Материалы по “Энигме” достаточно регулярно поступали к французам до самого начала военных действий в 1939 году и в некоторой степени помогли им и полякам продвинуться в процессе вскрытия германской переписки. Летом 1997 года бывший руководитель этой операции Поль Пэйоль^[198] в серии интервью заявил, что все истории о заблаговременном начале англичанами работ по “Энигме”, являются не более чем пропагандистской шумихой. По его утверждению, до осени 1939 года они совершенно не интересовались этим вопросом и игнорировали все поступавшие от французов материалы по данной теме. Трудно сказать с уверенностью, справедливо ли данное заявление, или же Пэйоль на склоне лет решил бросить очередной камень в огород не слишком любимых им бывших союзников. В любом случае, к мнению человека, с 1936 года возглавлявшего немецкую секцию французской военной контрразведки, следует прислушаться. В той же серии интервью он сообщил принципиально новые факты о поставлявшихся Шмидтом материалах, однако они не подтверждаются другими источниками, и поэтому вызывают определенное сомнение. Пэйоль утверждал, что “НЕ” обеспечивал СР не только криптографической информацией, но и почерпнутыми от брата военными и политическими сведениями по весьма широкому кругу проблем. В принципе, это не исключалось, поскольку после ухода из шифровального бюро Рудольф Шмидт возглавил военную академию, а затем получил назначение на должность командира первой формировавшейся в Германии механизированной дивизии. Безусловно, он располагал доступом к упоминавшейся Пэйолем информации и вполне мог обсуждать ее в семейном кругу со своим братом, однако в самом ли деле попадала ли она к французам — неизвестно.

Ганс-Тило Шмидт весьма заботился о своей безопасности и категорически отметал все предложения Лемуана об установлении радиосвязи, что для сотрудника радиоконтрразве-дывательной службы было вполне естественным, предпочитая лично передавать материалы связникам в Чехословакии, Голландии, Венгрии и Швеции. Судя по всему, “НЕ” недооценивал опасность пересечения границы с компрометирующими материалами, но все сходило ему с рук, возможно, благодаря его положению сотрудника спецслужбы. В особенно срочных случаях агент отправлял написанное симпатическими чернилами сообщение на конспиративный адрес в Швейцарии.

С началом войны французская разведка утратила связь с “НЕ”, спокойно работавшем в Исследовательском управлении, а с 1940 года переведенным в его штеттинский филиал. Однако в июне 1942 года (а не в 1943, как иногда ошибочно утверждается) в небольшом городке в Пиренеях контрразведчики абвера сумели захватить Лемуана. 7 5-летний больной туберкулезом разведчик не выполнил приказ руководства о бегстве в Испанию из-за ареста гестапо его двоих сыновей, без которых он считал свою жизнь бессмысленной. Абвер обращался с Лемуаном с большим уважением и почетом, пленник содержался не в тюрьме, а в специально выделенных и надежно охраняемых апартаментах парижской гостиницы “Континенталь”. После ареста он заявил, что, хотя является немцем по крови, но давно уже ощущает себя французом, и потому отказывается давать показания о французской секретной службе. В виде компромисса Лемуан выдал немцам нескольких агентов СР — немцев по национальности, которых вполне обоснованно полагал обыкновенными предателями. Среди них был и Ганс-Тило Шмидт, арестованный в марте 1943 года. Судьба его не вполне ясна. В тюрьме он погиб от яда, при этом до сих пор не существует четкого мнения, было ли это самоубийством, особым родом казни или же до “НЕ” дотянулась секретная служба союзников и таким образом принудила его молчать. Для подобного предположения имеются некоторые основания. Показания Шмидта неизбежно привели бы к компрометации вскрытия шифров “Энигмы”, но поскольку этого не произошло, он явно не успел сказать ничего опасного. Отравление подоспело весьма своевременно.

Генерал Рудольф Шмидт после разоблачения брата был уволен из армии. Первоначально рассвирепевший Гитлер приказал арестовать его, однако, благодаря заступничеству десяти генералов вермахта его просто отправили в отставку. В 1945 году он был захвачен советской военной контрразведкой “СМЕРШ” и вместе с женой отправлен отбывать наказание во Владимир. В 1953 году Шмидт вернулся домой, но вскоре умер от истощения. Лемуан дожил до освобождения и в 1945 году вышел из немецкой тюрьмы совершенно больным человеком.

Французы вообще располагали довольно большим объемом информации по Третьему рейху благодаря массовым вербовкам, еще в 1920-е годы проведенным в среде буквально голодавших офицеров рейхсвера. Сведения о военных приготовлениях Германии поступали в Париж регулярно, а то, что их так и не использовали, просто в очередной раз доказало совершенную ничтожность реального влияния разведки на политику своей страны. Государственные деятели принимают решения сами и в соответствии со своими представлениями и интересами, а если информационные материалы разведки противоречат сформировавшимся взглядам политиков, то чаще всего они попросту отвергаются. Предоставляемые разведкой сведения могут реально влиять на пересмотр позиции руководства лишь на тактическом уровне, на стратегическом же они учитываются только тогда, когда подтверждают и дополняют действующую линию правительства. Исключения ничтожно редки.

В Советском Союзе по германскому направлению работали 3-е отделение ИНО ОГПУ и аналогичное подразделение IV (разведывательного) управления РККА. Еще 2 ноября 1932 года в предвидении ухудшения ситуации в Германии начальник ИНО А. X. Артузов подписал распоряжение о реорганизации работы внешней разведки, предписывавшее “перестроение всей агентурно-оперативной деятельности провести на основе возможного переключения всей работы в случае каких-либо осложнений с “легальных” рельс (берлинская резидентура) исключительно на подпольные. Для этого:

а) правильно распределить структуру по нелегальным группам;

б) организовать промежуточные пункты сдачи материалов по линии как связи с “легальной” резидентурой (Берлин), так и магистральной связи с Советским Союзом;

в) подготовить подпольное руководство нелегальными группами, предусматривая создание нескольких нелегальных резидентур”^[199].

Это решение оказалось вполне своевременным. Грамотно проведенное перестроение работы позволило свести потери агентуры берлинской точки во время террора 1933 года всего к двум источникам, причем по причинам, не связанным с их тайной деятельностью. Для повышения безопасности пришлось сократить число поддерживаемых связей, но даже и в этих экстремальных условиях в 1933 году только из МИД удалось добыть 12 важных документов.

До июня 1933 года резидентуру внешней разведки возглавлял будущий заместитель начальника ИНО Б. Д. Берман, в дальнейшем во время “большой чистки” запятнавший свое имя Куропатской трагедией белорусского народа и вскоре сам расстрелянный в числе других коллег. Бермана сменил один из виднейших резидентов предвоенного периода Б. М. Гордон. В начале 1934 года главными объектами оперативного изучения в Германии являлись армия, полиция, МИД, НСДАП, окружение Гитлера, Геринга и Бломберга. Большое значение также придавалось ведению экономической разведки, в частности, в области конъюнктуры рынков различных товаров. Научно-техническая разведка изучала предприятия фирм “Сименс”, “АЕГ”, “ИГ Фарбениндустри”, военные заводы концернов “Крупп”, “Юнкере” и “Рейнметалл”, производство “Бамаг”, “Манн” и “Цейсе”. Следующий год принес 13 новых источников по линии политической разведки, вершина успехов резидентуры пришлась на 1936 год, а затем наступил не просто неизбежный после подъема спад, но настоящий разгром. В мае 1937 года Гордона отозвали на родину и тоже расстреляли, а резидентуру возглавил прибывший из Москвы А. И. Агаянц. Чистка кадров внешней разведки продолжалась, и штатная численность точки уменьшилась с шестнадцати сотрудников в 1935 году до трех в 1938 году. Новый 1939 год в Берлине встречали всего два оперативных работника без резидента, поскольку Агаянц тяжело заболел и в декабре 1938 года умер в клинике на операционном столе. Естественно, что связи с агентурой пришлось свернуть, а источники временно законсервировать. Новый резидент прибыл в Берлин лишь с началом войны, в сентябре 1939 года, им стал заслуживший недобрую память А. 3. Кобулов (“Захар”).