Столь широкомасштабные приготовления не остались незамеченными. Ответом на них стала активизация ОГПУ и создание в 1922 году по его инициативе при штабе Монгольской народно-революционной армии (МНРА) службы разведки и контрразведки под названием Государственной внутренней охраны (ГВО). Ее основной задачей являлась защита государственного суверенитета Монголии от внешних посягательств, под которыми понимались агрессивные устремления Японии, территориальные претензии к МНР со стороны Китая (Чжан Цзолинь и Ян Сишань, позднее также Чан Кайши) и набеги из Маньчжурии частей атамана Семенова. Первым руководителем ГВО стал Константин Баторун.

Главным инструктором Государственной внутренней охраны и одновременно руководителем советской внешней разведки в Тибете, Внутренней Монголии и Северном Китае был назначен Я. Г. Блюмкин, первый начальник контрразведывательного подразделения ВЧК, более известный по своему активному участию в покушении на германского посла Мирбаха и службе у Троцкого. Когда в конце 1926 года он прибыл на эту должность, ГВО не представляла серьезную силу, а ее работа осуществлялась в основном репрессивными методами. Ни разведки, ни контрразведки как таковых не существовало, процветали пьянство, некомпетентность сотрудников и напрочь отсутствовала дисциплина. Постепенно с помощью советников из СССР работа стала налаживаться, хотя часто ей мешал тяжелый и неуживчивый характер Блюмкина. Он восстановил против себя многих в советском полпредстве, в резидентуре и среди монголов, однако в самой ГВО авторитет главного инструктора был весьма высок, он фактически руководил этой секретной службой. Под руководством советников открылись резидентуры монгольской разведки в Кобдо и Самбе, а также в китайских городах Калган и Хайлар. Постепенно секретная служба стала приобретать источников и получать информацию о происходящем в стране и за ее пределами не только на допросах арестованных, но и оперативным путем. По инициативе Блюмкина разведка развернула оказавшуюся весьма перспективной работу по линии ламства. ГВО и ОГПУ смогли совместно внедрить агента в окружение далай-ламы и наладить получение информации об обстановке в окружении панчена-богдо, а это, в свою очередь, в конечном итоге позволило расколоть его организацию и ликвидировать широкомасштабный заговор японской разведки.

В январе 1927 года Блюмкин выезжал в Северный Китай для установления контактов с генералом Фэн Юйсяном и помог ему организовать собственную разведку и контрразведку, но в мае вновь вернулся в Улан-Батор, где создал в советской колонии вконец нетерпимую обстановку. Хотя советник ОГПУ оказался личностью очень сложной и неуживчивой, до некоторых пор все сходило ему с рук, он добился отзыва и отправки в СССР многих советских специалистов, вплоть до начальника штаба МНРА В. А. Канделари. Летом 1927 года в районе Самбейса вспыхнуло восстание. Блюмкин должен был участвовать в его подавлении и потребовал предоставить ему право расстрела любого контрреволюционера без суда, руководствуясь исключительно своим личным мнением. Монгольские власти отказались дать такое разрешение, и тогда главный инструктор устранился от ликвидации мятежа. Затем последовало еще много разного рода скандальных действий Блюмкина, в том числе его демонстративное заявление о выходе из ВКП(б), не получившее, однако, дальнейшего хода. Развязка наступила в октябре 1927 года. Без согласования с официальными инстанциями и без соответствующих полномочий главный инспектор ГВО арестовал и отправил в Советский Союз секретаря издательского отдела РВС МНР Нестерова и еще двух человек, о чем впоследствии писал не без гордости: “Я их рассматривал, главным образом Нестерова, как вредителя советской работы в Монголии… как белогвардейца, которого нужно, не задумываясь, уничтожить”^[170]. Однако и в Улан-Баторе, и в Москве на этот счет имелось совершенно иное мнение. Арест стал причиной крупного дипломатического скандала, едва не послужившего причиной отхода МНР от СССР. Блюмкина сразу же отстранили от дел, а прибывшая на празднование десятилетней годовщины Октябрьской революции монгольская делегация привезла в Москву официальное требование о его отзыве. Больше в Монголии Блюмкин не появлялся, однако налаженная при его прямом участии оперативная работа продолжалась. ГВО внедрила свою агентуру в структуры китайской разведки и сумела взять под контроль некоторые ее каналы перемещения людей и грузов и связи с источниками. Советские специалисты в Монголии продолжили свою работу.

Спецслужбы Японии, Великобритании, Франции и Голландии развернули активную работу в Юго-Восточной Азии. Сингапур называли “Ключом Британии к Азии”, поэтому Лондон прилагал все усилия для сохранения устойчивого положения этого своего оплота на Дальнем Востоке. Там было открыто региональное подразделение Особого отдела Скотланд-Ярда, пост ПШКШ в Шанхае контролировал связь конкурентов, а внешнюю безопасность обеспечивало “Объединенное разведывательное бюро” (КИБ). Оно отвечало за агентурную разведку, внешнюю контрразведку, обеспечение связи и контроль за политической ситуацией в Малайе и прилегающих регионах. Входившая в его функции внутренняя безопасность включала защиту имперской территории от коммунистического проникновения и ограничение деятельности триад, в первую очередь общества “Белый лотос”. Резидентуры разведки контролировали треугольник Шанхай — Гонконг — Сингапур, в котором британские интересы затрагивались наиболее существенно. Англичане действительно сумели практически парализовать работу Коминтерна в регионе, арестовав 1 июня 1931 года специнструктора ИККИ в Индокитае, Китае, Гонконге и Малайзии Жозефа Дюкруа (Сержа Аефранка). Он прибыл в Сингапур для организации сети в Юго-Восточной Азии, о чем Особый отдел Скотланд-Ярда получил информацию из Гонконга еще до его появления на месте. При аресте у Дюкруа обнаружили списки агентуры малайской компартии, последовавший разгром которой парализовал ее работу не менее, чем на пять лет. Дальнейшее расследование привело к установлению другого сотрудника III Интернационала Хиллари Нуленса, обыск у которого привел к захвату трех сейфов с отчетами Дальневосточного бюро Коминтерна с 1930 по 1931 годы и документами Всетихоокеанского секретариата Профинтерна за тот же период. Его арестовали вместе с женой Т. Н. Моисеенко (Моисеенко-Великая) 15 июня 1931 года, причем оба немедленно объявили себя бельгийцами и потребовали передачи властям этого государства. Однако после заявления Брюсселя о том, что ни Нуленс, ни Моисеенко не являются гражданами Бельгии, арестованные изменили показания и назвались швейцарцами Берг. Однако и это утверждение было опровергнуто, на этот раз властями Берна, и тогда Нуленс объявил себя опять-таки швейцарцем, но на этот раз по имени Поль Рэгг. В действительности это был бывший резидент Разведупра во Франции Яков Матвеевич Рудник, прибывший в Китай в 1929 году, что судебные органы так и не установили. Дело супругов оказалось весьма резонансным и привлекло внимание мировой общественности, причем в их защиту выступали весьма видные писатели, ученые и политические деятели. Несмотря на это, 19 августа 1932 года Рудника и Моисеенко приговорили в Нанкине к смертной казни, которую благодаря амнистии заменили на пожизненное тюремное заключение. В августе 1937 года они были выпущены под залог, бежали в Шанхай, а оттуда в СССР, куда вернулись лишь в июле 1939 года^[171].

Французским региональным резидентом в Сингапуре являлся А. Тротман, руководивший также подчиненными точками в Токио и Тяньцзине. Естественно, контакты с англичанами французы осуществляли лишь в сфере борьбы с коммунистическим проникновением, но никоим образом не в политических вопросах. Более всего их заботила ситуация в Индокитае, и 12 декабря 1923 года Париж учредил Службу колониальной разведки КАИ, в обязанности которой входило наблюдение за всеми гражданскими уроженцами колоний, связь с МВД, военным и военно-морским министерствами, а также со службой безопасности генерал-губернатора. Третьим членом разведывательного сообщества западных колониальных держав являлась голландская разведка.