штебе), из Болгарии от группы Владимира Заимова, из Румынии от Курта Велькиша (“АБЦ”) и его жены Маргариты (“ЛЦЛ”, добрачная фамилия Рениш), из Франции и Бельгии от резидентуры “Отто” (Леопольд Треппер), а также из США и Великобритании. Немало сведений поступило и от аккредитованных в различных государствах военных и военно-морских атташе СССР, а также по линии разведки НКВМФ. Не будет преувеличением сказать, что в последние месяцы мира пограничная разведка и оперативная разведка военных округов и флотов обеспечили получение прямо-таки огромного массива информации о непосредственных военных приготовлениях на сопредельной стороне, причем в условиях крайне ограниченного финансирования.

Представляет интерес версия развития событий внутри РУ ГШ КА, изложенная в воспоминаниях бывшего исполнявшего обязанности начальника информационного отдела разведки В. А. Новобранца. При этом следует отметить, что у современных исследователей эта история вызывает ряд вопросов, ставящих ее достоверность под серьезное сомнение, в том числе и сам факт нахождения автора мемуаров на указанной должности. Судя по всему, в описываемый период он занимал должность заместителя начальника отдела по Востоку. Между тем, именно это обстоятельство является ключевым для оценки подлинности изложенных в мемуарах сведений.

Новобранец рассказывает о подготовленном в информационном отделе военной разведки документе под названием “Сводка № 8”. По его словам, начальник разведывательного управления генерал-лейтенант Ф. И. Голиков при утверждении направляемых руководству государства сводок постоянно корректировал их в соответствии с собственным видением обстановки, а точнее, уменьшал число противостоящих Советскому Союзу германских дивизий, приводя их в соответствие с так называемой “схемой Путника”. Согласно данным военного атташе Югославии в СССР полковника Путника, Советскому Союзу противостояли 72–73 дивизии вермахта, еще 10 размещались в Румынии. Этого было явно недостаточно не только для нападения на Советский Союз, но даже для прикрытия границ рейха в случае вторжения Красной Армии. Однако по другим каналам военная разведка еще в декабре 1940 года выявила сосредоточение против СССР 110 дивизий, в том числе 11 танковых.

Суть вопроса заключалась в том, что разница в несколько десятков дивизий превращала не слишком сильную оборонительную группировку в ярко выраженную наступательную, а это в корне меняло всю расстановку сил на театре и, без сомнения, являлось вернейшим признаком надвигавшейся войны. Голиков упорно запрещал сообщать эти данные и своей властью убирал из сводок десятки дивизий. Хотя Новобранец и пытался противостоять подобной практике, его положение на иерархической лестнице военной разведки не позволяло ему донести свою точку зрения до конечных потребителей информации. Однако в декабре 1940 года, воспользовавшись временным отсутствием на службе Голикова, он все же сумел выпустить так называемую “Сводку № 8”, в которой отразил действительно поступившие от источников данные, а не заниженные начальником РУ на 38 дивизий. Резонанс этого события оказался значительно меньшим, чем ожидалось. Последовало несколько встревоженных запросов из приграничных военных округов, а возвратившийся на службу начальник отстранил Новобранца от дел и отправил его ожидать решения своей участи в закрытом доме отдыха Разведупра в Одессе, откуда в 1930-е годы дорога нередко вела в тюрьму или к расстрельной команде. Проблему решила начавшаяся война, и бывший начальник информационного отдела получил назначение в войска для дальнейшего прохождения службы. Изложенная Новобранцем версия событий хорошо вписывается в аргументацию приверженцев одной из противоборствующих точек зрения на события в разведке накануне начала войны. Проблема заключается в том, что однозначно оценить ее достоверность невозможно.

По воспоминаниям многих военных разведчиков из центрального аппарата РУ, в вопросе оценки степени опасности приближающейся войны они испытывали определенное давление со стороны “ближних соседей” (госбезопасности). В этой связи постоянно упоминается негативная роль Берии, продолжавшего курировать разведку, с февраля 1941 года выделенную в отдельную систему. Следует подчеркнуть, что нарком госбезопасности Меркулов, наоборот, никогда категорически не отрицал возможность германского нападения, а предпочитал направлять “в инстанции” фрагменты “сырых” донесений, предусмотрительно и дипломатично оставляя руководству страны возможность дать им самостоятельную оценку. Внешняя разведка получила массу соответствующих сведений и материалов из “легальных” и нелегальных резидентур в Финляндии, Румынии, Венгрии, Болгарии, Турции, Италии и Великобритании, обильная информация поступала из Берлина от группы Харро Шульце-Бой-зена (“Старшина”) и Арвида Харнака (“Корсиканец”). 20 июня 1941 года начальник 1-го (германского) отделения Разведывательного управления НКГБ СССР П. М. Журавлев и сотрудница этого же отделения 3. И. Рыбкина представили начальнику разведки П. М. Фитину объемистый документ под названием “Календарь сообщений Корсиканца и Старшины”, в котором обобщались все полученные с октября 1940 по июнь 1941 года предупреждения о предстоящем военном столкновении. Сама Рыбкина позднее оценила его лаконично: “Наша аналитическая записка оказалась довольно объемистой, а резюме — краткое и четкое: мы на пороге войны”^[311]. Фитин лично представил документ Сталину, но тот раздраженно заявил, что это блеф и паникерство, и доклад был возвращен без последствий. Аналогичная судьба постигла и материалы, накопленные и обработанные Журавлевым и Рыбкиной в обобщавшим все доступные им документы по предстоящей германской агрессии литерном деле “Затея”. Несколько позже мы попытаемся непредвзято и довольно подробно взглянуть на “Календарь” и с другой точки зрения. Не осталось в стороне от рассматриваемого вопроса и Главное транспортное управление НКВД СССР, по мере возможностей собиравшее информацию на каналах морского судоходства и международных железнодорожных перевозок. В 1941 году предупреждения стали поступать и от 2-го (контрразведывательного) управления НКГБ СССР. Правда, следует отметить крайнее дилетантство множества разведсводок госбезопасности, вызванное отсутствием военного образования у ее оперативных офицеров. Военные разведчики 21 мая 1941 года потеряли терпение и в записке № 660533 были вынуждены напомнить коллегам из НКГБ СССР некоторые прописные истины: “…Для того, чтобы не допускать ошибки в оценке группировки и легче разобраться, какие части, откуда и куда прибывают, убедительно прошу в ваших разведсводках указывать: